Как я мог среагировать иначе на это снисхождение господне? На эту неожиданную милость к падшим, да еще в таком платьице, что видно белые трусики? Не знаю других вариантов, кроме эрекции. И когда они, как ни в чем не бывало, отправились дальше, я уже был уверен, что со мной такой номер просто так не пройдет. Я обязательно сделаю что-то значительное. Я спрыгну с вашей долбаной крыши, если вы не дадите мне разрядиться. Вам придется не только везти меня на такси, но и качать на руках перед сном во избежание международного скандала. Я обвиню вас в сексуальном домогательстве! Нет, лучше в моральном ущербе! Мне! Стоять! Вернуться! Очень вас прошу! Хнык-хнык…
***
И она вернулась. Не знаю, почему. Я даже слова не сказал им вслед. Я вообще потерял их из виду. Но она вернулась. Конечно, она шла не ко мне, но я так заискивающе улыбался, что мимо меня пройти было невозможно. Меня требовалось либо пристрелить из жалости, либо приласкать еще раз, но уже по-настоящему. Когда она оказалась совсем рядом, луч света, гулявший по толпе, неожиданно на секунду остановился прямо на ней, и в этом нимбе ночной королевы, черной жемчужины Вашингтона она вдруг приблизилась ко мне и спросила:
– А ю элан (в смысле, ты один тусуешься)?
Знаете, я в свое время поступал в театральное училище, ни хрена у меня, конечно, не получилось, но вот что я вам скажу: если бы я тогда хоть одну фразу произнес в той же тональности, в которой ответил на вопрос Слупи, то уверен, что поступил бы без вопросов, и никаких вторых и третьих туров лично мне устраивать бы не стали.
– Я всегда один, – ответил я проникновенней, чем Харитонов в «Оводе» перед расстрелом. – Я русский турист, у меня здесь никого нет.
Она вскинула свои тонкие бровки и взяла меня за руку. Господи, ее рука – опять ее рука!.. Ощущения сродни детским открытиям обычных для взрослых вещей и явлений. Рука Слупи была явлением. Тонкая, черная, прохладная – как будто касаешься змеи, но змеи с прекрасным женским телом, безупречными формами – что-то вроде добровольного смертельно опасного трюка с непознанным животным.
– Как тебя зовут?
– Егор.
– Ягр? – переспросила она.
– Ну, можно и Ягр.
– Теперь ты будешь со мной, Ягр, – сказала она и потащила меня за собой в танцующую толпу.
Где-то там среди танцующих ее друзья отвоевали себе островок и тусовались на нем плотной веселой стайкой – два парня и три девушки. Слупи представила меня как своего бойфренда.
– Хай, Ягр! – кричали они мне, продираясь голосами сквозь грохот музыки. Девушки чмокали меня в щеки – среди них и та угольная, что сделала сегодня это первой, парни жали мне руки.
– А как тебя зовут? – спохватился я, наконец, после того, как эйфория, связанная с моим появлением, потихоньку улеглась. – Как?? – тут же переспросил я после ее ответа.
Она повторила, и я подумал, что напрасно беспокоюсь насчет сходства некоторых английских имен и крепких русских выражений – она все равно об этом не знает.
– Очень красивое имя, – сказал я. – Салупа…
Представляю, в чем заподозрили бы меня некоторые товарищи по спортзалу, если сказать им, что я полночи общался с Салупой. Впрочем, через полночи я все-таки выяснил, что Салупой она никогда не была – все дело в произношении, как в случае с «твони-твенти». Да, я и не считал это важным обстоятельством тогда. Важным было только то, что она рядом – гибкая, красивая, упругая, жаркая, манящая, дразнящая – змея, жемчужина. Я фанател от нее с каждой минутой и просто изнемогал от желания.
– Что ты хочешь выпить? – кричал я ей.
– Ватка! – кричала она мне.
– Уот?
С «ваткой» получилось не совсем оперативно. Первый раз мне пришлось сходить с ней вместе к бару, чтобы она сама сделала заказ. Оказалось, что ватка – это наша водка. Вот уж не думал, что водка считается в Штатах клубным напитком, да еще женским. А нашим фифам коктейли, понимаешь, подавай. Под «ватку» отношения между нами развивались более чем стремительно. Через полчаса она уже прижималась ко мне попой, а я, скрестив пальцы рук на ее животе, гадал – чувствует она или нет через плотную ткань моих ферраров, что я к ней очень и очень неравнодушен. Она время от времени танцевала – делала шаг вперед, наклонялась и, мелко-мелко подрагивая попой, позволяла мне вдоволь насладиться видом ее белых трусиков-стрингов. Потом возвращалась назад и вновь приминала мое достоинство своим телом. Она была самой красивой в клубе. Она была самой красивой девушкой Вашингтона. Я знаю, о чем говорю, я пересмотрел за эти дни огромную толпу вашингтонских женщин – белых, черных, желтых и какого-то неопределенного цвета. Слупи превосходила их всех и во всем.
У нее умопомрачительное лицо – такие необычайные для черной тонкие черты, но при этом традиционно пухловатые и чувственные губы. А голос – просто песня.
– Ноу! – кричала она мне с какой-то особенной интонацией и мягким подчеркиванием первой буквы, прижимаясь всем телом, когда я спрашивал, есть ли у нее бойфренд. Может, эти ответы и казались мне песней, но голос у нее действительно красивый. Я млел и таял, опасаясь только того, что кто-то млеет вместе со мной и вот-вот заедет мне в ухо, чтобы избавиться от конкурента. Однажды я даже обнаружил за собой что-то вроде слежки. Огромный парень, чем-то похожий на программиста, сидел возле стены и, не мигая, смотрел, как мне показалось, прямо на меня.
– Она классная! – сказал я ему на всякий случай с доброй улыбкой, кивая на Слупи.
Парень не ответил.
– Она лучшая, – уже полувопросительно обратился я за разъяснениями еще раз.
Он опять промолчал, уставившись на мою физиономию.
– Она… – попытался я забросить удочку в третий раз, но Слупи потянула меня к себе.
– Драгс, – смеясь, сказала она мне, – он тебя не видит, он никого не видит, он спит.
Я оглянулся и только тут обнаружил, что парень и в самом деле в отключке. Его позу – слегка склонившееся вбок тело – вряд ли можно было назвать удобной. Ну, и слава богу. По внешним данным он являлся для меня самым опасным конкурентом. С его уходом в себя Слупи оставалась безраздельно моей. Так продолжалось несколько часов. Перед закрытием клуба она вытащила меня на улицу.
– Ты уходишь? – испугался я.
– С тобой – ты мой парень, – сказала она, – или ты хочешь остаться?
Я ее понимал. Во-первых, я научил ее, что понимаю, только когда «пипл» говорят медленно и употребляют простые слова. Слупи – умная и чуткая девушка. Во-вторых, я вообще спьяну понимал английский лучше, чем трезвый. Даже не знаю, почему. Наверно, включалось подсознание. Может, я в прошлой жизни был англичанином. А может, черным – из Ганы, потому что Слупи приехала в США из Ганы, а мы так подходим друг другу.
– Я не хочу оставаться! – тоже медленно и просто сказал я ей. – Я хочу быть с тобой.
– Тогда летс гоу, – потянула она меня через дорогу.
Мы перешли на другую сторону улицы, прошли вдоль нее до ближайшего поворота направо и, завернув за угол, через пару шагов спустились на подземную автостоянку. Машина Слупи – красная «Кэмри» – стояла в средних рядах, и я сразу подумал, что это хороший знак. Нас никто не видел, но Слупи спросила на всякий случай, где я живу. Я назвал свой отель и пригласил ее к себе. Она выдала свое фирменное «ноу!» и, полуобернувшись ко мне на водительском месте, задумалась.
Короткое платьице, задравшись на расставленных по педалям ногах, уже не скрывало от меня ничего, и я вовсю наслаждался открывшимся мне видом красного на черном с белым подбоем.
– Вай нот? – спросил я ее, впервые в жизни испытывая гнетущее сочувствие к психологии насильника.
– Они подумают, что я проститутка, – просто призналась она. – Поехали ко мне.
– А где ты живешь? – обрадовался я небывалой удаче. Я был готов отправиться с ней куда угодно, даже в южные кварталы. Когда закончится эта пытка, и мы сольемся воедино, мне будет уже все равно, как на меня посмотрят тамошние рэперы. Но она назвала адрес, куда я поехать все-таки был не готов – Вирджиния. Час езды от Вашингтона. Час туда, час обратно, а через 3,5 часа мне нужно отправляться в аэропорт. Да еще ждать целый час. Да еще тетка из Томска и бедная Наташа, и Госдепартамент США. Я не мог рисковать. Тогда не мог. После того как мы разложили сиденья, и все произошло – уже мог. Но было, к сожалению, поздно.
Не помню, когда последний раз на меня снисходило такое вдохновение. И снисходило ли вообще. Ну, может быть, с одной казашкой… Хотя нет – за два месяца перед тем она сделал аборт, и, глядя на разрывы кожи в ее паху, я не мог полностью отключиться от реальности. Неплохо было пару месяцев назад. За компьютером. Нашел хорошую серию бывшей звезды реалити-шоу – оказывается, она в свое время подрабатывала порноактрисой. Хотя тоже не то! О чем это я, господи? Подождите немного – сейчас сформулирую. Я ведь не мальчик и давно обзавелся своими стереотипами и ритуалами. Меня, например, заводят черные чулки – даже на откровенно неказистых ножках. Еще нравится, когда женщина снимает с себя все разом, не оставляя трусики на бессмысленное и утомительное для обоих сопротивление. Нет, не то!
Может, когда она сняла платье, то показалась мне одним сплошным черным чулком? Я брежу! Блин, да не могу я описать, что произошло! Большая темная кошка, ласково урча, перебирала пушистыми лапками мое тело, которое не извергалось семенем разве что из ушей.
– Вау! – каждый раз восклицала она, а я не мог остановиться. У меня стандартные яйца, но в эту ночь я превзошел стадо быков-производителей. Сперма была повсюду – в трех наполненных под завязку презервативах, на ее животе, в ее волосах, на сиденьях автомобиля, даже почему-то у меня на спине (как она туда залетела??). Мне казалось, что продукт моей любви переполняет машину и вытекает через приоткрытое окно. Меня хватило бы на весь Вашингтон, я словно и любил весь Вашингтон и даже округ Колумбия через ее тело, которое пахло дичайшим, фантастическим возбуждением какого-то неизвестного мне африканского дерева…
Наверно, она мне что-то подсыпала в виски. Нет, вряд ли. Не рассчитывала же она на секс в мужском туалете клуба (там, кстати, опять какой-то кантик собирал баксы за свои услуги подносчика бумаги – они тут повсюду). Все дело во флюидах. Это что-то, совпавшее со мной на 100%. Не было у меня никогда такого совпадения, даже у самого с собой. Я вспомнил – не было. Я не люблю целоваться, но посмотрите на мои губы – это губы Эдди Мерфи. Что она с ними вытворяла! У меня сводило челюсти от затяжных, казалось, бесконечных поцелуев, но я даже не пытался вырвать свои губы из плена ее жаркого рта.
Я скользил по ее телу, как булгаковский Берлиоз по маслу, и также фатально не успевал зацепиться хоть за что-нибудь перед стремительно надвигавшейся по рельсам ее бедер судьбы. Черная дымка слепила мне глаза сильнее, чем прожекторы рыболовных сейнеров, и в этой дымке ее тело принимало такие причудливые очертания, что я иногда не понимал, каким образом вообще во все это попадаю. И только уже привычное «вау!» вдруг обнаруживало ее либо сбоку от меня, либо немыслимым образом сверху с лицом, выглядывающим из-под моей руки.
А как она стонала! Я, кстати, не понял – у них автостоянки не охраняются, что ли? Почему меня никто не арестовал? На десятом этаже этого здания жители должны были обсуждать с полицией причины нашего расставания со Слупи. Люди не должны расставаться после такого. Только в случае смерти одного из них прямо во время процесса…
– О, Ягр, – откинулась она, наконец, в полном изнеможении. – Хани… (типа, любимый, ты был неподражаем).
– Салупа, – бодро произнес я, приглашая к продолжению. Все, что было до этого, мне казалось прелюдией. Путин мог гордиться мной – я заслужил для страны первую после Горбачева премию мира. Но она больше не могла. Я прилег рядом, вдруг обнаружив страшные неудобства в виде низкого потолка и рукоятки ручного тормоза. Как я не замечал всего этого? На моем левом локте болтались ее трусики, и я незаметно засунул их в карман штанов.
Она рассказала мне, что приехала в США шесть лет назад вместе с родителями, но родители через год перебрались в Германию, а она с двумя сестрами осталась. Поначалу было тяжело, но теперь у нее есть гражданство, и она устроилась в какую-то торговую компанию. Платят в компании не очень много, но достаточно, чтобы откладывать что-то на учебу в университете, без которого дальнейшее продвижение ее карьеры затруднительно. Ей 23, и у нее действительно нет постоянного бойфренда. У нее никогда не было белого партнера, тем более русского, но она кое-что знает о России – Москва, водка, зима, Достоевский (надо будет перечитать эпилептика – что они в нем находят?). И еще она никогда не испытывала такого, я лучший, и не видел ли я ее трусики, потому что пора ехать. Я сказал, что не видел. Она надела платье, подвела губы, поправила прическу и, повернув ключ в замке зажигания, посмотрела на меня.