Ричард Длинные Руки – гранд

Оба заверили, что костьми лягут, я закрыл дверь и начал быстро раздеваться. На кровати возмущенно вспискнуло, я видел краем глаза, как существо в одеяле торопливо отвернулось, а когда я лег со своего края кровати, прошипело, как злой барсук из норки:

– Хотя бы свечи задул!

– Так темно же будет, – ответил я резонно. – Только одну и оставил, она еще мельче, чем ты.

– Зачем?

– Чтоб ты лоб не расшарашила в темноте, – объяснил я, – когда пойдешь лунатничать и безобразничать на карнизе.

– Чего это я вдруг встану ночью и полезу на крышу?

Я ответил искренне:

– Да кто вас, эльфов, знает!

Она приподнялась на локте и смотрела в меня огромными блестящими в полутьме глазищами. Голубизна потерялась, превратившись в темный фиолетовый цвет невероятной глубины и насыщенности.

– А ты… разве не эльф?.. Если у тебя жена Гелионтэль…

Я опустил взгляд, развел руками в сильнейшем смущении:

– Ты права, я эльф, и жена у меня Гелионтэль… Но я, исполненный мультикультуризма и состыка разных культур и прочих суеверий, вынужден бывать и человеком, как бы вот подоступнее о сложном… Ну, ты же эльф, ты меня понимаешь.

Она переспросила тревожно:

– Ты сейчас… совсем не конт Астаральмэль?

Я развел руками:

– Увы, тогда бы я не залез с тобой под одно одеяло. Моя высочайшая и просто предельная нравственность и целибат не позволили бы мне, ага, но если я человек… сама понимаешь, человеку можно все и даже больше! Широк человек, широк, как сказал лорд Федор, и вот, глядя на тебя, мне совсем не хочется этого человека суживать…

Она в ужасе отодвинулась на край кровати.

– Ты что… чудовище?

– Необязательно широк в ту сторону, – сказал я скромно. – Можно быть широким и в другую сторону… ну там, нежность, вздохи, томление, сю-сю, ням-ням, патя-патя, еще что-то. Но ты не бойся, я, как крупный государственный деятель, на простые человеческие крайности не имею права, я центрист, как и должен быть глава титульной нации людей.

В ее глазищах, сейчас совсем темных, странно и ярко отражается пламя единственной свечи, мне показалось, что здесь оно ярче, чем наяву.

– А как же… Гелионтэль?

Я пробормотал:

– Очень важно жить в ладу со своей совестью и не совершать нехороших поступков. Я думаю, конт Астральмэль делает все верно. Аменгерство – святая вещь! За себя и за того парня…

Она приподнялась снова на локте, одеяло соскользнуло с худенького плеча, глаза тревожно поблескивают в сумраке.

– Так ты сейчас…

– Ричард, – заверил я. – Джеймс… тьфу, просто Ричард. У меня нет на совести недостойных поступков. У меня мораль очень строгая! Просто для разных ситуаций она разная… Ты озябла? Да, у нас здесь прохладно, это не Геннегау…

Я подгреб ее ближе, настолько трусит, что вся трясется, а зубешки стучат, но я уложил ее голову себе на предплечье и лежал спокойно, давая ей возможность хоть чуть пообвыкнуться.

И в самом деле, через некоторое время она сама приподняла голову и с недоверием посмотрела мне в лицо.

– Так вот вы какие… люди?

Я одними кончиками пальцев начал почесывать ей спинку, сперва там все вздрогнуло и напряглось, но я продолжал чесать так же нежно, и она снова медленно успокоилась, даже перебралась головой с предплечья на плечо, чтобы моя загребущая доставала до самой поясницы.

– От тебя хорошо пахнет, – сообщил я. – И вообще ты такая вкусненькая…

Она вздрогнула.

– Ой, я уже боюсь…

– Чего? – спросил я. – Это называется комплиментами, существо.

Глава 3

Она легонько щекотала мне грудь длиннющими ресницами, дыхание ее теплое, в самом деле вся вкусно пахнет лесом, древесной смолой и муравьями, а это так свежо и мило после приторных ароматов придворных дам.

– А тебе можно, – спросила она, – как человеку, вот так под одним одеялом с эльфийкой?

– Простому человеку нельзя, – объяснил я, – но можно мультикутуристу и мультикультурнику, что есть связующее звено между народами, культурами, религиями, конфессиями… не знаешь, что это?.. и даже видами… потому мне можно все.

Она вздрогнула под моей все более разогревающейся ладонью и попыталась отодвинуться.

– Все?

– И даже больше, – сообщил я.

Она в страхе и в то же время пытливо, решившись на что-то отчаянное, посмотрела в мое лицо. Я старался держать его честным-пречестным. Мне даже показалось, что в ее огромных дивных глазенапах мелькнуло некое разочарование, словно «можно» не так интересно, как попробовать нарушить то, что «запретно».

– И даже больше, – повторил я.

Она, как показалось, так и лежит, распластанная, как лягушка, в той же позе, в какой я ее оставил. На лице изумление, но когда я пошевелился и начал подниматься, вздрогнула и распахнула изумительные громадные озера синих глазищ, ясных и чистых, хотя и слегка заспанных.

– Что, – пропищала она испуганно, – уже утро?

– Увы, – ответил я. – Ночь коротка.

Она попробовала пошевелиться, скривилась, даже ойкнула.

– Ну ты и зверь… Что ты со мной делал?.. Больно-то как…

– А что ты со мной делала, – сказал я загадочно и с мечтательным выражением.

Она ахнула: