Мой позывной «Вестница»

– Знаю. Я давно уже слежу за карьерными успехами господина Фролова, – ответил мой «Академик». – В его компании не только самая высокая производительность труда, но и постоянный коллектив работников и созданы очень приличные социальные условия, одним словом, социализм в отдельно взятой капиталистической фирме.

– А Вы откуда это знаете? – искренне удивился Гена.

– А это мне положено по должности, молодой человек, – уже знакомо ответил премьер и продолжал, – мы обсудили Ваше предложение по реорганизации отрасли с моим заместителем Юрием Дмитриевичем и согласились, что перемены назрели давно. Хватит там компашкам заботиться только о своих местечковых интересах и сидеть на месторождениях, как собакам на сене. Государству с каждым годом будет нужно все больше золота. И это не подлежит обсуждению. Вы предлагаете начать с создания ГОКа – горно-обогатительного комбината. Ну, а если мы предложим Вам самому возглавить этот комбинат – согласитесь?

Гена молча кивнул.

– Даже если для этого, чтобы избежать конфликта интересов, Вам придется отказаться от своей компании?

Гена кивнул еще раз.

– Ну, что же. Если у Вас нет больше ко мне вопросов, зайдите, пожалуйста, к Маслюкову для решения конкретных задач. Это по его части.

Гена ушел, а я осталась.

– Хороший парень, – сказал премьер ему вдогонку, – побольше бы таких. Тогда никакие сепаратисты и даже никакие «американские друзья» нам не страшны будут.

– Вот здесь, я, Екатерина Ивановна, и работаю, впрочем, осталось уже не долго, – продолжил он, начатый разговор.

– Меня в Кремле не очень-то жалуют. Слишком я для них независимый. Но, пожалуй, мы с Маслюковым свою основную работу уже сделали.

– И не жалко будет уходить? – спросила я.

– Жалко, не жалко, – это не те вопросы, когда нужно отстаивать принципы. Зато нет худа без добра. Вот уйду я, и появится больше свободного времени. И смогу я, если Вы не будете возражать, продолжить нашу беседу на амхарском языке, а то я его из-за всяких текущих дел, совсем забывать начал, – закончил он наш разговор в полушутливом тоне.

Спустя всего каких-нибудь пару недель я узнала из сообщений прессы, что США начали бомбардировки Сербии. В знак протеста против этого шага супердержавы, самолет главы правительства России развернулся над Атлантикой и вместо посадки в Вашингтоне, куда он летел с официальным визитом, вернулся в Москву. Для всех нас этот разворот послужил сигналом к тому, что есть еще в России силы, которые не склонились перед творящимся произволом и готовы с ним бороться.

Такого своеволия в Кремле ему простить уже не могли, и спустя пару месяцев мой «Академик» остался просто академиком. А мы, действительно, смогли иногда продолжать наши беседы, в том числе и на амхарском…

Не было бы счастья…

Моя следующая история началась с события отнюдь не радостного.

Мой холецистит долгое время не подавал признаков жизни, а потом вдруг раз – и оказалось, что у меня онкология, и уже в неоперабельной стадии.

Что было делать?

Я вообще по натуре человек не очень эмоциональный и не стала проявлять каких-либо внешних эмоций по этому поводу.

Возраст у меня был уже далеко не юный, даже по фактически прожитому времени. А по календарному – я вообще уже приближалась к долгожителям.

Из близких я поделилась только со своей невесткой Катенькой, с которой особенно сблизилась за последние годы. Катюшка моя, по-настоящему, радовала меня неуемной жаждой жизни и деятельности. Ей до всего было дело: и новыми научными идеями увлекаться, и иностранные языки изучать. Если по части науки я ей помочь не могла, то с языками у нас получалось довольно слаженно. Бывало за домашними заботами, особенно в период очередного декретного отпуска, мы общались с ней, непринужденно переходя с одного языка на другой, так что приходившему с работы сыну бывало даже сложно понять, о чем у нас идет речь.

Моя болезнь для нее, никогда до этого в жизни не болевшей, была настоящим ударом. Погоревали мы с ней, погоревали и так бы мои дни скоро и закончились, если бы не редкостное упорство и светлая голова моей умницы!

Для начала она вышла на моего «Академика», о котором знала до этого только понаслышке, и с его помощью определила меня в ЦКБ, где, впрочем, только подтвердили первоначальный диагноз.

А затем они на двоих с «Академиком» такое придумали, что сначала я иначе как «авантюрой» и назвать не могла. Но подумав немного, согласилась со всеми деталями их фантастического плана.

После ухода с высокого поста наш «Академик» нисколько и не думал хандрить, как это иногда бывает с иными начальниками. Вокруг него, не переставая, толпились и наши, и иностранные политики, и бизнесмены, и всем требовался его совет и авторитетное мнение. По его инициативе был создан «Меркурий клуб», задуманный как открытая площадка для дискуссий, к заседаниям которой, по старой памяти, он иногда привлекал и меня.

Впрочем, ввиду моей болезни, я не очень следила за политическими событиями, в том числе за выборами нового президента.

Наш последний разговор происходил в расположенном на Ильинке просторном кабинете Президента Торгово-Промышленной Палаты, должность которую теперь занимал мой «Академик». Я здесь бывала и раньше, правда, не часто, во всяком случае, не так часто, как бы ему хотелось.

– Мне очень жаль, Екатерина Ивановна, что мы с Вами встречаемся сегодня по не очень радостному случаю, – начал он,– впрочем, может быть, все еще можно исправить. По крайней мере, так считает Ваша юная родственница, и, признаюсь, она сумела убедить в этом даже меня.

Должен сказать, что Ваша невестка произвела на меня самое благоприятное впечатление не только умом и широтой фантазии, но и умением убеждать даже таких «мастодонтов», как я.

Последнюю фразу он произнес по-арабски, будучи уверен, что смысл ее останется только между нами. Однако он еще недостаточно хорошо знал мою Катеньку.

Она отвечала также по-арабски, хотя и не настолько свободно, как наш «Академик».

– Спасибо большое за столь лестный отзыв обо мне, но давайте перейдем к нашему предложению. Мне бы хотелось, чтобы оно исходило именно от Вас!

«Академик» только руками развел от удивления.

– У вас, что вся семья – полиглоты? Ладно, ладно, шучу! А идея наша состоит в следующем. Мы знаем, что Вы являетесь уникальным участником путешествия во времени. Нам известно место, время и приблизительные условия такого путешествия. Кроме того, известно, что, совершив прыжок во времени, Вам удалось избавиться практически от всех хронических заболеваний. К сожалению, сегодня медицина бессильна помочь Вам. Но кто знает, как будут обстоять дела через десять или двадцать лет? Поэтому мы предлагаем Вам попытаться повторить эксперимент, и для этого в самое ближайшее время отправиться в знакомое Вам Заилийское Алатау.

Признаюсь, честно, я ожидала чего угодно, но только не этого. И на все остальное, типа, лечь в ЦКБ или даже отправиться для лечения за границу у меня был готов отрицательный ответ.

Но здесь! У меня даже голова закружилась, и я почувствовала, что ужасно хочу хотя бы одним глазком взглянуть на знакомые горы и это чудесное озеро. А там… будь что будет.

– Да, но сейчас мне уже не так легко отправиться в дорогу, да и в горах я могу доставить много неудобств в своем состоянии, – пробовала я возражать.

– Не волнуйтесь,– развеял мои сомнения «Академик», – я уже обо всем договорился с Нурсултаном Абишевичем, президентом Казахстана. Он распорядился во всем оказывать Вам содействие. И потом, не забывайте, что Вы отправляетесь не куда-нибудь, а на родину Вашей ближайшей родственницы – Катимы.

Тут уж и возразить мне было нечего. Мы сердечно простились с моим «Академиком», понимая, что встречаемся друг с другом, скорее всего, в последний раз.

Если не считать моего «ахового» состояния, я устроилась просто замечательно.

Прямёхонько на месте нашего убежища, в котором мы совершили прыжок во времени, была установлена юрта, немного поношенная, но все еще целая. В здешний пейзаж она вписалась очень удачно и была совершенно не заметна с дороги.

Сразу за юртой был установлен биотуалет – большая редкость в здешней местности. Из обсерватории напрямик протянули кабель, так что освещением и обогревом я была обеспечена. Пищу и воду мне доставляли из обсерватории, и небольшая банька также была на ее территории.

Витя Коваленко, по-прежнему, оставался практически единственным постоянным работником, хотя после открытия им новой кометы, его должность изменилась – директор обсерватории. Он был очень мил и внимателен ко мне.

На первых порах была приставлена медсестра – но это оказалось крайне неудобно для нее и обременительно для меня. Поэтому, с помощью Вити, мы научились обходиться самостоятельно.

Наступил май – самый разгар весны в горах. И в промежутках между приступами боли, которые становились все продолжительнее, я наслаждалась покоем, горным воздухом и природой. Я выставляла из юрты низкую скамеечку и часами сидела, укутавшись в плед и любуясь знакомыми вершинами.

Непроизвольно я все чаще возвращалась к мысли о конце моей жизни. И, странно, мне, с детства воспитанной в духе атеизма, уже не казалась чуждой мысль о существовании Высших сил. По их воле я пришла в этот мир и уйду из него, повторяя вечный закон бытия.

Мир и покой поселились в моем сердце.

– Скоро я уйду, скорее всего, уйду, так надо – говорила я себе, потому что силы мои таяли и времени на эксперимент оставалось все меньше.

Частенько ко мне приезжала Катя, которая устроилась на полставки в местную Академию Наук. Здание Академии находилось в Алма-Ате, хотя столицу вместе со всем руководством вот уже несколько лет как перенесли в Астану. Она была бодра, прямо-таки заряжена на результат, и, как мне кажется, больше всех верила в наш успех. А ценой этого успеха была моя жизнь, но, как выяснилось, даже не одна моя.