Ричард Длинные Руки – гауграф

– Он всегда убегает!

– Он даже в королевской сокровищнице побывал!

Я вскинул руку, голоса послушно оборвались. Я кивнул командиру.

– И что ему грозит?

– Пожизненное заключение, – ответил тот.

Я удивился:

– Так сурово? За убийство и то меньше дают. А здесь всего лишь за воровство?

Он сказал с возмущением:

– Это уже седьмая поимка!.. Он все равно никогда не сидел в темнице больше месяца.

– Почему? – спросил я. – Раньше давали так мало?

– Нет, – сказал командир беспомощно, – эта сволочь всякий раз убегала!.. И снова ворует, бесчестит, надругивается.

Я подумал, сказал с достоинством великого правителя:

– Я не Соломон, я майордом волей моего войска и маркграф волей Его Императорского Величества. Потому решу по-простому. Эй ты, иди сюда!

Громадного роста стражник, на которого я указал пальцем, вздрогнул и подбежал ко мне суетливой рысью, комичной при его массивной фигуре. В одной руке он нес на локте круглый щит, в другой держал тяжелый боевой молот.

– Слушаю, ваша светлость!

Я указал на связанного вора.

– Ты местный?

– Да, ваша светлость!

– Значит, всех знаешь. И этого?

– Да, ваша светлость!

– Скажи, он так с детства и родился вором?

Стражник замотал головой с таким усердием, что уши захлопали, как у большой охотничьей собаки.

– Что вы, ваша светлость! Он в молодости был хорошим сапожником! Очень хорошим.

– Скажите на милость, – приятно удивился я. – Даже хорошим?

– Да, ваша милость! – заверил стражник. – И отец его был сапожником, и дед, а также трое дядей…

– Отлично, – сказал я с облегчением. – Нельзя хорошего мастерового в темницу, это негуманно. Нужно обеспечить ему возможность заниматься любимым делом… или хотя бы таким, что приносит пользу обществу. Надо позаботиться, чтобы он мог шить хорошие сапоги. Руки у него ловкие, а вот быстрые ноги сапожнику ни к чему. Ты все понял?

Он взвесил в руке молот, поколебался, глядя в мое лицо, нерешительно кивнул.

– Вроде бы…

– Действуй, – сказал я подбадривающее. – Обе коленки… Ну!

Мой голос ударил его, как кнут. Никто еще не успел ничего понять, а страж ударом ноги сзади под колени подсек связанного, тот грохнулся навзничь. Молот взвился в воздух, словно подброшенный вулканом, и тут же с большой скоростью опустился. Удар пришелся связанному по колену, раздался сочный хруст, который услышали даже выглядывающие из окон.

Умелый вор дико завопил, забился в путах. Стражник взглянул на меня, побледнел. Я кивнул подбадривающе и указал на другую ногу.

– Сапожнику и одна ни к чему. Кожу и дратву принесут на дом. Инструменты – тоже.

Стражник с облегчением и очень недобро улыбнулся, с силой ударил молотом по другому колену. Раздался сочный хруст, словно переломили молодой початок кукурузы. Вор бился в путах, захлебывался криком, слезами, корчился в агонии.

Я повернул коня.

– Как хорошо себя чувствуешь, когда помогаешь людям! Не правда ли, сэр Куно?

Куно зябко передернул плечами.

– По мне так гуманнее просто повесить.

– Да, – согласился я, – но дело не в этом короле воров. Суть наказания в предотвращении других преступлений. А лучший в стране вор с перебитыми коленями на виду у горожан – хороший пример для других, чтоб жить по закону. Такими добродетельными становятся, когда мимо такого орла ходят!

– И с облегчением вздыхают, – сказал Куно, – что у них ноги пока еще целые.

Я благочестиво перекрестился.

– И все без пролития крови. Как хорошо жить в ладу с совестью и церковными предписаниями!

Он застыл на целую минуту с открытым ртом, потом пролепетал:

– Да… в ладу с совестью… Очень любопытно…

– Готовь юристов, – напомнил я. – Предстоит еще одна война, уже канцелярско-дипломатическая…

Зайчик уловил мое нетерпение и понесся в сторону окраины, где много свободного места под застройки. Мы проехали через улицу, сплошь заставленную с двух сторон лавками с диковинными ювелирными украшениями, настолько разнообразными, что даже у меня, равнодушного к таким вещам, разбежались глаза от удивления: ну и фантазия у людей, вот бы ее на благие дела…

Впереди последние дома, дальше город обрывается, земля утоптана под многочисленные дороги, даже трава вбита в землю, а сады и пашни начинаются за полмили, не ближе. На окраине, где места вдоволь, народ складывает кучу хвороста поверх вязанок дров, а на невысоком грубо сколоченном помосте высится столб, к которому уже привязали человека.

Глава 11

Сердце мое сжалось, совсем недавно вот так же и меня, но здесь другое дело. Капризы имеет право являть только майордом, а вообще сжигание на кострах практикует только наша миролюбивая церковь, чтоб не проливать крови, как и сказано в Священном Писании.

Народ собрался оживленный и довольный, как-никак зрелище, казнь всегда собирает людей больше, чем самые лучшие актеры или певцы, танцоры, музыканты. Еще интереснее, когда рубят головы или четвертуют, тогда палач берет отрубленную голову и поднимает повыше на обозрение орущей от восторга толпе. Еще и ходит по помосту и показывает на все четыре стороны, чтоб все получили удовольствие. Еще интереснее, когда четвертуют, тогда демонстрирует каждую отрубленную конечность.

Я спросил одного очень деловитого и хозяйственного, что все укладывал хворост покрасивее, взбегал на помост и поправлял заботливо изорванную и в темных пятнах рубаху приговоренного: