Ричард Длинные Руки – сеньор

Хорошая протоптанная дорожка вела прямо, почти не виляла, я уже видел, что нацелена как раз между двумя горами. Если бы дорога рудокопов, то вела бы прямо в гору или на гору, а раз между, то кто-то этой дорогой пользовался сравнительно недавно.

Сигизмунд вскрикнул, пришпорил коня. Я покачал головой, догонять не стал, мне положено держаться солидно, я же сеньор, подъезжал медленно, во все глаза рассматривал чудо, преградившее дорогу.

Отвесные горы поднимаются, как две стены в узком коридоре, проход между ними загородил огромный, в три человеческих роста, каменный крест из белого с примесью малахитового цвета мрамора. Массивный крестище, основание втрое толще моего туловища. Края уперлись в стены. Конечно, мы без особого труда протиснемся хоть справа, хоть слева, только что голову наклонить да сэру Сигизмунду копье опустить, но ощущение, что крест именно загораживает проход.

– Велика сила Господня, – промолвил Сигизмунд с благоговением. – Животворный крест Господень закрыл дорогу нечисти!

– Но не войскам Карла, – заметил я.

– Да, – согласился Сигизмунд упавшим голосом, – да, к сожалению… Но у Карла люди, а им Господь дает возможность покаяться, грехи искупить, обратив оружие против нечисти…

– Да и нечисть где-то проникает, – добавил я. – Это нам повезло, не встретили, что просто дивно.

– И мне, – признался он.

– Все впереди, – предостерег я. – Вдруг да придется прорубываться через их ряды? А BFG у нас нет, одни мечи. Драконы так и вовсе могут перелететь через гору.

Он задрал голову, лицо стало задумчивым.

– Я слышал о горах, которые не может перелететь ни зверь, ни птица, ни комар. Возможно, это те самые… Правда, те горы на самом Краю земли.

– А мы и есть на самом крае, – ответил я.

Он в испуге оглянулся.

– Какой же это край?

– Обыкновенный, – буркнул я и подосадовал, что брякнул. Не хватает еще объяснять, что Земля круглая и край у шара в любом месте.

Мы разговаривали, не отрывая глаз от креста, я все больше видел в нем величественной простоты, что говорит о гениальности создателя, дивной соразмеренности пропорций, мощи и вместе с тем изящества, что торжествует над грубой животной силой и темной магией. Крест не просто очень умело вытесан из камня, еще и украшен лепестками роз, все еще не стерлись, даже сейчас, если хорошо потаращить глаза, на уровне моего лица четко проступают письмена.

– Руны, – сказал я уверенно.

Сигизмунд посмотрел на меня с почтением.

– И это вы знаете, ваша милость, – сказал он.

– А что тут знать? – отмахнулся я. – Если картинки, то пиктограммы. Наверное, потому, что их пикты пиктили. По граммам. А все остальное непонятное – руны. Как все нехристианские народы – язычники, верно?

Он выпрямился, сказал воодушевленно:

– А мы принесем туда свет истинной веры!

– Вот-вот, – поддержал я и добавил угрожающим голосом: – А кто осмелится остаться незрячим…

Пустил коня вперед, наклонился, над головой прошла каменная балка, неясная прохлада струилась от креста, конь ступал дальше, ощущение исчезло. Я оглянулся, крест чуть ли не светится, загораживая дорогу крупным монстрам, с которыми людям еще не справиться, и пропуская мелочь, чтобы порубежники не спали, всегда были готовы принимать удары и наносить в ответ.

Сигизмунд ехал рядом, на лице почтение. Встретившись со мной взглядом, прошептал:

– Это же крест самого Тертуллиана! Вы знаете историю, как он поставил?

– Как-нибудь расскажешь, – ответил я как можно спокойнее, но появилось ощущение, что некто огромный и недружелюбный наблюдает за нами из-под приспущенных век. – Значит, мы перешли границу, за которую еще не переступали копыта христианских рыцарей… А также их коней. Сэр Сигизмунд!

– Да, сэр Ричард?

– Расслабьтесь, – посоветовал я.

Он вздрогнул, на лице проступило смущение, но тут же спросил почти с вызовом:

– Но почему?

– Нечисть не поджидает нас прямо здесь, – сказал я, тут же подумал, а верно ли говорю, но уже по инерции договорил: – Как-то я сам, помню, ехал в другую страну… Все ожидал, что как только перелечу… гм… в смысле, миную границу, то и деревья не такие, и земля не такая, и как был разочарован, когда все те же березки, та же трава, такая же вода в реке…

Он вертел головой по сторонам, почти не слушал, ответил невпопад:

– За легкое дело берись как за трудное, а за трудное – как за легкое. Так мне говаривал батя… Как за трудное, это чтоб уверенность не стала беспечностью, а как за легкое, чтоб неуверенность не стала робостью…

– Смертелен каждый путь, – сказал я, – каким бы ты ни шел, но путнику прямой особенно тяжел. Так говорили наши мудрецы. А мы, дорогой сэр Сигизмунд, на пути к этому… разуму!

Он так удивился, что даже пошатнулся в седле.

– Мы? К разуму?

– Да. Другой великий мудрец сказал, что к высшему разуму ведут три пути: путь размышлений – самый благородный, путь подражаний – самый легкий, и путь опыта на своей шее – самый тяжелый. Мы, понятно, как рыцари и мужчины, выбрали самый трудный путь, легким путем идут обезьяны и женщины.

Сигизмунд встревожился, я видел, какие складки пытаются появиться на его чистом безморщинном лбу.

– Сэр Ричард… это что же… мы можем стать умными?

– Что, уже готов вернуться?.. Не трясись, такое случится не скоро. И то, если человек будет учиться на собственных ошибках. Но мы же не будем, верно? Иначе начнем избегать неприятностей, как эти, тьфу, умные, а какие же мы только рыцари, если без приключений?

Его лицо просветлело, глаза зажглись задором.

– Как вы правильно говорите, сэр Ричард!.. Да и вообще, я подумал… представляете?.. что тот, кого привели к цели, не имеет права считать, что он ее достиг. А так как меня ведете вы, то это на вас может рухнуть мудрость, после чего вы в монастырь или в симеоны-столпники…

Я уж было подумал, что это он острит, но юный рыцарь говорил настолько серьезно, с ясным лицом, что я только принял надлежащий скорбный вид и кивнул.

Трава поднималась сочная, зеленая, весна дружная, с жаркими днями и прохладными ночами, все идет в рост, я буквально слышал, как скрипит земля, выпуская из себя молодые побеги. Конь Сигизмунда то и дело на ходу срывал верхушки трав, мой шел как бронетранспортер новейшего поколения, который питается только обогащенным ураном.

По этому зеленому полю брела в нашу сторону босоногая и в коротком платьице девчушка лет пяти, очень серьезная, деловитая, обеими руками прижимала к груди большой берестяной туесок. Рыженькие волосы свободно падают на спину, серьезный такой деревенский ребенок с поцарапанными ногами и сбитыми в кровь коленками, с засохшими корочками на месте старых ссадин.

Сигизмунд поинтересовался:

– Не тяжело, малышка?..

Она отрицательно помотала головой, обеими ручонками прижала к груди сокровище, глядя на огромных людей, что на конях, недоверчиво, исподлобья.

– Что насобирала? – поинтересовался Сигизмунд. – Грибы?