Москва за нами

Андрей думал сейчас не об устройстве Лёны (имея ключи от дядиной квартиры, об этом можно было и не волноваться), а о том, как распланировать, экономно и интересно, каждый из немногих десяти дней, на которые ехала она в Ленинград.

По его мнению, Лёна должна будет увидеть и старый, дворянский Петербург, и новый, пролетарский город. Но втайне Андрей жил другой мечтой – ему хотелось приобщить Лёну к тем святыням, которым сам поклонялся (они наверняка были ей почти неведомы). По его убеждению, они не менее прекрасны, чем музыка.

Но с чего начать? Рассказать Лёне о давнем споре с Виталием Лихановым о влиянии выдающихся деятелей, великих людей на формирование культуры нации, на ее искусство? С каждым годом Андрей все больше убеждается, как он был неправ перед Виталием, отрицая это влияние. Он сводил все к счастливому случаю.

«Повезу я ее в Музей Петра I, осмотрим Александро-Невскую лавру, места захоронений русских писателей, скульпторов, художников, осмотрим некрополь. Познакомлю ее с нашими мастерскими, где работают академики-художники, и Академией художеств. Дня три-четыре, а может и больше, уйдет на то, чтобы осмотреть шедевры Эрмитажа. Два дня потребуется на главные памятники Ленинграда. По дню на Детское и Царское Села», – прикидывал Андрей.

Млынов улыбнулся своим куцым гидовским планам. Разве могли они охватить все богатства этого чудо-города? Он обратил внимание, что Лёна сдержанно зевает, прикрывая рот ладошкой.

– Так как, Лёна? – Он кивком показал на храпевшую попутчицу. – Последуем примеру старших?

– Да, пожалуй.

И Андрей, оставив ее одну, покинул купе.

2

Ленинград встретил Лёну и Андрея теплым, солнечным утром.

До дядиной квартиры от Московского вокзала – рукой подать. Он жил на Невском проспекте. Квартира большая, в старинном доме. Она напоминала чем-то филиал морского музея с многочисленными коллекциями засушенных различных рыб и обитателей морской фауны и флоры.

Одну из комнат, где любил уединиться и помечтать хозяин, с удобными креслами, камином и стеллажами книг вдоль стен, Андрей предложил занять Лёне.

Из всех четырех комнат она была наиболее уютной и тихой, поскольку окна ее выходили во двор. Три остальных окна – на Невский проспект.

Они договорились, что, как только приведут себя в порядок, Андрей посвятит Лёну в план знакомства с Ленинградом и его достопримечательностями. Решено было никакими кухнями не заниматься, чтобы не терять дорогого времени. Повсюду множество кафе, закусочных, столовых.

Познакомившись с гидовским планом Андрея, Лена сказала, что всецело полагается на него.

…Они вышли к набережной Невы, и Андрей указал рукой:

– Вон видишь, Лёна, там, за горбатыми мостами, на берегу в светло-зеленом тумане прячется небольшой, неказистый домик. В нем жил Петр Великий.

Когда они подошли поближе, Лёна увидела, что этот деревянный домик заботливо уберегает каменный защитный колпак другого дома.

Долго стояли у картины, почерневшей от времени, могучего русского человека в римских латах. Он чем-то напомнил Лёне иконописных святых подмосковного Загорского монастыря.

Остановились и долго разглядывали личные вещи Петра. Его богатырскую одежду, личный компас. Гениальное чутье правильно тогда подсказало Петру, что из российской глухомани пора рубить окно в Европу.

Рассматривали огромнейшую для нашего времени, грубой работы лодищу, сделанную самим Петром.

Андрея всегда восхищала отлитая в бронзе могучая рука Петра Первого. Подлинная копия некогда живой руки. Эта рука как бы символизировала, что великие дела вершатся не случайными людьми в истории. Андрей невольно сравнивал тонкие, длинные, словно карандашные, пальцы Лёны и пальцы Петра. В сравнении они выглядели пальцами малого ребенка и взрослого человека.

И, улыбаясь, спросил, понимая наивность заданного вопроса:

– Как ты думаешь, Лёна, мог бы выйти из такого человека, как Петр I, выдающийся пианист?

– А почему не мог? Гармонию звуков понимает только душа человека.

– Но ты смотри, какие пальцы у него… Медвежьи лапы-руки. Такими пальцами можно клавиши раздавить.

Лена с улыбкой ответила:

– Кроме дальтоников, никто из людей не путает цвета, однако не всем людям суждено быть художниками…

– Теперь, Лёна, держим путь в одно из поэтичней-ших мест – в Александро-Невскую лавру.

По пути Андрей как бы вернулся к разговору, начатому в музее.

– Сколько ни пытаюсь, не могу себе представить, не хватает фантазии, что некогда на том месте, где находится город, были дикие топкие болота, покрытые камышом. И вот приходит этот титанического ума и воли человек и не где-либо, а именно в этой болотной трясине закладывает город. И царское ли это дело – самому стать и архитектором, и инженером, и плотником, и каменщиком? Нам, отдаленным веками от деяний наших великих предков, не всегда ясен смысл их устремлений, – меняя интонацию, с пафосом произнес Андрей. – Угадай, кто это сказал?

– Я плохо знаю историю, – ответила Лёна. – И, признаться, считала ее скучной наукой в школе. И если хочешь, то мне стал прививать вкус к ней Виталий. В его подаче она выглядит ярче, богаче… И поэтому значительнее, что ли.

– Не буду скрывать, Лёна, цитировал я нашего друга Виталия. Как видишь, его профессорский дух живет и спорит с нами. Я учусь в Ленинграде уже два года, бывал здесь до этого дважды, а Виталий приехал ко мне, пошатался по городу недельку, порылся в каких-то манускриптах в Щедринке и насмерть устыдил меня…

Андрей придержал ее за локоть.

– Ты бы слышала, как он меня разносил, чуть ли не с кулаками лез. Так и сказал: «Пока не проникнешь во все исторические тайны города сего, не быть тебе художником».

– И ты теперь на мне свои знания проверяешь? – спросила Лёна. – Но я в этих местах новичок. У меня нет ученого лихановского подхода. Я могу сказать, интересно или нет. И все…

– А что, если нам сейчас отправиться в некрополь? – предложил ей Млынов, загадочно улыбаясь. – Наши братья-студенты любят бывать в некрополе на этюдах… И на Лазаревском кладбище. Там погребены Ломоносов, Фонвизин, знаешь?

– Нет.

Они свернули по аллее налево, и Лёна остановилась и даже попятилась чуть назад.

– Ну, Андрей, ты решил, видно, меня сегодня прикончить.

Она, как девочка, подбежала и опустилась, преклоняя голову. На мраморной плите было выбито: «Чайковский Петр Ильич».

– Великий труженик музыки… Подумай только, Андрей, сколько им написано! Очень его люблю… Нет, не то слово «люблю». Я уношусь в другой мир, когда смотрю и слушаю его светлые, полные жизни, радости балет «Спящая красавица» и оперу «Иоланта». Вот бы посмотреть их у вас здесь, на сцене Мариинского театра.

– К сожалению, Лёна, не могу тебя порадовать. Они летом, как правило, выезжают на гастроли. Как и в Москве.

Лёна поправила тюльпаны на могиле.

– Ты знаешь, вот говорю, стоим здесь, а у меня в ушах музыкальный хаос, одна мелодия сменяет другую…

Андрей заметил, что длинные, тонкие пальцы Лёны шевелились и подрагивали, словно она мысленно проигрывала все, что воскрешала ее музыкальная память.

– Ты знаешь, Андрей, – сказала Лёна, – а я уже скучаю по своему пианино. Лишь два дня не притрагивалась к клавишам… Не верится. Хорошо, что у твоего дяди рояль. Сгораю от нетерпения сыграть на нем.

– Ну, тогда поехали домой.

Лёна перебила Андрея:

– А к художнику Иванову обещал…