Она фыркнула и удалилась, высоко задирая нос, а я неспешно осмотрел места, где погибли барон, служанка и сенешаль, но зацепок пока никаких, ибо происходило все не только в разных местах, но и в разных локациях: барон в зале, сенешаль во дворе, выложенном брусчаткой, начальник охраны между конюшней и кузницей, где земля все еще влажная после короткого, но сильного дождика, а служанка в покоях баронессы…
Потом был ужин, достаточно короткий, обе женщины почти не ели, а я быстро побросал в себя все, что было на тарелке, и сказал, что задам еще пару вопросов слугам.
Когда вернулся, Астрида, уже проводив баронессу, деловито приподнимает гобелены, какие-то камни даже простукивает костяшками пальцев и прислушивается, хотя, на мой взгляд, в такие глыбы даже если кувалдой, отклик услышит только сумасшедший.
– Я уже проверил, – сообщил я.
Она фыркнула.
– Что, мужчины делают правильно?
– Бывает, – ответил я мирно.
Она обернулась, лицо встревоженное, а глаза распахнулись шире.
– Что-то стряслось?
– Пока нет, – ответил я. – Может быть, зло затаилось с нашим появлением. Во всяком случае, будем спать настороже… Ты сова или жаворонок? Ладно, спи первой, потом разбужу, будешь сторожить ты.
Она посмотрела исподлобья.
– Здесь одна кровать.
– Я не буду тебя сталкивать, – заверил я. – А ты только не лягайся… по возможности. И не храпи очень громко.
Она сказала сердито:
– Я вообще не храплю!
– Тогда нет проблем, – заверил я. – Я тоже не храплю. Раздевайся, ложись, а то, думаю, завтра день будет потруднее.
Она поколебалась, наконец буркнула:
– Хорошо, отвернитесь… сэр.
Я отвернулся, но заметил невинно:
– Вообще-то я уже видел тебя… без одежды. И мои ладони еще помнят твою кожу на ощупь. Даже сейчас по ним бегут мурашки, только представлю.
– Не вспоминайте!
– Я не вспоминаю, – сообщил я. – Это они сами… чешутся.
Она сказала сердито:
– Тогда мы были… на работе! И не надо говорить… всякое.
– Не надо, – согласился я. – Тем более что мы сейчас тоже на работе.
За спиной шелестело, звякало, наконец зашелестели простыни, но кровать под ее заячьим весом даже не скрипнула.
– Вы можете повернуться, – донесся голос.
Я повернулся, она уже под одеялом до самого подбородка, и начал неспешно раздеваться.
Она возмущенно хрюкнула и почти подпрыгнула, разворачиваясь в другую сторону. Я сложил одежду рядом на стул, меч привычно занял свое место у изголовья, а когда я опустился на ложе, то сразу проверил, чтобы до рукояти не нужно было даже особенно тянуться, пальцы тут же должны ощутить привыкший к ним рифленый металл.
– Хорошо, – сказал я и потянулся до хруста суставов, – теперь спи, пигалица. Под утро растолкаю.
Она пискнула из-под одеяла:
– Почему пигалица?
– Это такая пичужка, – объяснил я. – Мелкая птичка. Но хорошенькая. И писклявая.
Она чуть повернула в мою сторону голову.
– Я не писклявая!
– Не писклявая, – согласился я великодушно, – а что временами… то не в счет.
Она сердито блымнула на меня большими и блестящими в полутьме глазищами.
– И никакими временами!.. Ты меч поставил поближе, думаешь, ночью кто-то нападет?
– Вряд ли, – ответил я, – это так, на всякий случай. Бывает всякое.
Она осторожно повернулась в мою сторону, но держась на расстоянии протянутой руки.
– А что бывает? Расскажи.
– Ну вот, любопытная.
– Не любопытная, – возразила она сердито, – а хочу знать, против чего надо приготовиться и мне!
– Бывают привидения, – объяснил я, – что выходят из стен в полночь, а то и вовсе призраки. Иногда появляются через скрытые проходы, что открывает нечистая сила опять же в полночь, всякие жуткие твари…
Она прошептала испуганно:
– И… что? Тебе приходилось?
– Еще бы, – сказал я гордо, – я же такой дивный цветок, на который все мухи летят. Даже оборотни пару раз ко мне проламывались! Но ты не трусь, я уже руку набил.
– Я не боюсь, – огрызнулась она дрожащим голосом, – просто хочу знать, против чего…
– Не угадать, – ответил я, – мне кажется, это какой-то особый василиск.
– Что за особый?