Сидень

Когда учитель стал прощаться, госпожа вручила ему пару серебряных далеров для маленького Ганса.

– Пусть их возьмут отец с матерью! – сказал Ганс, когда учитель принёс ему деньги. А те сказали:

– Сидень-то наш тоже оказывается нам на радость и на пользу!

Дня два спустя, днём, когда родители Ганса были на работе, перед жилищем их остановилась господская карета. Это пожаловала навестить «сидня» сама добрая госпожа; она была так рада, что её рождественский подарок доставил столько утехи и удовольствия и родителям, и мальчику! На этот раз она привезла ему белого хлеба, фруктов, бутылку сладкого сока и – что всего больше обрадовало бедняжку – вызолоченную клетку с маленькою чёрненькою птичкой. Как она мило насвистывала! Клетку с птичкой поставили на высокий деревянный сундук, неподалёку от постели мальчика, чтобы он постоянно мог любоваться на птичку. Пение же её слышно было даже на улице.

Оле и Кирстина вернулись домой уже после отъезда госпожи. Они хоть и видели, как рад был птичке мальчик, всё-таки отнеслись к подарку, как к лишней обузе в доме.

– Много они рассуждают, эти баре! – сказали они. – Вот у нас теперь ещё новая забота – ходить за птицей! Сам-то сидень, ведь, не может! Ну, и кончится тем, что кошка съест её!

Прошла неделя, прошла другая; кошка за это время много раз побывала в горнице, не выказывая поползновения даже испугать птичку, не то что съесть. Но вот, случилось удивительное событие. Дело было после обеда, родители и все дети были на работе; дома оставался один Ганс. Он сидел на постели и перечитывал сказку о жене рыбака, все желания которой исполнялись сейчас же. Захотела стать королём и стала, захотела стать императором – тоже, но когда захотела стать самим Богом – очутилась опять в грязи, откуда только что выбралась.

История эта не имела ни малейшего отношения ни к птице, ни к кошке; «сидень» только читал её, когда произошло замечательное событие, и навсегда запомнил это обстоятельство.

Клетка помещалась на сундуке; кошка стояла на полу и пристально глядела на птицу своими жёлто-зелёными глазами. Взгляд её как будто говорил птичке: «Как ты мила! Так бы и съела тебя!»

Ганс прочёл это во взгляде кошки и закричал: «Брысь! Вон из комнаты!» А кошка как будто готовилась к прыжку.

Ганс не мог достать до неё, и под руками у него не было ничего, кроме драгоценнейшего его сокровища – книжки со сказками. Но он всё-таки бросил ею в кошку; корочки переплёта оторвались и полетели в одну сторону, а книжка в другую. Кошка же только слегка отодвинулась и посмотрела на Ганса, словно говоря: «И не суйся лучше, милый мой! Я-то могу и бегать и прыгать, а ты вот нет!»

Ганс следил за каждым движением кошки и весь трепетал от волнения. Птичка тоже заметалась в клетке. Позвать было некого, и кошка точно знала это. Вот, она опять стала готовиться к прыжку. Ганс принялся махать на неё своим одеялом, – руками-то он мог действовать – но кошка не обращала на одеяло никакого внимания. Наконец, Ганс даже запустил в неё одеялом, но без всякой пользы; кошка вскочила на стул, а потом на подоконник, откуда было ближе добраться до птички.

Вся кровь прихлынула к сердцу Ганса, но он о том и не думал, он думал только о кошке и птичке. Что же, однако, мог он сделать? Как ему сойти с постели? Он не мог даже встать на ноги, не то что двигаться!.. Сердце мальчика как будто перевернулось в груди, когда он увидел, что кошка вдруг прыгнула с окна прямо на сундук и опрокинула клетку на бок. Птичка отчаянно забилась. Ганс вскрикнул, по телу его пробежал судорожный трепет, и он, не помня себя, спрыгнул с постели, кинулся к сундуку, крепко схватил клетку с перепуганной птичкой и выбежал на улицу. Тут у него брызнули из глаз слёзы, и он громко возликовал: «Я могу ходить! Я могу ходить!»

Он вдруг выздоровел; это случается, случилось и с ним.

Учитель жил рядом, Ганс и кинулся к нему как был – босоножкой, в одной рубашонке да курточке, с клеткой в руках.

– Я могу ходить! – кричал он. – Господи Боже мой! – И он зарыдал от радости.

Да, вот была в тот день радость в доме Оле и Кирстины!

– Счастливее этого дня нам уж не дождаться! – сказали они оба.

Ганса позвали к господам; много лет уже не ходил он по этой дороге, и теперь ему казалось, что и деревья-то все и кусты, которые он так хорошо знал, кивали ему ветвями и говорили: «Здорово, Ганс! Добро пожаловать!» Солнышко так и играло у него на лице и в сердечке!

Добрые молодые господа усадили Ганса и так радовались его выздоровлению, словно он был им родной. Особенно радовалась сама госпожа: это она, ведь, подарила ему и книжку со сказками, и птичку. Птичка, правда, околела от испуга, но всё-таки была виновницей выздоровления Ганса, а книжка тоже сослужила немалую службу: развлекала и утешала и мальчика, и его родителей. Он и не хотел расставаться с нею никогда, хотел беречь и постоянно перечитывать её до какой бы глубокой старости ни дожил! Теперь он уже мог быть в помощь своим родителям и собирался научиться какому-нибудь ремеслу – лучше всего переплётному: тогда ему можно будет читать все новые книги!

Но после обеда госпожа призвала к себе родителей Ганса, – она уже поговорила о мальчике с мужем, Ганс был мальчик прилежный, набожный и способный к ученью, ну, и Господь не оставит его!

В этот вечер родители Ганса вернулись домой как нельзя более довольные, особенно Кирстина, но через неделю она заливалась горькими слезами, снаряжая своего Ганса в путь. Правда его одели в хорошее платье, и сам он был мальчик хороший, но теперь его приходилось отправить за море, далеко-далеко! Он поступит в гимназию, и пройдут долгие годы, прежде чем родители опять свидятся с ним!

Книжку со сказками ему не дали с собою; родители хотели сохранить её на память. И отец частенько перечитывал всё те же две сказки, – их-то он знал!

И вот, от Ганса стали приходить письма, одно другого радостнее. Он жил у хороших людей, в хорошей обстановке, а лучше всего было то, что он мог посещать школу! Многому мог он там научиться! Теперь у него было только одно желание: дожить до ста лет и потом когда-нибудь сделаться школьным учителем!

– Дожить бы нам до этого! – толковали родители, пожимая друг другу руки, словно шли к причастию.

– Да, вот что случилось с Гансом! – сказал Оле. – Господь, значит, печётся и о детях бедняков! На нашем-то сидне это как раз и сказалось. А, право, всё-таки это смахивает на сказку! Так вот и кажется, что сидень только прочёл нам обо всём этом из своей книжки со сказками!

notes

Сноски

1

Из псалма епископа Томаса Кинго (1634–1703). Примеч. перев.