Проект «Ворожея»

– Типа, краснокожие, как индейцы? – хмыкнул я.

– Типа, как я вижу сквозь дымку или цветное стекло, не знаю уж, как объяснить поточнее, – поправила меня Влада, отзеркаливая мою интонацию. – И это совсем не похоже на просто другой оттенок кожи. Вот, например, Сысоева была для меня какой-то буро-сизо-красной. Как плоть разлагающаяся. Отвратительно.

Влада передернулась и тяжело сглотнула, как человек, желающий прогнать подступившую дурноту. Наверное, это по-настоящему мерзко, если она так среагировала, особенно памятуя, что в морге оставалась невозмутимой, как статуя. У самого при мысли об этом в желудке на мгновение образовалась какая-то тошнотворная невесомость. Естественно, меня так и подмывало спросить, какого же оттенка красного для нее я, но пока сдержался. Еще узнаю.

– Как понимаю, красный и любые его вариации не входит в число ваших любимых цветов? – уточнил, думая, как построить разговор дальше. Вызывать гадкие ассоциации и воспоминания у Влады мне не особо хотелось. Кто бы еще сказал почему.

– Нет. Видеть его постоянно очень утомляет, – она улыбнулась, как будто извиняясь, и в этот момент показалась мне совершенно беззащитной и бесконечно усталой.

– Неужели вокруг нас ходит столько убийц? – недоверчиво хмыкнул я.

– Ну… полноценных убийц, – она искоса глянула на меня и поспешила пояснить: – тех, кто совершает преступление хладнокровно, обдуманно и не испытывает и грамма раскаяния, не так и много. Но только представьте, сколько вокруг тех, кто однажды прошел мимо, не помог, закрыл глаза. Тех, из-за чьей черствости кто-то дошел до грани и убил себя. Сколько врачей, чьи пациенты умирали по их халатности. Сколько спровоцировавших несчастные случаи на дорогах, когда самих не задело, но погиб кто-другой. Список можно продолжать бесконечно. И это не говоря о тех, кто просто в мыслях сотни раз убил кого-то, внушающего особую ненависть. Скажем, сволочного начальника или бывшего возлюбленного.

– Ну, большинство этих людей нельзя считать преступниками! – возразил я и тут же сам себя поправил: – По закону.

– По закону – да. Но, к сожалению, на мою способность видеть так, как я вижу, установки и статьи Уголовного кодекса не распространяются, – вздохнула Влада.

– А это… эта способность, ее нельзя отключать по желанию, ну, или хоть иногда отгораживаться?

– Можно. Помогает алкоголь, много алкоголя и некоторые препараты. Но они еще даже хуже, чем просто напиться. Под ними становишься почти растением. И совсем не можешь защитить себя… ни от чего, – она снова поежилась, но потом тряхнула головой, словно отмахиваясь от чего-то.

Вот и скажите, кому подобную хрень пришло в голову назвать даром? В гробу я видал такие подарочки судьбы, от которых еще и нет шанса отказаться или передарить при случае.

– И что, наша доблестная медицина не в состоянии предложить ничего, кроме как нажираться до потери пульса или задурять голову наркотой? – я не смог скрыть раздражения в голосе.

Влада совсем развернулась ко мне, выглядя гораздо более оживленной, чем я видел ее за это время.

– Вы меня жалеете, Антон? – спросила она непонятным тоном. Я ощущал в нем сильную эмоцию, вот только, как ни странно, не мог понять – это злость или удивление. – Не стоит! Я ни в коей мере вашей жалости не заслуживаю и не хочу!

А, ну вот теперь понятно. Дамочка злится. И сильно. И ответный гнев был настолько мощным, что я не смог сдержаться.

– Госпожа экстрасенс, а давайте вы не будете мне указывать, какие чувства относительно вас мне следует испытывать, а какие не стоит?! – не постеснявшись повысить голос, огрызнулся я. – Тем более что о жалости речь не идет! Я просто желаю знать, с кем вынужден буду проводить большую часть своего времени в ближайшие недели. Понять бы: вы просто обуза для меня и раздражающая помеха или способны принести хоть какую-то пользу! Не хотелось бы таскать за собой повсюду никчемное создание, от которого мне только головная боль обеспечена!

Ладно, последнее было несправедливо, учитывая историю с Сысоевой, но вот такой у меня сволочной характер! Если я уж и пес, каким она меня окрестила, то никак не белый и пушистый пуделек, а здоровая дворняга, что может и руку отхватить, если попробовать по морде хлопнуть, указывая место! Я резко свернул в нужную улицу, едва на светофоре зажегся зеленый, ругая себя за эту вспышку и чувствуя уже не псом, а редкостным козлом. В конце концов, экстрасенс там или нет, Влада – женщина. Баба, черт возьми! Что с них взять?

– Простите, – тут же примирительно пробормотала Влада. – Просто мой… наставник говорит, что я сама виновата. Должна научиться принимать и использовать во благо все… это. Но я не могу. И не знаю, смогу ли.

– Наставник? – Вот еще один загадочный персонаж, оказывается, существует. Злость улетучилась, тут же сменяясь интересом. Честное слово, похоже, эта женщина еще долго будет оставаться источником, питающим мое природное любопытство.

– Куда мы едем? – Тон голоса Влады вдруг взлетел почти до звенящего визга, хлестко ударив по моим нервам, и я чуть не зацепил припаркованную иномарку от этой неожиданной перемены.

Глянув на нее, резко ударил по тормозам в шоке. Ехавший сзади седан возмущенно засигналил, когда я перекрыл ему въезд на парковку перед городской психбольницей.

– Почему? – До предела расширенные глаза с чернотой зрачков полностью пожравших шоколадную радужку уставились на меня. – Я ведь стараюсь! Я буду справляться! Пожалуйста, не нужно!

Я много повидал разных человеческих реакций. Страха, злобы, ненависти, отчаяния, боли от потери. Но прямо сейчас у меня волосы зашевелились от острейшей, откровенно животной паники, исказившей лицо женщины передо мной. Она пропитала все внутреннее пространство автомобиля, будто вмиг вытеснив весь воздух. Открыв рот, чтобы хоть что-то сказать, я тут же его захлопнул, потому что совершенно точно понял: говорить с кем-то в таком состоянии просто бессмысленно. Влада, еще полминуты назад бормотавшая извинения, в единое мгновение превратилась в трясущийся от ужаса сгусток плоти. Она не сводила наполненных безумным страхом глаз с дверей приемного покоя психушки, в паре десятков метров от нас, сжалась на сидении, подтягивая к себе и судорожно обхватывая колени, как будто хотела стать невидимой или врасти в него. Тонкие пальцы сцепились в замок, совершенно побелели от запредельного напряжения, и она стала раскачиваться и монотонно бормотать без остановки:

– Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

Я с визгом развернул машину, оставляя на мокром асфальте дымный черный след, матеря на чем свет стоит Владу с ее истерикой и гребаным даром, но гораздо больше тех, кто смог сотворить с ней нечто такое, что способно в секунды превратить человека разумного и относительно адекватного во невменяемое существо. Когда отъехали на несколько кварталов, Влада стала стремительно обмякать, расслабляясь, но при этом ее зубы начали выбивать дикую дробь, и все тело колотилось, как в ознобе. Меня и самого передернуло так, словно за шиворот щедро сыпанули ледяной крошки, не забыв добавить изрядную жменю еще куда-то в район сердца.

– Какого хрена, Влада! – не сдержавшись, заорал я, треснув кулаком по рулю и опасно лавируя между машинами.

Мой вопль подействовал на нее, видимо, как приводящая в чувство оплеуха, и Влада села прямо, вскинув как раньше голову и глядя прямо перед собой. При этом во всей позе читалось одеревенение и предельная скованность, напрочь убивающая ее так удивившую меня природную грацию. Передо мной снова была та самая женщина, которую я увидел первый раз в кабинете начальника. Скованная, зажатая, несуразная, состоящая из одних острых углов и абсолютно непонятная.

– Простите меня, господин Чудинов, – лишенным каких-либо эмоций голосом произнесла она. – Я поняла смысл послания. Я должна стараться больше и быть по-настоящему полезной.

Что? Да что за на хер?

Глава 10

Влада дернула головой и скосила на меня глаза, в которых теперь без всяких вуалей полыхала отчаянная злость существа, загнанного в угол. Я нечто подобное видел однажды. Когда-то давно, в другой жизни, в которой не было беды страшнее отцовского гнева за многочисленные проделки, мы с братом ловили котенка на стройке, куда ходить нам запрещалось строго-настрого. Маленького, чуть больше кулака. Грязного, уделанного в серую бетонную пыль настолько, что едва угадывался бело-рыжий окрас. И готового отстаивать свою свободу и жизнь неистово и остервенело, пока достанет сил в маленьком отважном сердечке.

– Да провались он! – завопил тогда Артем. – Стану тут я еще в арматуре лазить из-за него! Порвем вещи, мама нас прибьет!

Но я не был готов отступить так же легко, как он. Загнал малыша в узкое пространство, откуда ему уже было не выбраться, и протянул руку, уговаривая и обещая, что ни за что не обижу. И тогда этот крошечный рахитичный меховой шарик развернулся и стал размахивать своими игрушечными лапками со смехотворными когтями, глядя вот так же, как сейчас Влада. С безнадежной ненавистью того, кто знает, что слабее и обречен, но в душе не желает ни за что сдаваться.

Вернув внимание дороге, я быстро нашел место у обочины и, свернув, остановил и заглушил машину. Хлопнул на всякий случай по кнопке блокировки дверей, хотя женщина и не думала ломиться наружу.

– А вот теперь перестала меня испепелять глазами и нормально объяснила, какого хрена только что там было?! – очень хотелось это проорать, но я успел взять нервы под контроль.

Влада отвернулась к окну, отказываясь смотреть на меня.

– Разве мы уже на «ты»? – Ну да, как настоящая женщина она старается перевести тему с главного на вопросы субординации, но вот только черта с два это со мной сработает!

– Хотите услышать от меня легендарную фразу «Вопросы здесь задаю я?» – Влада покачала головой. – Ну, в таком случае жду вразумительных пояснений.

Ответом мне было по-прежнему молчание и вид на темноволосый затылок.

– Ла-а-а-дно, – хлопнул я по коленям спустя долгую минуту. – Я парень не гордый, начну первым. Мы ехали в городскую психиатрическую клинику, потому что меня посетила мысль показать фото тел ее руководителю, профессору Березину. Обеим нашим штатным психологиням я ни на грамм не доверяю. Потому что одна из них старше Октябрьской революции и может думать только о том, как бы дожить до пенсии. А вторая ссыкуха, дочка какой-то шишки, которую он пристроил после института, чтобы хоть чем-то занималась. Пользы от обеих – ноль. Березин же пару раз консультировал меня раньше. Я надеялся, что он усмотрит что-то в этих художествах или подскажет, или кто из его коллег нам сможет помочь. Ведь чем черт не шутит, мог же этот урод попадать в поле зрения медработников?

Пока я объяснял, в позе Влады становилось все меньше напряженности, и она медленно, совсем по чуть-чуть, поворачивалась ко мне, явно ловя каждое слово. И от этого меня самого будто попускало, и выходило говорить все более спокойно и даже монотонно.

– Как я понимаю, вы, госпожа экстрасенс, усмотрели в моих действиях некий совершенно неизвестный мне умысел, что и привело… к реакции.

Влада глубоко и прерывисто вдохнула, и бледные щеки залила краска.

– Простите меня, Антон, – пробормотала она.

– Нет уж, не надо мне тут простикать! – огрызнулся я. – Я повел себя грубо, назвав вас обузой. Извиняюсь за это.

Влада взглянула на меня недоверчиво и хотела что-то сказать, но я перебил ее:

– Очевидно, впредь, чтобы сцены вроде недавней не повторялись, мне придется объяснять вам, куда и зачем мы едем, и получать одобрение? Я так работать не привык и совру, если скажу, что хотел бы переучиваться. Поэтому нам что-то нужно с этим делать. Считаю, что имею полное право получить объяснения по поводу случившегося инцидента и сделать выводы о целесообразности дальнейшей совместной работы.

Выражение лица женщины снова неуловимо поменялось, теряя появившиеся признаки расслабленности. Она снова побледнела, и ноздри затрепетали, выдавая эмоции, а темные глаза прищурились.

– А если я не могу или не хочу ничего объяснять? – Влада посмотрела на меня прямо и даже с вызовом, демонстрируя, что, по всей видимости, полностью оклемалась от недавней истерики. И от этого меня противно обожгло мыслью, что, может, меня развели, как лоха, и все это какая-то попытка манипулирования была, а не настоящая паника? Не похоже, конечно, да и зачем, но вот такая у меня натура – во всем и всегда сомневаться. Так что ответ женщины вкупе с этим прямым взглядом опять щедро плеснул бензина в огонь моей злости, развязывая язык.