Думы потаённые

Есть в отряде ещё одна неразлучная пара, остальные симпатии мимолётны, кратковременны.

Распределением заработка в конце работы остаются довольны не все, ворчат на командира и комиссара, но смиряются.

Устраиваем дружный прощальный вечер. Поём на мотив песни Городницкого:

«Стоят они ребята, согбенные тела,
Поставлены когда-то, а смена не пришла,
А мимо мастер ходит, с друзьями водку пьёт,
А им колени сводит, он смену не даёт.
…

И вот на эти штуки, однажды разозлясь,
Они отпустят руки, и элеватор хрясть!»

С троими из девушек младше меня курсом мне пришлось позднее жить в одной комнате общежития. Стройотряд мы вспоминали с большим теплом. Две девушки работали там «штукатурками», как мы их шутя называли. Бойкая, шустрая, зеленоглазая хохотушка Аля была также арматурщицей. Глаза у неё большие, зелёные, а волосы тёмные, она сразу привлекает к себе внимание. Где она и что с ней и её родными сейчас? Аля из Донецка.

На память об отряде у меня осталась книга Маргариты Алигер, подаренная мне товарищами на день рождения. Её украшает надпись:

«Твоя работа нелегка,
На высоту ты лезешь страшную,
Стоять здесь будут…
Тобою связанные башни»

Хотели, говорят, написать «на века», да засомневались.

Зелёные острова

Майские дни выдались на удивление теплые. Домой на праздники я не уехала, а Нина предложила присоединиться к их компании, провести день за Волгой, на Зелёных островах.

Нина поселилась в нашей комнате совсем недавно, до этого мы жили вдвоём с Галей. Они обе учились на пятом курсе, я на первом. Галя была замужем, ждала ребёнка, ей было точно не до таких поездок, ну а мне почему бы не съездить, я с радостью согласилась. Жили мы в общежитии университета, расположенном в Студенческом городке. Университет в центре, возле вокзала, а общежитие на окраине, не меньше десяти минут на автобусе. Только в автобус ещё надо попасть. Общежитий много, студентов, соответственно, тоже, а вот автобусов явно не хватает. Ходит один двенадцатый от студгородка до площади Революции. Одиннадцатый-а – экспресс идёт от шестого квартала, подходит уже основательно набитый, часто совсем не останавливается, а если остановится, попасть в него очень сложно. Общежития не только университета, здесь же живут студенты юридического института, сельскохозяйственного, какого-то техникума, уже не помню какого, занятия у всех начинаются примерно в одно и то же время. Каждое утро начинается со штурма. Здесь главное в струю попасть, тогда можно почти не двигаться – внесут и поставят. Ну а не попал – извини, опоздание обеспечено. Хорошо если первая пара лекция, не страшно пропустить, подруги, если видят, что кто-то отсутствует, подложат в тетрадь копирку и напишут в двух экземплярах. Сложнее, если это физический практикум. За семестр надо выполнить определенное количество работ, а в каждой работе надо сначала отчитаться по теории, получить разрешение преподавателя на выполнение, выполнить, оформить полученные результаты и отчитаться за каждый график (почему он возрастает или убывает), сделать и обосновать все выводы. То есть времени в обрез, и никто тебе дополнительное время выделять не собирается.

Набралось человек восемь. Переехали Волгу, расположились в живописном уголке. Загорали, играли в волейбол, бадминтон. Даже купаться пробовали. В Волге никто не решился, а вот искупаться в небольших, слегка прогретых озерцах были желающие. Ну не до плавания, забежать, окунуться в обжигающе холодную воду и выскочить. Зато как освежает! Я даже слегка задремала в тени кустарника, один из ребят сфотографировал меня, лежащую в купальнике, фотографию потом подарил. Отдохнули хорошо, пора было собираться домой. Подошли к пристани и ужаснулись. Катер по расписанию ходит где-то раз в час, сюда люди приезжали постепенно, а собрались назад все разом. Пристань и берег перед пристанью заполнены людьми. Всем не уместиться никаким образом, а катер, если не последний, то предпоследний точно.

К пристани подходил катер, толпа бросалась ему навстречу, тонкие деревянные перила начинали угрожающе трещать, и катер отходил. Так он приближался несколько раз, потом всё-таки причалил. Что тут началось! Лезли, кто как мог, толкались, давили друг друга, кто-то кричал, плакал. Мы были молодые, сильные, закалённые в автобусных сражениях, воспринимали всё это как веселую игру, всей нашей компании удалось пробиться на катер. Сидели, смеялись, перешучивались, ощущали себя победителями. Сходили на берег в Саратове гордые и довольные, стояли на набережной, не хотелось расходиться.

А потом к небольшому прогулочному причалу подошел двухпалубный пароход (специально сняли с пассажирской линии, чтобы перевезти людей), и на берег стали сходить те, кого мы «победили». Бледные, уставшие (это после отдыха-то!), с маленькими детьми. Не знаю как другим, но мне уже не хотелось смеяться и торжествовать. Лица этих людей не раз вспоминались мне в определенные моменты жизни.

О сокровенном

Я уже признавалась в своей любви к писателю Максиму Горькому, только не к его наиболее известным «Мать», «Песня о буревестнике». Хотя и эти произведения, несомненно, великие. Их боятся те, кто сумел нагло присвоить себе все завоевания революции и социализма, и продолжают набивать свои карманы, обирая миллионы людей. Это была утопия, но она была. Ее не забыть, не вычеркнуть. Ради нее погибло столько честных и чистых людей. Остались подлецы, но это не значит, что только они будут всегда. Может быть, не получилось потому, что начали с материальной базы, а не с людей и уничтожили церкви. Души людей важнее всего.

Но был еще один любимый писатель. Блестящий, светлый романтик француз Ромен Роллан. Он поверил в 1936 году в нашу революцию, но предупредил:

«Никогда не удовлетворяйтесь победой нынешнего дня! И особенно не почивайте на достигнутых успехах! Нельзя победить один раз навсегда, надо побеждать каждый день. Надо каждое утро начинать сначала или продолжать битву, начатую накануне. Жизнь человечества никогда не останавливается. Тот, кто останавливается, скоро остается позади. Надо идти вперед, всегда идти вперед, надо всегда одерживать все больше и больше побед заблуждением, над несправедливостью, над смертью».

Все помнят, что было потом, когда разрушился Советский Союз, и были забыты все завоевания революции.

.Меня поразила «Очарованная душа» Ромена Роллана. Читала, выписывала понравившиеся отрывки, цитаты, но никак не думала, что мне предстоит пройти путь, похожий на путь Аннеты Ривьер.

«To strive, to seek, not to find, and not to yield.

Стремиться, искать, не находить, но и не сдаваться»

Каверин позднее переделал этот лозунг. Ну не наоборот же!

Когда удостоверилась, поняла, что это так, хотела уйти из жизни. Это была моя единственная попытка. Не отпустил отец.

«Жана-Кристофа» я открывала для себя в больнице, где лежала после этой попытки. В этом романе я нашла для себя самые важные слова:

«Почитай каждый встающий день…

Живи сегодняшним днем…

Верь. Жди»

Я поняла, что не надо отчаиваться в самые трудные моменты и не надо стараться сделать больше, чем ты можешь.

«Кола-Брюньоном» восторгался мой жених, который так и не стал мужем, художник Толя, увидевший в героях этого произведения себя и меня. С этим его сравнением я не согласилась, и в ответ родились мои стихотворные строчки:

Взвиться б в небо стремительной ласточкой,
Прозвенеть своей песней отчаянно:
Ты зачем меня выдумал Ласочкой!
Я ведь даже не Таня Ларина!

Знаешь, почему у тебя не получился мой портрет, Толя? Меня надо было писать с ребёнком на руках.

Вспоминается все это именно сейчас, потому что душу беспокоят необъяснимые предчувствия. Скоро 30 лет, как нет моего любимого отца, и я устала плакать по ночам по нему. Я хочу к тебе, папа. Мои дети уже взрослые, они в состоянии постоять за себя сами. Моя жизнь похожа на «Болеро» Равеля, последний громовой аккорд уже близко. Может быть, это и не так, конечно, я буду идти. «И пусть я упаду на пути, лишь бы упасть на своем пути», как сказано в той же «Очарованной душе».

Программист

О своей работе я обычно не рассказывала, да и не могла, связанная подписками. Часть своего трудового стажа проработала в «ящике», самую значительную часть – в воинской части. А ведь пройденный путь достаточно уникален. Ну, кто сейчас знает, что такое перфокарта – прямоугольник из жёсткого, плотного картона с напечатанными на нем цифрами? Прочесть и расшифровать то, что на неё нанесено, можно только с помощью специальной «читалки», пользуясь двоичной системой счисления. В двоичной системе цифры только две – ноль и один. Дырки на перфокарте соответствуют единицам, все остальное поле – нули.

Перфораторщицы не пытаются расшифровать набитое, чтобы найти ошибки. Они пробивают программы или исходные данные в двух экземплярах, сравнивают на просвет. Если дырки на соответствующих перфокартах не совпадают, значит – ошибка, надо перебить. Нам свои ошибки приходится искать порой долго и мучительно. Легче, если программа просто не работает, сложнее, если работает, но даёт неверные результаты.

Иногда начинает сбоить устройство ввода, «зажёвывает», мнёт и рвёт перфокарты, надо их восстанавливать. Начинали написание программ с машинных кодов, когда каждое число находится в ячейке со своим адресом. Все действия над числами имеют тоже свой цифровой код, результат надо также занести в ячейку со своим адресом. Каждому оператору на машинном языке программирования соответствует числовой эквивалент, есть стандартные подпрограммы для вычисления синуса, косинуса и других математических величин.

Когда я пришла в воинскую часть, строился корпус для новой ЭВМ (электронной вычислительной машины), обещали, что года через два его достроят. Строили десять лет, а рассыпаться он начал, чуть ли не сразу при нашем переходе в него. Так называемая новая машина уже успела морально устареть. Зато появились дисплеи с клавиатурой. Здесь уже можно вводить и исправлять данные и программы, не пользуясь перфокартами. Зеленоватые, мерцающие цифры и буквы на экране быстро утомляют глаза, при электрическом свете особенно.

У первых, появившихся у нас компьютеров нет даже жёсткого диска. В один дисковод вставляется дискета с операционной системой, в другой – дискета с программами, играми – самыми простейшими, занимающими немного места. Первые «диггеры», бармен, собирающий пивные кружки, «стрелялки». Дети офицеров стремились попасть в наш корпус всеми правдами и неправдами, стояли за спиной, просили дать поиграть хотя бы немножко.

Наши советские компьютеры ушли, не выдержав конкуренции с западными. И как шарахались сначала от этих компьютеров бухгалтеры, работники почты, всевозможных учреждений, где сейчас работу без компьютеров просто невозможно представить.

А мы писали и писали программы, переходя с одного языка программирования на другой, изобретая порой велосипед. Дешевле было иметь своего программиста и пользоваться упрощёнными, написанными специально для данного предприятия программами, чем покупать универсальные программы, приспосабливать их для своих нужд и платить за каждое обновление. Добывать необходимую литературу, тем более в небольших городах, сложно и дорого. Трансляторы с нужных языков, как правило «левые», нелицензионные. Лишний опыт только мешает, надо уметь забывать старое и постоянно осваивать всё новое и новое. Пожар в корпусе, когда сгорает вся накопленная литература, конспекты, диски, дискеты становится настоящей катастрофой.

И наступает момент, когда отказывает память, почти не воспринимается новое, учащаются нелепые ошибки – пора уходить. Можно, конечно, продолжать отсиживаться за спинами других, более молодых, пользуясь былым авторитетом. Но лучше уйти, пока авторитет и лицо программиста не утеряны окончательно. Вот такая работа. Сложная, требующая бесконечного терпения и внимания, но увлекательная и интересная. Терпения и удачи всем, вступающим на эту стезю!

Как я была стукачем и коммунистом