Москва за нами

Мужчина с двумя подбородками зло посмотрел на него красными бычьими глазами.

– Я тебе сейчас, хмырь, так ляпну между глаз, что богу душу отдашь.

– Позвольте…

– Пшел вон с глаз моих долой, шкелет. Не мешай баниться…

Тощий робко отошел и сказал:

– Пожалуйста… Как вам угодно. Но это же несправедливо, у вас четыре…

– А иди ты со своей справедливостью знаешь куды?..

Ополченцы рассмеялись. Один лишь полный, с большим животом человек, с крупной лысеющей головой, благородным лицом и добродушным выражением глаз, наблюдавший за тощим, посочувствовал ему. Это был мужчина высокого роста, чуть ли не в два раза выше тощего. Выплеснув остатки мыльной воды, он протянул ему свой тазик:

– Возьмите, пожалуйста, мойтесь пока, а я пойду в парную.

– Селедявкин, – сказал тощий, протягивая ему руку.

– Флобустеров, – отрекомендовался высокий, представительный мужчина.

Вернувшись из парной, краснокожий, весь в поту, Флобустеров спросил у Селедявкина:

– А что у вас с ногами?

– Мозоли… Водянки на подошве. Операцию несколько лет собираюсь делать. Да вот не соберусь.

Так состоялась неожиданная встреча в бане двух до этого незнакомых людей.

* * *

В жизни порой происходят странные сближения людей… Случайные обстоятельства, взаимные услуги иногда делают их друзьями. Так обычный банный тазик сдружил двух ученых: доктора филологии, профессора Флобустерова и доктора биологических наук, доцента Селедявкина.

– Меня преследует всю жизнь невезучесть, – жаловался Селедявкин. – В то время, когда многие мои однокашники по университету давно уже ходят в академиках, я вот несколько лет бьюсь над раскрытием тайн жизни мухи.

…Увлекшись повествованием о своих научных достижениях, а главным образом о неудачах, Селедявкин отстал от своей группы и попал в команду «богатырей», как назвал ее старшина Дзюба.

Из выданного старшиной обмундирования Селедяв-кину подходили только ботинки сорок четвертого размера. Что касается гимнастерки и шаровар, то они предназначались не для его тощей фигуры. Примеренная Селедявкиным гимнастерка больше походила на женское платье и была ему ниже колен, а шаровары… В них он буквально утопал, а ширинка приходилась ему где-то на груди.

Флобустеров поглядел на то, как примерял шаровары Селедявкин и, не в силах сдержать улыбки, сказал ему:

– Они вам, батенька мой, чуть великоваты… Чем-то ваши шаровары напомнили мне шаровары гоголевского Тараса Бульбы… Широкие. «Черное море с тысячью складок и со сборками…»

Но когда Селедявкин обратился за помощью к старшине, тот отругал его за недисциплинированность.

– Вы чого видстали вид своей команды? Шо я вам, швейна фабрика, чи у мэне склад удяга? Не жмэ, и добра. Разок постирайте, воно сядэ.

Иного выхода не было. И Селедявкину ничего не оставалось, как облачиться в то, что имелось.

– Вот видите, Евгений Александрович, я не мистик, но и тут злой рок преследует меня. Жаль, нет зеркала, но я представляю, каким чучелом выгляжу в таком одеянии.

* * *

Облачившись в довольно-таки просторное обмундирование, Селедявкин принялся за обувь. Он внимательно и долго рассматривал добротные солдатские кожаные ботинки с металлическими подковками и вертел черные клубки обмоток, прозванные остряками «семивитковыми» сапогами. На тонких, худых как спички ногах Селедявкина обмотки были тринадцативитковыми.

– Понимаете, Евгений Александрович, никогда в жизни не носил сапог, особенно солдатских. Думал, призвали в армию, поношу… И вот на тебе…

Руководя кафедрой и читая лекции, общительный по натуре Селедявкин постоянно находился в студенческой гуще, отличаясь редкой словоохотливостью. Здесь же, попав в ополчение и встретившись с рабочими и служащими учреждений, с которыми ему никогда не приходилось иметь дела, он даже приуныл, не находя среди них людей своего круга.

Ополченец мрачного вида долго стоял и наблюдал, как Селедявкин старательно брился и обрызгивал себя одеколоном, и с упреком бросил ему:

– Фу ты, гнилая интеллигенция… Одеколончиком брызгаешься. Вот подожди, тебе там, на передовой, брызнет немец жаркого под хвост. Из тебя не такой дух пойдет. Поглядим, как ты тогда…

Селедявкин недоумевал по поводу озлобленного бурчания. «Собственно, что этому типу надо? – думал он. – Чего он ко мне пристал?..»

Другому не понравилась его качающаяся походка.

– Эй, танцор! – крикнул он ему. – Спляши барыню. Только погоди, сбегаю в клуб за гармошкой…

«Собственно, какое он имеет право смеяться над моим несчастьем?»

И когда Селедявкин встретил вдруг Флобустерова, так по-человечески, душевно отнесшегося к нему, он потянулся к бойцу всей душой. Всего несколько часов прошло с момента их случайного знакомства, а они говорили между собой, будто знали друг друга многие годы. Отдыхая после бани, они находились в хорошем настроении и вели откровенный разговор.

– Георгий Георгиевич, а скажите, коллега, как вы нашли себя? Что привлекло вас в энтомологию?..

– Видите ли, любовь к науке о насекомых началась при очень необычных обстоятельствах. Вообще это долгая история.

– Ничего, теперь нам спешить некуда!

– Отец у меня погиб в революцию в 1905 году, а мать умерла вскоре от тифа. Бабушка, мать отца, взяла меня к себе воспитывать. Она была дамская портниха. Уедет на несколько дней, неделю к кому-нибудь и обшивает. А я один – хозяин. Жил я впроголодь… Бабушка была скуповатой. Мне приходилось подрабатывать на хлеб. То кому за молоком схожу, то за овощами. Мне за это кто гривенник даст, кто покормит. И вот как-то уезжают соседи. Мы в общей квартире комнату имели. А старичок, добрая душа, возьми и подари мне свою кушетку на пружинах. Старенькая кушетка, протертая, с дырами, а у меня не было кровати, на голом полу спал. Ничего, думаю, подремонтирую, а все же не на полу валяться. Обрадовался я, перетащил кушетку в нашу комнатенку, почистил ее. Пыли в ней было много, подлатал, подзашил и торжествую. По существу, первая солидная моя собственность. Радости моей не было конца. И бабушка меня похвалила: «Молодец, Жора, хозяин ты у меня». А только ночь мы с бабушкой не могли уснуть. Будто тело мое огнем кто жжет. Зажег свет, а на простыне клопы. Промучились ночь, спать так и не дали нам с бабушкой они.

Клопы, Евгений Александрович, это такой народец… Стоит одному где объявиться, он тащит за собой ближних родственников. И только он угнездится, появляются дальние родственники, не успеешь еще сообразить, что к чему, глядишь, уже обживает теплое место вся исконная порода. И тогда уже от них никому никакого житья нет. Вот и пришлось объявить войну насекомым не на шутку…

Каких я только книг не читал о борьбе с клопами, а окончил семилетку с горем пополам, подался в медицинскую школу. И решил посвятить себя науке врачевания людей, но медик из меня не получился. Как увижу кровь, со мной плохо. По нескольку дней не мог глядеть на пищу. Пришлось уйти. Потом случай свел меня с дальним родственником по материнской линии. Он работал старшим лаборантом на опытной сельскохозяйственной станции. Увлек он меня.

Окончил сельскохозяйственный техникум, затем институт заочно… Пристрастился к изучению насекомых, полезных и вредных, избрал объектом научных исследований дрозофилу…

Вы знаете, конечно, слышали, Евгений Александрович, что это плодовая мушка из отряда двукрылых, подотряд короткокрылых…

– Кончайте баланды, усяки… Эй, короткокрылый, – перебил старшина, обращаясь к Селедявкину, – выходь строиться. На завтрак пора, а потом поведу вас на склад оружие получать.

– Вы не огорчайтесь, Георгий Георгиевич, у нас еще будет с вами время, – сказал Флобустеров. – Я вам тоже кое-что расскажу о себе. Как я в словесники попал…

* * *

После завтрака старшина построил ополченцев и повел их на склад Исторического музея получать оружие. Накануне несколько истребительных батальонов были вооружены учебными винтовками. Роте, в которой находились Флобустеров и Селедявкин, не досталось и учебных.

Старичок экскурсовод с дореволюционным стажем тряс козлиной бородкой, шамкал и расхваливал исторические реликвии, просил каждого, кому он вручал оружие: