Ричард Длинные Руки – рауграф

Мельком взглянув в зеркало, я сказал нетерпеливо:

– Хорош!.. А теперь уберите, я себя уже одобрил.

– Ваша светлость, а не желаете ли…

– Желаю, – обрубил я. – Одеться и за работу!

Их лица выразили неодобрение в разной степени, мне помогли зашнуровать жиппон, хотя могу и сам, привык же без оруженосца, я поблагодарил за помощь, все расступились, я направился к выходу, и стражи бесстрастно распахнули передо мною двери.

Хватит, стучит в висках. Гауграф, фрейграф, вильдграф – топтание на месте. Я же раньше как мчался, ветер ревел в ушах и старался оторвать их с головой вместе! А сейчас барахтаюсь, словно влетел с размаху в патоку, завяз, как муха, ползаю, крылья слиплись… Давно пора Кейдану ощутить, какой из меня подданный, пора мне самому узнать, что это за император такой странный на Юге, приглашающий в личную охрану лучших рыцарей из северных королевств…

В зале множество важных и пышно одетых господ, я шел быстро, держа взглядом дверь на той стороне, там по бокам такие же рослые часовые, а справа и слева слышится торопливое:

– Ваша светлость!

– Ваша светлость…

– Ваша светлость?

– Ваша светлость…

Голоса преисполнены почтения, хотя иду просто стремительно и ни на кого не смотрю. Понимают, что легко могу бросить взгляд и выхватить им того, кто произнес без должного уважения, а то и равнодушно. Хотя «Ваше Величество» звучит намного эффектнее, но здесь быстро сообразили, что реальная власть, пусть даже без соответствующих титулов, тоже весьма и весьма весомая вещь.

Только часовые не кланяются, так можно пропустить что-то опасное для лорда, да и спина заболит, где вельможные ходят, как гуси, стаями.

У королевского кабинета такие же часовые, я бы не отличил их от кейдановских, если бы барон Альбрехт еще в первый же день не сменил их надежными людьми из наших войск.

У двери встретил с поклоном сэр Жерар Макдугал, как всегда угрюмый и молчаливый.

Двери передо мной распахнули часовые. Церемониймейстер склонил голову в почтительном поклоне, но почему-то смолчал, я прошествовал в сияющее золотом пространство, пламя свечей отражается в золотых статуэтках, полированной поверхности стола, золотых украшениях на стенах и потолке.

Справа и слева с обеих сторон полыхает огонь в каминах, а еще один – у противоположной стороны демонстрирует россыпь крупных пурпурных углей, похожих на рубины сказочных размеров. Вообще-то я редко вижу здесь работающие камины, все-таки Юг, но двое суток лили дожди, воздух настолько сырой и плотный, что в нем могут плавать мелкие рыбы.

Сэр Жерар вошел следом и остановился у двери. Не шевеля головой, он лишь поводил глазами, отслеживая мои передвижения по комнате.

Я отодвинул кресло от стола, настолько тяжелое, что не ударишь им оппонента по голове, опустил в него задницу, локти положил на стол, после чего вперил взор в сэра Жерара:

– Что нового?

Не меняя выражения лица, он произнес ровным голосом:

– Вчера прибыло письмо от Его Величества короля Барбароссы. Ему уже поступило множество жалоб на бесчинства ваших людей… Интересуется, так ли это.

Я переспросил:

– Отсюда? Из Орифламме?

– Да, – подтвердил он, – из Сен-Мари.

– А почему Барбароссе?

– Вы его подданный, – напомнил он. – Хотя, конечно, теперь есть сложность, вы и подданный Кейдана, а также императора… гм… видимо, полагают, что Барбароссу послушаетесь лучше…

– Я из непутевого поколения, – ответил я невесело, – без идеалов и почтения к старшим. Что за жалобы?

– Ваши люди отчуждают земли, – объяснил он бесстрастно, – присваивают замки и владения…

– Это с моего разрешения, – оборвал я. – Давай письмо.

– Вот, ваша светлость.

Я вскрыл пакет особым ножом для разрезания конвертов, хотя таким можно убить вепря или майордома, что тот еще кабан. Письмо накорябал сэр Маршалл, я узнал не только почерк, но и манеру, быструю и решительную. Королевский советник и в дипломатии остался все тем же турнирным бойцом, что не потерпел ни единого поражения, идет напролом, но не забывает и о защите.

Пробежав глазами текст, я велел:

– Напиши, я благодарен и все такое. Побольше пышностей. Барбаросса этого не любит, сразу разозлится и поймет, что дразню нарочито. А раз так, то наши отношения по-прежнему крепкие, я его чту и весьма даже повинуюсь. Если бы я что задумал, то рассыпался бы в любезностях, он не дурак, понимает. Под этим соусом попроси прислать больше священников. Можно один-два конных полка. И еще спроси, выполнен ли дополнительный заказ на композитные луки.

Он поклонился:

– Все сделаю, ваша светлость.

– Только потом мне на редактуру, – сказал я строго. – Должен я видеть, что пишу, или не должен?

– Должны, – ответил он с поклоном, но по его непроницаемому лицу я видел, что это какая-то блажь с моей стороны. – Я исправлю, если вам вдруг не понравится.

– Сам исправлю, – буркнул я.

Пока я просматривал прочую почту, жалобы, прошения, он писал старательно, наконец, скатав плотный лист в трубочку, почтительно подал мне, сам терпеливо ждал, пока разогреется сургуч, капнул жирно, я вытащил из стола большую печать и аккуратно сделал оттиск, запечатывая края.

– Отправить немедля, – распорядился я.

– Будет сделано, ваша светлость.

– Сэра Альбрехта ко мне!

– Сейчас пришлем, ваша светлость.

Барона искали недолго, он вошел и остановился в дверном проеме, давая собой полюбоваться, затем склонился в грациозном поклоне и витиевато помахал шляпой.

– Заходите, сэр Альбрехт, – сказал я. – Что это вы с такими церемониями? Старые боевые друзья вправе заходить без стука и без этих поклонов.

Он вошел, сдержанно ухмыляясь и горделиво постукивая подковками на каблуках сапог.

– И не показать это сложное приветствие, что я недавно выучил?

– А зачем вам оно?

– Нравится, – ответил он. – Чем человек глупее, тем и приветствия у него проще.