– Разумеется. Я докладывал ему об этом, когда мне показалось, что движение принимает слишком серьезные размеры. Но он рассмеялся и сказал, что новая пенсильванская мода внесёт хоть некоторое разнообразие, и настойчиво рекомендовал мне не вмешиваться, ибо, по его мнению, всякое давление может привести лишь к сопротивлению. Я не был там уже четыре месяца. Последний раз я служил там обедню лишь для одного человека: все бегут теперь к Американцу. Они собираются у него четыре раза в неделю и поднимают невообразимый шум своим пением и оглушительной музыкой. Однако, вас они беспокоить не будут: их сарай построен как раз на противоположном конце деревни.
Фрэнк Браун улыбнулся.
– В таком случае, я отправляюсь туда завтра же утром. По-видимому, этот Американец – человек, которого можно использовать.
– Использовать?.. Как так?
– Разве я могу заранее знать? Все зависит от момента. В этих обитателях горных долин заложена таинственная, мистическая сила, и никакую силу нельзя оставлять неиспользованной.
– Эта сила – явление болезненное; и чем скорее она сгинет – тем лучше.
– Нет, вы не правы, старик, – сказал Фрэнк вполголоса. – Ничто не должно погибнуть, не вкусив вполне жизни.
– Но злое…
– Даже злое! Оно имеет право на жизнь, как и все остальное. Отвратительно лишь то, что ничтожно! Все же сильное – красиво!
– Американец мало поймет из того, что вы только что говорили.
– Ему не нужно понимать, – ответил Фрэнк Браун. – Его дело – созидать! Ах, если бы он мог сделать из этих жителей гор одну сплошную, цельную массу! Зверя, мощного зверя я буду иметь тогда, дон Винченцо, а тогда уж, – поверьте мне, – я сумею научить его кусаться!
– Вы мне разрешите, доктор, задать вам один вопрос?
– Разумеется.
– Гм… кто вы?
Доктор встал. Все лицо его светилось ясной, почти детской улыбкой.
– Кто я? Простой смертный. Зовут меня Фрэнк Браун; умею читать и писать.
Глава 2. Простой смертный
Фрэнку Брауну пришлось ждать несколько дней почты в Валь-ди-Скодра.
Всю дорогу он ехал молча, не отвечая на замечания соседей, не обращая внимания на красивый пейзаж.
В деревне его поразила царившая там тишина и безлюдье. Она словно вымерла. Только с восточной стороны до него доносился неясный шум; он различил в нем человеческие голоса, затем протяжные звуки гармоники и, наконец, отрывистый бой барабана и звон треугольника. «Американец устроил концерт, – подумал Фрэнк, – и вся деревня теперь у него».
Ему пришлось обойти все селение, прежде чем он увидал живое существо. Это был седобородый мужчина, сидевший на скамье перед домом, по-видимому, гостиницы.
– Добрый вечер! Вы – Пеппино Раймонди? Меня к вам направил дон Винченцо. У вас найдутся для меня две комнаты?
Хозяин повел его наверх, показал свободные комнаты рядом с комнатой дочери и предложить выбрать мебель по своему желанно.
Фрэнк Браун выбрал комнаты с видом на озеро, помог хозяину перетащить нужную мебель, разобрал свои вещи, умылся и спустился в ресторан. Там сидели хозяин и пограничный жандарм Дренкер.
В комнате было довольно темно. Вдруг из двери напротив вырвался сноп света, и явилась молодая девушка с двумя большими свечами.
– Это ваша дочь? – спросил Фрэнк хозяина.
– Да, это Тереза, дочка. Славная девка! Подойди сюда, Тереза.
Но девушка отвернулась и вышла так же молча, как и вошла.
– Подай ужин! – крикнул ей вслед отец. – Гости, вероятно, уж проголодались.
Через минуту она снова вошла, накрыла скатертью стол, поставила приборы и подала ужин.
Фрэнк Браун поздоровался с нею, но она едва поклонилась в ответ. Она не села с ними за стол, а устроилась на скамье у окна и достала шитье.
Фрэнк начал внимательно разглядывать её. Это была высокая, стройная девушка, лет двадцати, с черными, как у отца, волосами и с огромными синими глазами: её мать была немка.
Фрэнк попросил у девушки хлеба, она поставила его на стол, но ни слова не ответила на его вопросы, – только недоверчиво взглянула на него и снова села на прежнее место.
Продолжая пить, есть и болтать, Фрэнк не переставал наблюдать за девушкой. Он заметил, как она, время от времени, кидала на него украдкой быстрый, вопросительный взгляд, потом вынимала из кармана письмо, читала его и снова взглядывала на Фрэнка.
«Так вот что, дитя моё: ты получила сегодня письмо и, по-видимому, от дона Винченцо, твоего исповедника? Он предостерегает тебя против меня? Вот почему ты так подозрительна! – подумал Фрэнк Браун. – Старик, старик, как ты ещё глуп! Я никогда бы не коснулся твоей духовной дочери. Но теперь… зачем ты меня раздразнил? Ты так стар уж, священник, и до сих пор не знаешь, что соблазнительно всегда лишь запретное…»
Фрэнк снова посмотрел на девушку. У неё был прямой, красивый нос и не очень высокий лоб; густые черные брови лежали дугой над темно-синими глазами, на которые падала тень от длинных ресниц; при каждом вздохе ноздри её дрожали и раздувались; рот был немного велик, а слегка сжатые губы, словно пышный гранатный цвет, выделялись на белом, как воск, лице.
Её мелкие черты выражали смирение и кротость, но за ними, чувствовалось, дремлют какие-то силы.
Быть может, из этой девушки могла бы выйти великая артистка… Быть может, крупная кокотка…
Её грудь высоко поднималась и опускалась в чересчур тесном корсете. Жадным взглядом он раздевал её, срывал с неё косынку и тяжелый серебряный кушак… Она поймала его взгляд и густо покраснела. Стыд опустил её веки, но ненависть заставила поднять их. Дрожащими руками она положила обратно в карман письмо, отвернулась и быстро, твердыми шагами, вышла из комнаты, захлопнув дверь.
Фрэнк Браун посмотрел ей вслед. Его дикий, жадный порыв постепенно проходил, складка губ стала мягче, и глаза приняли спокойное, мечтательное выражение.
– Бедное, прекрасное дитя!.. – прошептал он. Потом, проведя рукой по волосам, он резко тряхнул головой, словно желая прогнать свои мысли, и воскликнул:
– Я хочу петь! А ты, хозяин, принеси нам лучшего вина!
Он побежал к себе, снял со стены гитару и вернулся на прежнее место.
– За ваше здоровье, г. Дренкер! – Он чокнулся с жандармом, потом с хозяином. – Хотите держать пари, что я вас перепью?
– Браво! – рассмеялся жандарм. – Только лучше не спорьте. Вы не знаете, на что способен Алоис Дренкер.
– Но я всё-таки хочу держать пари! Хотите – ваша каска за мою гитару.
– Идёт!
Жандарм встал, отстегнул портупею и поставил в угол тяжелую саблю.
– Я готов.
Фрэнк настроил гитару.