Омар Хайям. Гений, поэт, ученый

Хозяин караван-сарая, напротив, кричал, что он не Моисей, чтобы найти воду там, где последние запасы воды исчерпаны, и подсчитывал монеты в своем потайном кошельке. То были беспокойные дни для его караван-сарая на хорасанской дороге; даже теперь, к середине зимы, ежедневно сотни людей, направлявшихся дальше на запад, чтобы присоединиться к армии, останавливались на постой.

Подстилки из овечьих шкур заполняли каждый сантиметр крытой галереи вокруг внутреннего двора. Кое-кто жег уголь в жаровнях, и отблески пламени освещали бородатые лица сгрудившихся кругом мужчин. Хорасанцы, персы и арабы, кутаясь в стеганые чапаны или меховые накидки, улыбались и что-то оживленно обсуждали, радуясь отдыху после невыносимо резкого горного ветра. Только гладко выбритые лица турок с маленькими глазками и высокими скулами оставались безразличными. Они привыкли к стуже, эти выносливые всадники из степей Центральной Азии; они были приучены к войне и скитаниям и при любых обстоятельствах не отличались многословием.

Рахим-заде, сын нишапурского землевладельца, к счастью, имел свою жаровню, а красивый и теплый халат, отороченный соболем, не позволял ему мерзнуть.

Однажды ночью в Нишапуре, когда он пил вино, укрывшись за запертой дверью, он услышал вопли фанатика ханбалита, и они, казалось, прозвучали как предостережение. Рахим, обычно равнодушный и ленивый ко всему, кроме развлечений, почувствовал, что и он должен обнажить свой меч в этой войне, после чего они вдвоем со своим молочным братом Омаром из рода швецов шатров, сопровождаемые толпой вооруженных слуг, отправились на соединение с войсками султана Алп Арслана, далеко на запад.

– В конечном счете, – заметил он, – это будет более захватывающее развлечение, чем преследовать антилопу в степи.

Семья Рахима принадлежала к старинной персидской знати, более древней, чем греческая. Его отличали безупречные манеры и пристрастие к крепленым винам. Он неплохо играл в нарды, но игра его быстро утомляла.

– Ай-ва-алла, – пробормотал один из его спутников, – как холодно.

Рахим зевнул. Было и правда достаточно холодно, да и грязно. Кроме того, в его спальные подстилки забрались клопы. Он поднял глаза и посмотрел на хозяина караван-сарая, который стоял за его плечом и не уходил.

– Может, это доставит удовольствие достопочтенному молодому господину, – зашептал малый, – там, в доме позади караван-сарая, у нас остановились женщины.

Достопочтенный молодой господин не проявил признаков раздражения или неудовольствия, и хозяин караван-сарая нагнулся ближе к его уху.

– Кое-кто из них из самого Багдада, весьма славные и хорошо обучены, – прибавил он, раскрашивая свой домысел об обитательницах соседнего дома, якобы тоже путешественницах. – Если предводитель воинов желает развлечься…

Поколебавшись, Рахим поднялся.

– Передайте сыну Ибрахима, – приказал он слугам, – я ушел ненадолго… побеседовать с друзьями.

– О горе мне, – пробормотал человек, который сильнее всех страдал от холода.

Люди из отряда с завистью посмотрели на Рахима, когда тот последовал за хозяином караван-сарая к лестнице. Для простых воинов женщин здесь не нашлось, но, если на то будет воля Аллаха, после того как сражение с неверными завершится, рабов хватит на всех. Погревшись еще у жаровни, все отправились спать.

Было уже поздно, когда Рахим возвратился, переступая через обессиленные тела спящих, укутанных в покрывала, словно в погребальные саваны. Он был утомлен и явно не в духе.

Омар, привстав на колени на подстилке, раздувал жаровню и подвинулся, уступая место своему молочному брату.

– Откуда ты?

– Будь проклята вся порода хозяев караван-сараев, да пройдут они все семь кругов ада и задниц, – пробурчал Рахим. – Чтоб им землю есть!

Он рывком бросился на подстилку, довольный тем, что Омар не спит и есть кому пожаловаться.

– А ты-то где был?

– Бродил вокруг. О, там большая жизнь на дороге.

Омар улыбался: дорога всегда влекла и манила его, особенно дорога, пролегавшая по пустыне, ведь он родился в пустыне и в его жилах текла кровь арабских кочевников.

– Вон там – большой лагерь, а в лагере разбит шатер не меньше самого нишапурского дворца. И все вокруг заполонили вооруженные турки, с золотом, сверкающим на их шлемах. Мне удалось понять кое-что из их разговоров. Какой-то принц остановился там на ночлег. Я видел его.

Рахим вздохнул. Чем бы ни занимался Омар, он весь отдавался этому занятию, с головой уходя в него, стараясь все потрогать и проверить на себе. Война явилась для ибн Ибрахима чем-то новым, неизведанным, и он изо всех сил пытался больше узнать о ней. Он рассматривал незнакомых всадников, расспрашивал тех, кто останавливался на привал, и даже исследовал баулы, сгруженные с верблюдов. Омар нашел приключением даже переход вброд через реку, тогда как Рахим просто промок.

– Кто он? – спросил Рахим.

– Я не знаю. Этот господин восседал на красной подстилке у огня в палатке и разговаривал с какими-то учеными законниками, своими наставниками. Он года на два моложе тебя и носит кафтан из белого горностая. Эти ученые наставники убеждали его, будто та звезда, которую он видел, и есть Сухейл, но я-то знаю, что это не так. Никто не может увидеть Сухейл с этого места и в этот час…

– Верно, – торопливо согласился Рахим. – Но разве нет такой приметы…

– Что того, кто увидел Сухейл, ждет удача?.. Да.

– Так ты решился заговорить с этими турками? Но на каком же языке?

– На арабском, – объяснил Омар. – Мальчик-принц вышел из палатки, и я показал ему созвездия. Те, ученые, просто глупцы, изрекающие с умным видом всякую чушь…

– Ну вот, вертопрах, какого же дурака ты свалял, вступая с ними в спор. Неужели ты никогда не научишься не противоречить тем, в чьей власти просто заткнуть тебе глотку? – полусердито-полуиспуганно воскликнул Рахим. – И что же на это сказал принц?

– Он спросил, указывает ли положение звезд на какое-либо предзнаменование для предстоящей войны.

– А что говорят звезды?

Омар, этот юный школяр, не отвечал, рассеянно рисуя какие-то знаки на потрескавшейся сухой земле ножнами кинжала.

– Если бы мы знали, Рахим, – медленно заговорил он, – мы превзошли бы самого Творца. О, если бы мы могли читать человеческие судьбы! И все же… я показал мальчику, в каких созвездиях расположились планеты…

– Мне ты не удосужился показать это, – возмутился его молочный брат. – И каково предначертание звезд?

Омар покачал головой:

– Слушайте Заратустру! Два короля готовятся к сражению, и небеса говорят нам: звезда восточного правителя восходит, звезда западного падает. Но вслушайтесь в пророчество, знамение о смерти висит над обоими из них… – Внезапно Омар расхохотался: – Все это, если честно, ерунда. Но львенок так вытаращил на меня глаза, словно увидел перед собой призрака.

– Львенок! – От изумления Рахим широко раскрыл глаза. – Так это…

– Тот принц, в белом плаще. По крайней мере, они называли его Сыном Льва.

– Клянусь бородой моего отца! – задохнулся Рахим. – Разве ты никогда не слышал о Сыне Льва?!

– Никогда.

– Да проявит Аллах милосердный сострадание к тебе. В мире только один такой! Он – старший сын нашего султана, Алп Арслана, Бесстрашного Льва. Выходит, ты напророчил победу самому отпрыску властителя.

– Я не знал, кто он.

– Неужели кто-нибудь поверит тебе? Но более того, ты умудрился предсказать смерть его отцу, а этого, – Рахим судорожно прокручивал в голове возможные последствия, – а этого никто, ни один прорицатель в здравом уме не позволит себе сделать, во всяком случае во всеуслышание. Однако выходит, трон перейдет к Сыну Льва. И что сказал тебе принц?

– Он спросил мое имя, и я назвал себя. Он спросил, кому я служу, но я не назвал никого, сказав, что учусь в медресе в Нишапуре.

– Хм-м. Итак, насколько я знаю этих турок, наших властителей, коли Алп Арслан умрет, тебе дорога к этому самому Сыну Льва. Ты потребуешь место царского астролога. И не забудь назначить меня расстилать тебе коврик, само собой разумеется, за богатое содержание.

Омар покачал головой.

– Мне кажется, – Рахим настаивал, – из тебя, вертопраха, получится великолепный прорицатель. Нет никого, кто бы не верил тебе. О, Ярмак! – Он пнул одного из своих спящих рядом слуг. – Ярмак, подай мне кувшин в кожаной оплетке. И кубок.