Омар Хайям. Гений, поэт, ученый

– А какую кару, – настаивал он, – ты ожидаешь принять от моей руки?

Плененный император оглядел сосредоточенные лица своих врагов и задумался.

– Может быть, ты убьешь меня здесь, а может, закуешь в цепи и провезешь по всем своим владениям. Или примешь за меня выкуп.

Алп Арслан почувствовал в глубине души симпатию к этому христианскому монарху, которому нельзя было отказать в мужестве. Султана переполняло ликование от победы и от воспоминания о том, как он, Алп Арслан, попирал ногой шею римского самодержца.

– Знай же, – сказал султан, выдержав паузу, – что я решил уже твою участь.

Со своего места позади отца Сын Льва наклонился вперед, его руки, лежавшие на коленях, сжались в кулаки. Он не забыл пророчество, предрекавшее победу мусульман и смерть обоих владык.

– За тебя, – продолжал Алп Арслан, – я возьму выкуп и обложу ежегодной данью твой народ, а тебя я отправлю назад в твою страну с почетным сопровождением.

Детеныш Бесстрашного Льва глубоко вдохнул и откинулся назад на свое место. Если бы Романа убили здесь кривой турецкой саблей палача, Детеныш Льва ожидал бы исполнения оставшейся части предсказания молодого школяра из Нишапура.

Омар не мог спать. И хотя измученное тело его требовало сна, душа лишилась покоя. Его не покидало лицо Рахима, улыбавшегося той странной улыбкой, и все время стояло перед его мысленным взором. Тот Рахим все еще был Рахимом; но после его убийства он уже стал вещью, подобно деревянному сундуку. Его подняли, положили на землю в палатке, потом унесли. Как ни пытался Омар, он не мог избавиться от наваждения. Ему снова и снова вспоминалось, как они несли Рахима и как они его тело слой за слоем оборачивали в белую ткань.

С тех пор как он мог себя помнить, они всегда были вместе и походили скорее на близнецов, нежели на обычных братьев. Омар с трудом отдавал распоряжения вместо Рахима. Рахим всегда заботился о запасах продовольствия, занимался слугами и лошадьми, и теперь, естественно, люди обращались за указаниями к Омару.

Пришло время отправляться в обратный путь в Нишапур. Только сельджукские турки оставались в этих горах; уже и арабы и другие нерегулярные части войска султана двигались маршем домой, нагруженные добычей и пленниками.

Ярмак и его товарищи разобрали палатку Омара и упаковали ее на первых лошадей. Омар обратил внимание на то, что у каждого воина появились еще большие тюки. Последние дни люди занимались сбором трофеев и продажей ненужных им вещей. Теперь они собирались в путь домой, груженные добытым новым богатством. Но сын Ибрагима вынес с поля боя только кинжал. Он не хотел ничего, что напомнило бы ему о сражении.

Ярмак оседлал черного боевого скакуна Рахима и тщательно упаковал доспехи своего погибшего господина и его оружие и привязал их позади седла. Омар смотрел на черную лошадь и чувствовал, как ему будет нестерпимо больно видеть этого коня рядом, но с пустым седлом. Но его следовало вернуть отцу Рахима.

– Господин, пускай девушка-руми едет на нем, – предложил Ярмак. – У нас ведь нет для нее носилок.

Пленницу тоже следовало брать с собой. Она принадлежала Рахиму, и ее могли продать на невольничьем рынке в Нишапуре. За молодую, с прекрасными шелковистыми волосами рабыню давали хорошую цену. Омар, изучая диалоги Платона в Академии, усвоил многие греческие слова, поэтому сумел узнать немного о жизни девушки.

Ее звали Зоя, других имен она не знала, ибо всю жизнь прожила в рабстве в Константинополе. На войну ее взял с собой офицер, уверенный, как и его император, в неминуемом поражении мусульман, которых без труда отгонят далеко на восток.

– Я поеду на скакуне, – сказал он. – А мою лошадь дай Зое, девушке-руми.

Хотя пленницу укутали в покрывало и она ехала позади Омара вместе с навьюченными животными, каждый, с кем они встречались на дороге, без труда определял в ней по одежде и светлым волосам пленницу-христианку, которую вез молодой хорасанский воин, одиноко ехавший рядом.

У Омара появились большие затруднения на первом же привале. Караван-сарай оказался настолько переполнен, что им досталось место около колодца, там, где уже расположился какой-то эмир с большой свитой. Слуги ничего не делали сами, во всем ожидая его указаний. Омару приходилось показывать им, где привязывать лошадей, и договариваться с людьми эмира о покупке ячменя и хлеба. Он не сетовал, поскольку это отвлекало его от мыслей. Но, когда все было сделано, воспоминания о Рахиме снова заполнили все его существование.

Он просидел на своей подстилке, пока огонь в костре под отверстием в палатке не погас и остались лишь тлеющие угольки. Он вспомнил про вино, которое принесло ему забытье на несколько часов в то первое утро без Рахима, но вино уже кончилось, остался только один кубок. Омар обследовал мешок, чтобы удостовериться в этом, и задержал серебряный сосуд в своей руке. Вот и Рахим, его брат, так же стремительно иссушил кубок жизни, и теперь он лежит в объятиях смерти.

Около него девушка зашевелилась под одеялом и вздохнула. Омар наклонился к ней и убрал волосы с лица. Глаза ее были темны и влажны от слез. Зоя плакала молча, грустя о своем.

– Что с тобой? – ласково спросил он.

Губы Зои раскрылись, и она улыбнулась. Очевидно, она не хотела, чтобы он видел ее слезы. Впервые он задумался, о чем могла думать эта девушка во время их долгого пути, угоняя ее куда-то далеко от родной земли. Раб мог чувствовать, как и султан, но ему не разрешалось жаловаться.

Он погладил волосы пленницы, запутавшиеся вокруг ее шеи, и его пальцы ощутили их мягкость. Зоя поглядела на него с любопытством. Она больше не плакала и немного подвинулась, уступая ему место рядом с собой. Жилка на ее шее пульсировала сильнее от его прикосновения.

Он обнял ее и натянул покрывало на них обоих. Он лежал, глядя на купол шатра, куда уходил жар от последних тлеющих угольков и медленно исчезал. Он не знал, сможет ли он теперь забыть о глине, ночном ветре и странной улыбке Рахима.

Девушка приподнялась, чтобы убрать тяжелые пряди волос с плеч, его губы легко коснулись ее шеи. Тепло ее тела, аромат ее волос успокаивали его, а затем она крепко обняла его. Тепло превратилось в жар, в котором сгорела его усталость. Упоительное возбуждение заполонило все его существо, возрастая с каждым движением девушки.

В объятиях Зои той ночью он забыл и смерть, и движущуюся глину. Он спал, дыша спокойно, забыв обо всем на свете.

Часть вторая

Глава 1

Дом Зерцала Премудрости на дороге в солончаки. Год спустя после победы султана Алп Арслана над христианами

Учителю Али исполнилось семьдесят три года. После Корана, который он знал наизусть, он жил только математикой. Все в его домашнем хозяйстве происходило с точностью водяных часов, установленных во внутреннем дворе над бассейном, в котором плавали рыбы.

Его подмастерья, бывало, говорили: «Теперь мастер моет ноги и запястья; значит, уже время для полуденной молитвы». Или: «Третий час дня, сейчас наш мастер приступит к переписыванию листов своей книги».

Капли воды в водяных часах – пять молитв, два приема пищи, двенадцать часов работы – все по порядку. Занятия сменяли друг друга с регулярностью появления созвездий на небе. Неизменным оставался и выбор блюд, подаваемых к столу во время каждого приема пищи. Никто не проявлял безрассудства и не рисковал объяснить мастеру Али, чье прозвище звучало как Зерцало Премудрости, что его молодые последователи и ученики желали бы отведать фиников, или грецких орехов, или гранатов. Поэтому им приходилось тайком покупать гранаты у соседских феллахов и съедать их вдали от хозяйского ока.

В редкие свободные часы мастер Али одевался в парадный парчовый халат и отбывал в Нишапур на верховом муле, с зонтом от солнца и черным рабом, погоняющим мула. Его дом располагался на самом краю пахотных земель к югу от долины Нишапур. Дальше простирались только солончаки. Здесь мастер Али находил абсолютное уединение, столь необходимое для его работы.

Он заканчивал трактат по «Аль-джабр ва-ль-му-кабала»[13 - Автор употребляет одно из первоначальных названий алгебры. (Примеч. перев.)] – единству противоположностей, – который заказал ему Великий визирь султана несколько лет назад. Помощники для удобства называли этот труд алгеброй. Их обязанность состояла в том, чтобы переписывать комментарии, продиктованные мастером, проводить экспериментальные вычисления по его просьбе и отыскивать необходимые для него сведения в других книгах. Взамен мастер Али читал им лекции по математике в течение трех часов после полудня и кормил их.

Он знал всех своих восьмерых учеников по именам, реально оценивал их способности и недостатки, и, будучи добросовестным человеком, пытался наделить их знанием настолько, насколько позволяла его собственная мудрость, чтобы после его смерти математическая наука не погибла в этой части мира, сотворенного Аллахом. Из всех восьмерых своих учеников он более всего испытывал сомнения в отношении будущего Омара, происходившего из семьи швеца палаток, присоединившегося к его домочадцам лишь десять месяцев назад.

Он полагал, что Омар обладал особым даром для решения сложных и запутанных задач и богатым воображением, весьма опасным качеством для математика.

– Математика, – достаточно часто наставлял мастер Али своих учеников, – является мостом, по которому вы можете проходить от неизвестного к известному. Другого пути и другого моста нет.

Чистую теорию неверных греков он не любил столь же сильно, сколь восхищался математикой древних египтян, которые первыми превратили цифры в своих верных слуг. Их вычисления помогали им возводить огромные сооружения.

– Йах, ходжа имам, – обратился к нему один из его учеников, – о учитель, какая польза нам от изучения пути, по которому движутся звезды? Луна дает нам меру наших месяцев, как повелел нам наш господин Мухаммад, да пребудет он с миром! Солнце дает свет. Но какой толк следить за звездами?

Учитель Али задумчиво кивнул. Он носил зеленый тюрбан, поскольку совершил паломничество в Мекку; он аккуратно подрезал свои седые усы, и его стройная худощавая фигура напоминала столб, на который крепился шатер. Он никоим образом не верил в астрологические предсказания, но, так как султан и все вельможи полагались на них, он старался не выказывать своего отрицательного отношения.

– И все же, учитель, – упорствовал ученик, – разве можно сомневаться в совершенной недостоверности утверждения, будто планета Меркурий[14 - В этой книге употребляются традиционные для английского языка названия планет и созвездий. (Примеч. перев.)], хоть и названа так греками и по-гречески означает «ртуть», влияет на движение ртути, в то время как Солнце якобы влияет на золото, а Луна – на серебро? Я… я слышал, так говорят.

Нельзя было исключить вероятность того, что Великий визирь, который покровительствовал учителю Али, направил своего шпиона под видом одного из учеников, дабы удостовериться в отсутствии контактов Зерцала Премудрости с неверными или применения им черной магии.

И Али считал таким шпионом именно Омара. По крайней мере, этот юноша мог им быть. Во-первых, Омар сам пришел к нему, проделав весь путь пешком из Нишапура. Он сказал тогда, что желал бы учиться у самого знаменитого ученого-математика. Странно, но Омар упорно утверждал, будто у него совсем нет покровителя. Во-вторых, этот юноша с телом воина и неукротимой энергией льва на охоте учился вовсе не для того, чтобы самому стать учителем. Зачем же тогда он захоронил себя здесь, в уединении, на краю солончаков?

Тщательно продумав свой ответ, мастер Али заговорил бесстрастным голосом:

– Премудрый Абу Рейхан Бируни в первой главе своего трактата по астрологии называет изучение звезд наукой и говорит, что предсказание хода политических событий, изменений в благосостоянии городов, знатных и простых людей есть особое применение и использование этой науки. Так, вы можете добиться совершенства в изучении звезд, но не стать прорицателем, вы не сумеете ничего предсказывать без совершенного знания звезд.

Ученик проникся сказанным и с головой ушел в работу. Он выискивал, правда пока безуспешно, в книгах учителя некую тайную формулу, которая позволила бы ему получить золото.

– В «Ал магесте», – заметил он робко, – написано, что влияние Солнца на золото является самоочевидным, поскольку огонь или жар есть суть Солнца, и… и огонь – единственное средство приближения к сути и природе золота. Если сущность огня можно было бы сконцентрировать…

– В печи… – поддакнул его товарищ.

– …достаточной силы, – глубокомысленно добавил старший ученик.