По ту сторону баррикад

– Вижу, с тобой нужно быть откровенной, иначе я не заслужу доверия, – она пристально посмотрела мне в глаза, собираясь с мыслями, – по телевизору я видела то видео, которое ты снимала, помнишь в день штурма, его изъяли, а потом показали по новостям. И я видела тебя, видела твоих сестер, видела, как вы, сбившись в угол сидели на скамейке с испуганными лицами. Я дала себе слово, что найду вас и помогу, чем смогу. Я психотерапевт, я могу помочь.

– Мне не нужна ваша помощь! – я вскочила, опять вспомнив тот день, я уже не могла себя контролировать, – уходите прочь! Единственное, что мне нужно, это моя мама, а ее не вернуть! – слезы хлынули из моих глаз, слезы, которые я столько сдерживала со дня той проклятой трагедии. Слезы отчаяния, горькие слезы потери.

На мой крик прибежали дядя с тетей и Исмаил с Махмудом. Я не знаю, что было дальше, я отключилась, проснулась я уже на следующий день, а я так надеялась, что это будет следующая жизнь. Солнце светило прямо мне в лицо. Я слышала плеск воды и детский смех. Мне вдруг показалось, что я снова дома. Я закрыла глаза и сразу вспомнила тот весенний день.

Хадижке был годик, а Мадинка только родилась. Мама купала ее во дворе, Асхат брызгал водой на Хадижку, папа собирал черешню в саду. Мне было двенадцать, я все еще лазила по деревьям и царапала колени. Все тогда смеялись, все были счастливы. Шел второй год нашего отшельничества от родни, я все норовила выпросить хоть одну поездку к бабушке, но отец был непреклонен. В тот же день он погиб. К нам в дом ворвались люди в камуфляже и пристрелили моего отца на моих глазах. Брат тогда поклялся отомстить за отца. Теперь и он умер.

Я медленно поднялась с роскошной кровати, усыпанной множеством подушек. У меня была своя собственная комната! Дома мы все спали в одной спальне. Мне не показалось, со двора действительно раздавался детский смех и плеск воды. Это тетя поливала цветы в саду, а Хадижка с Мадинкой носились вокруг нее. Рядом на качелях раскачивался Исмаил, как обычно, болтая по телефону. Увидев меня, он радостно помахал, откуда такая реакция, удивилась я. Отойдя от окна, я увидела себя в зеркале. Я была без платка! Девочка в зеркале напоминала мою маму, на которую я все больше становилась похожа. Длинные черные волосы волнами спадали до пояса, черные глаза, обрамленные густыми ресницами. На туалетном столике лежала тушь, помада, румяна, видимо, тетя думала, что семнадцатилетняя девушка могла бы этим заинтересоваться, но не я! Накинув голубой платок, подаренный дядей взамен моего капора, я вышла во двор.

– Ну, ты нас напугала вчера! – воскликнул Исмаил, едва увидев меня.

– Иди, сюда, дочка, – тетя прижала меня к себе и поцеловала, – мы так испугались. Не знаю, что там тебе наговорила эта Зульфия, но больше она к тебе не придет!

– Нет, тетя, я хочу с ней поговорить. Мне нужна эта терапия.

– Ты точно решила?

– Да. Она не виновата в том, что произошло, видимо, я действительно не здорова.

Тетя обняла меня так крепко, и я знала, меня любят.

В этот вечер дядя остался дома, и Фатима носилась по дому на крыльях. Я была так рада за нее, что хотелось делать только хорошее, думать о хорошем и вообще жить. Я поймала себя на мысли, что мне уже не так сильно хочется умереть. Тиски смерти, преследовавшие меня, потихоньку ослаблялись, выпуская наружу маленькую птичку. Я смотрела на своих сестер и их жизнерадостность еще больше подбадривала меня.

На следующий день к нам в дом пришла Зульфия. Я сразу узнала ее по интересному запаху духов, которым наполнился весь дом. Прыгая со ступеньки на ступеньку я спустилась в зал.

– Ты хорошо выглядишь, Ханифа, намного лучше нашей прошлой встречи.

– Я чувствую себя лучше.

Она улыбнулась, слегка поправив прическу.

– У вас красивые волосы, – я решила сделать ей приятное.

– Спасибо, дорогая, хотела бы и я твои увидеть.

Увидев мое смущение, она добавила:

– Ведь мусульманке можно показывать волосы другим девушкам, тем более в своем собственном доме.

– Откуда вы знаете это? – удивилась я ее познаниям в нашей религии.

– Ты думаешь, я неверующая?

– Ну.., – я запнулась. Как сказать человеку, что он неверующий и будет гореть гореть за это в аду?

– Я верю в Аллаха, – спокойно сказала она, – молюсь, держу пост, просто я не ношу платок, как и большинство девушек в Дагестане.

– Вы хотите сказать, что мои одноклассницы тоже мусульманки?

– Конечно! Дорогая, просто у всех разная степень веры.

Я не могла этого понять и принять, отец всегда говорил только ультиматумами: либо ты с нами, либо против нас. И мама его поддерживала. Но что же я вижу здесь?

– Давай, Ханифа, расскажи мне о себе.

– А что рассказать?

– Что ты любишь? Твои любимые книги, фильмы, стихи?

Не знаю, поняла ли она по моему озадаченному взгляду, видно, что нет, что у меня не было ни любимых фильмов, ни стихов, ни всякой этой ерунды. Моей единственной любовью были мои брат и сестренки, мои родители.

– У меня их нет.

– Но что-то любимое должно быть? – задумчиво сказала она и что-то черканула в своей записной книжке.

– Моя семья, от которой осталась половина. Мои сестры. Я люблю запах свежеиспеченного хлеба дома, когда отец возвращался с базара, а мама варила нашу любимую кашу из кукурузной муки. Я люблю звук дождя по крыше, когда сидишь дома с братом и пьешь ароматный чай. Люблю смотреть на голубое небо, на звездное небо и рассказывать сестренкам о Всевышнем.

Зульфия не перебивая слушала меня, не знаю что произошло, но на этот раз пришла ее очередь плакать. Может мои слова всколыхнули в ней забытые чувства, а может, ей всего лишь было жаль девочку, у которой не было даже любимых стихов. Так или иначе, наш сегодняшний сеанс был завершен. Она ушла.

– Махмуд, – вошла я в комнату к брату, – у тебя есть любимые фильмы?

– Да, конечно.

– А стихи?

– Есть парочка.

– А книги? – не унималась я.

– Есть, Ханифа!

– А у меня нет, – грустно сказала я.

– Не расстраивайся из-за этого, пусть мои книги станут и твоими, – вот за это я всегда любила Махмуда, он всегда протягивал руку помощи. К тому же он был единственным в семье дяди, кто совершал пятикратный намаз. Ну, не считая меня, естественно.

На следующий день я опять пошла в школу. Дядя довез меня до ворот, сказал быть хорошей девочкой и уехал на работу. Уже три недели прошло с моего первого дня в школе. И я решила завести подруг. Ко мне подошла Зайнап.

– Ассаламу алейкум! Как ты?

– Ваалейкум ассалам, хорошо, а ты сама как?

– Ого, ты интересуешься моими делами, – она закатила свои красивые глаза.

– Ну да.

– Гордость исчезла?

– Какая еще гордость? – удивилась я.