Повести и рассказы. Книга 4

– Ах, какая ты красивая, какая взрослая! Я и не заметила, как время пролетело. Пора дружка тебе выбирать.

– Ну что ты! – незабудка и слышать не хотела. Ей было жалко ромашку, стыдно. – Я люблю только тебя. Мне больше никого не надо.

– Может, оно и так, – сказала ромашка.

А сама подумала: «Хоть бы нашёлся ей в пару василёк. Красивый, умный, заботливый. Вон их сколько вокруг».

Многие васильки засматривались на юную, стройную и гордую незабудку. Некоторые отваживались заговорить с ней. Напрасно. Незабудке все они были безразличны. Нельзя сказать, что никто не нравился ей. Просто она гнала от себя это непонятное ей чувство. Однажды было увлеклась одним васильком, но ромашка была им недовольна. Ей видней с высоты, кто есть кто. И незабудка перестала играть с ним. Да и вообще не стала ни с кем.

Шло время, ромашка забеспокоилась. Стала внимательно наблюдать за незабудкой. День наблюдала, два наблюдала, видит – на её незабудку заглядывается один василёк. Положительный такой. «Нет, и этот не пара», – покачала ромашка головой. Незабудка становилась всё грустнее.

– Что-то не так, доченька, у тебя? Твои сверстницы уже давно семьями живут. Пора и тебе обзаводиться.

Такие разговоры стали надоедать и раздражать незабудку.

Она их через силу терпела и только вздыхала.

Всё чаще и чаще встречались они взглядами с васильком справа. Она и сама не понимала, какое чувство к нему испытывала. При этом ей было приятно, когда он на неё смотрел.

Незабудка, не выказывая своих чувств, украдкой наблюдала за васильком. Василёк был готов заняться семейными заботами. Лето было в самом разгаре. Дул ветерок. Вдруг неожиданный порыв наклонил василёк в сторону незабудки. Головы их стали так близко, что василёк различил нежный запах её лепестков, разглядел любящий взгляд. Как она была хороша и красива! У незабудки от неожиданного счастья закружилась голова. Отчего, она так и не поняла. Ветерок улетел. Василёк выпрямился и оказался снова от неё далеко. «Как жаль… Как жаль».

От внимательной ромашки ничего не ускользнуло.

«Что же, – подумала ромашка своей опытной головой, – видно, судьба».

Выбрала она удобное время и намекнула:

– Хорошо бы было, если бы у нас маленькие цветочки появились. Я бы их любила, воспитывала.

Незабудка про себя чему-то мило улыбалась и ничего не отвечала.

– Ах, – ромашка вдруг задрожала всем телом, – беда.

– Что с тобой? – незабудка не понимала испуга ромашки. За высокой травой ей ничего не было видно.

Ромашка видела, как на луг вышли люди. Один большой и двое маленьких. Большой нёс в руках страшную косу.

– Всё, доченька, теперь нас уже ничто не спасёт. Зимой нас съест корова вон этих людей.

Незабудка затрепетала.

Как можно? Кто они такие, эти люди? Почему их с ромашкой должна есть чья-то корова? Ведь она, незабудка, только полюбила василька, начала понимать жизнь. Ей совсем не хотелось быть съеденной коровой. Это варварство! Кто это позволил?

Ромашка смотрела, как человек зашёл от края луга. По-деловому крякнул. И от его взмаха поникли стебли живых цветков. Незабудка этого не видела, но тоже чувствовала наступающую беду и молила судьбу, чтобы та соединила хоть сейчас, перед концом, ещё раз с васильком. Слышался уже звон косы, плач цветов…

Девочка бегала по полянке. Увидела ромашку. Подбежала к ней. Своей большой, как показалось незабудке, ногой она задела василёк. Василёк, сбитый ногой, упал как раз на незабудку. Незабудка обняла его головку. Обвила его и крепко-крепко прижалась к нему своим стебельком. Счастье её было беспредельным. С васильком она была готова хоть… к корове в рот.

Девочка остановилась и сказала:

– Папа, папа, оставь эту ромашку, она такая красивая.

Отец девочки осторожно обошёл стебель ромашки, срезал незабудку с васильком и пошёл косить дальше.

Незабудка так крепко обняла своего василька, что когда их с сенном сушили, когда везли до сарая – ничто не могло разлучить их друг с другом.

* * *

Зимой девочка пошла кормить свою корову, нашла в сене василёк с незабудкой и принесла к отцу.

– Помнишь ромашку?

Девочка была очень взволнована сказкой. Конечно, она помнила ромашку на поляне. Она никак не ожидала, что у ромашки была дочка. Теперь она всё знала. И от этого было горько в горле, захотелось плакать.

– Ну-ну. Выше нос. Сойдёт снег, сходим на ту поляну. Вот увидишь – будут там новые цветы.

– А мы больше их не будем косить? – с тихой надеждой спросила девочка.

– Вот ещё, – по-деловому ответил за отца мальчик, – если траву и вовсе не косить, чем корову кормить зимой?

Девочка его ответу не придала ни малейшего значения.

– А, папа?

Отец не ответил. Он был погружен, что нередко с ним бывало, в свои, только одному ему известные мысли.

Девочка взяла из рук отца сухую траву, пошла в свою комнату. И долго ещё был слышан её шёпот. Воображение девочки продолжило сказку, как если бы злой косы совсем не было, а были вокруг зелёный луг, бабочки и цветы.

Осень

Неуютно в глухой сибирской деревне поздней осенью. Нет ни зелени, ни солнца, а если и выглянет, то ни тепла от него нет, ни радости: всё так же холодно и сыро.

Хорошо в это время дома заниматься каким-либо хозяйственным делом.

Но жизнь есть жизнь. Чтобы она не остановилась, каждый должен делать ему отведённое.

Вот так и в это хмурое холодное утро по нашей деревне расходились по своим местам работные люди, школьники. Я, ученик второго класса, тоже натянул на ноги кирзовые сапоги. Вышел на улицу.

Уже подмораживало.

Ранец (единственный в то время на всю деревню) был у меня за спиной. Озябшие руки по обычаю – в карманах.

Спешить мне было некуда. Времени до начала занятий ещё много, а школа – через дорогу. Вышел за калитку. Там ничего со вчерашнего дня не изменилось: всё та же грязь – вязкая и холодная. Мне очень не хотелось пачкать сапоги. Решил подождать, пока это сделают другие, а я – может, удастся – проскочу по следу.

В то время, пока я занимался стратегическими хитростями, с пригорка, метрах в ста от калитки, появилась телега с лесом. За ней другая, ещё и ещё… Это по своему обыкновению от берега к лесопилке расконвойники возили лес.

Лошади одна за другой проходили мимо меня, волоча за собой в телегах хлысты леса, мерно, в такт своим шагам, кивали головами. К лошадям я давно привык. Они во мне уже не вызывали интереса. Только иной раз рождали жалость, когда какой-нибудь извозчик колотил «провинившееся» животное, а оно, как всегда, молчало.

Нравился мне, правда, запах, исходивший от лошадей: запах пота, сыромятных ремней, дёгтя, травы.