Женщина с чужим паспортом

– Кто, кто! Конь в пальто! Подруга приехала.

– Ну ладно, ты тогда возьми яблочек, я тебе привез с дачи.

Парень забежал в подъезд – и спустя минуту уже входил в квартиру.

– Ну давай твои яблоки, Костик, и проваливай, – грубовато приветствовала его Тоня. Но потом вдруг она изменила тон: – Хотя ладно, оставайся, разговор есть.

Я внимательно рассмотрела его: ширококостное приплюснутое лицо с уже намечающимися морщинами на нем, но волосы пышные, зачесаны назад. Теперь, когда парень стоял в прихожей рядом с нами, стало очевидно, что он – просто карлик: его голова едва доставала мне до груди, а у меня был средний женский рост. Хотя парень был неказист, но взгляд его был на удивление умным.

– Константин, – сказал он, протягивая мне руку. Понятное дело: манерам он не обучен, не знает, что руку первой должна подавать женщина. Но я улыбнулась ему и пожала протянутую мне руку:

– Анюта.

Губы Кости растянулись в широкой улыбке, отчего лицо его стало казаться совсем стариковским, так много морщин собралось вокруг глаз.

– Анна? – уточнил он.

– Нет, Антонина.

– Надо же, так вы тезки с Тонькой! А ведь редкое какое имя. Вы, случаем, не хозяйка кафе, где моя Антонина теперь работает?

– Какая я твоя? – возмутилась Тоня. – Или ты забыл, что твоя мать сказала? Брак со мной только через ее труп!

Костя прошел в комнату, сел на диван и с виноватым видом стал оправдываться:

– Ты же знаешь, где моя мать служит, – в милиции…

– В милиции? – ахнула я.

– Ну да, в паспортном столе, – уточнил Костик, – потому такая категоричная, а вообще-то она добрая, меня любит.

– Тебя любит, а меня нет! – обиженно воскликнула Тоня. – Но я любви с ее стороны и не жду, а вот помочь она мне может здорово.

– Помочь тебе? Ты же сама знаешь, что она говорит, чтоб глаза ее тебя не видели, – с глубоким вздохом произнес Костик. – Ждет не дождется, когда ты из этой квартиры куда-нибудь выкатишься. Это не я, это она так говорит! Чтобы подальше от нашего дома. Что тебя из милости оставили до конца года здесь жить…

– Ладно, Костя, не заводи, – старательно сдерживаясь, сказала Антонина. – Вот по этому поводу я и хочу, чтобы ты с ней поговорил. Эта женщина, Аня, скоро за границу уезжает, ей надо, чтобы в ее квартире кто-то остался…

Я так и ахнула: ну и Тоня, ну и сочинительница! Даром что дипломов не имеет, а вот как интригу плетет.

– Ну так вот, – продолжила Тоня. – Надо, чтобы меня тоже прописали в квартиру Анюты. А отсюда, из Автова, выписали. Меня же так и так из этой квартиры выселят. Так что уж лучше мы не будем этого дожидаться…

– Значит, ты будешь жить в Московском районе? И я не смогу забегать к тебе каждый день?

– Вот именно! Так и скажи своей мамаше, что если она поможет изменить нам прописку, то ненавистная Тонька уберется подальше с глаз долой!

Костя встал с дивана, но и стоя был одного роста с нами, сидящими. Он задумчиво начал мерить шагами комнату.

– Значит, уже нашла себе квартиру? Оставляешь меня?

Я снова перевела парня из задумчивости на деловые рельсы:

– Так вы поможете мне и Тоне, Константин? Вы же знаете, что она обязана освободить служебную жилплощадь, месяцем раньше, месяцем позже – все равно уедет.

– Попросить-то я мать могу, но деньги будут нужны! Она ведь не одна там в паспортном столе, документ проходит через несколько рук. Сами понимаете…

– Понимаю.

– А я вот не понимаю одного. Если вы сваливаете за границу, то ведь вам выгоднее свою квартирку продать, а не Тоньку туда вписывать?

– Знаете, Костя, у меня в жизни все так сложно. Тоня вам когда-нибудь объяснит, а пока нам нужна помощь вашей мамы. Деньги я постараюсь достать.

Пока мы с ним разговаривали, Тоня вымыла принесенные Костей яблоки и поставила их на стол перед нами. Мы все трое захрустели сочными плодами, вгрызаясь в их пунцовые бока.

Вскоре Костя распрощался с нами и ушел. А мы с Антониной продолжили разговор. Тоня рассказала, что Костя Еремеев ее бывший жених. Знакома с ним с детства: вместе во дворе бегали, а позже учились в одном ПТУ для инвалидов. Он выучился на бухгалтера. И добавила, что хотя Костя – парень вспыльчивый, но соображает хорошо. Если бы не его внешность, куда-нибудь и в банк могли бы взять, а так работает в жилконторе. Костя был ее парнем и стал первым мужчиной, а сейчас он ей не пойми кто. Выходить за него замуж Антонина не собирается.

– Он не нравится тебе? Или ты просто не хочешь идти за карлика? – попыталась выяснить я.

– Да не то что не хочу идти за карлика! Кому еще я нужна: мы бы стали вполне подходящей парой – оба уроды!

– Не говори так, Тоня, – как можно убедительнее сказала я. – У тебя вполне симпатичное лицо, только выглядишь ты старше своего возраста.

Тоня отложила недоеденное яблоко, встала, подошла к зеркалу:

– Да, красавица, а по виду даже Костику в мамочки гожусь. Но у него есть своя мамочка. И эта мамочка нашла сынуле другую невесту, тоже из инвалидов: глухонемую девушку. Кто угодно, сказала мамаша, только не Тонька. Им дескать, надо породу улучшать, а не гробить окончательно. В общем, она запретила нам встречаться, а его встречи с глухонемой поощряет. Вот такой винегрет. А мы с Костей теперь не врозь, не вместе. А живет он рядом, в соседнем подъезде.

– Вы и сейчас бываете вместе? – Я с трудом подобрала нейтральное выражение.

– Ну да, трахаемся иногда! Мое женское естество ведь тоже голодает.

– Да, – искренне вздохнула я, – жаль парня! Ты уж не обижай его.

– Да попробуй его кто обидь. Это он на вид добренький. А так не смотри, что ростом с вершок: как его разозлят, сразу кидается на обидчика! – С этими словами Тоня рассмеялась, обнажив ряд верхних зубов вместе с десной.

Уходя, я оставила в ее квартире оба паспорта – на тот случай, если мать Костика пожелает помочь с пропиской. Напоследок Тонин кот несколько раз прокрутил восьмерку у моих ног, будто связал их невидимыми путами.

4

Поздней осенью жизнь в городских парках и на бульварах замирает, готовится к зимней спячке, будто отъевшийся за лето медведь. Отключаются фонтаны на площадях, жухнет трава на полысевших газонах, а низкие свинцовые тучи превращают и без того короткий день в непроглядные сумерки. Но подтверждая закон сохранения энергии, открытый физиками, энергия живой природы перетекает в общественную жизнь: открываются ярмарки, выставки, даются премьерные спектакли. А в деловой сфере фонтан идей и предложений просто перехлестывает через край.

Но парадокс той осени тысяча девятьсот девяносто восьмого года заключался в том, что подъема в бизнесе не наблюдалось. Одни дожидались лучших времен, другие и вовсе свалились в яму нищеты. А я по-прежнему не могла найти работу, и к тому же, по своей женской глупости, лишилась даже жалкого пособия по безработице, снявшись в августе с учета. Борис Николаевич оказался единственным человеком, который помогал мне выжить в это непростое время. Он подкидывал переводы, все так же щедро оплачивая их, поскольку по молчаливому соглашению сторон учитывалась и постель, разделенная с ним.

Радость от моего привлекательного паспортного возраста все больше отдавала горчинкой иждивенчества и тяжестью неразделенной тайны. Я так и не решилась рассказать об авантюре Борису, тем более что не было повода. Обычно он, приезжая ко мне домой, оплачивал мою работу наличными, не спрашивая паспорта, не оформляя договор, – просто вынимал купюры из своего бумажника и передавал мне.

Но однажды Универсум подтолкнул меня к признанию. Борис позвонил и предложил мне самой приехать в его офис, захватив паспорт и трудовую книжку! Значит, его фирма процветала вопреки дефолту!

Я отправилась на встречу. Нашла типовое здание детского сада в купчинских новостройках, еще огороженное ветхим деревянным заборчиком – такими ограждали в советские времена все детские учреждения. Нажала кнопку звонка у двери. Отозвался охранник, спросил, кто я и к кому иду, пропустил.

Превратившись вмиг в робкую школьницу, я вошла внутрь и – попала во дворец! Вместо бетонной невзрачной лестницы, какие можно увидеть в любом детском саду, белели ступени искусственного мрамора. Дубовые настенные панели украшали респектабельный интерьер, а пол, выложенный из новомодных плиток кремового цвета, благодаря своему узору казался покрытым сливочным мороженым. Светильники освещали все пространство тоже холодным, но ярким светом. Я впервые увидела воплощение понятия «евроремонт»! Эта фирма по продаже медоборудования напоминала операционную больницы, а Б.Н. являлся генеральным директором всего сверкающего белизной великолепия. Возможность начать в этом месте жизнь с чистого листа была бы для меня огромным счастьем!