Пещера

Жорка докончил пиво, крякнул от удовольствия и аккуратно поставил пустую бутылку рядом с первой.

– Пойду я, – проговорил он, поднимаясь из-за стола и неловко покашливая. – Благодарствую за ночлег, за угощение…

– Подожди!

Я вдруг испугался, что с Жоркиным уходом сразу же исчезнет, оборвётся та последняя ниточка надежды найти, отыскать всё же прекрасную свою незнакомку. И как бы тонка, почти невесома ни была она, эта ниточка…

– Постой! – я метнулся к холодильнику. – Ты, вообще-то, сильно торопишься?

– Да нет, вроде, – слегка озадачено сказал Жорик. – А что?

– Ничего! – раскрыв холодильник, я некоторое время молча созерцал его содержимое. – Может ещё пивца?

– Куда ещё! – Жорка отрицательно покрутил головой и гулко хлопнул себя по животу. – Под завязочку!

– А водочки?

– Водочки? – Жорка задумался. – Ну, ежели один стопарик…

И вот уже он медленно, с видимым наслаждением (бр-р-р!) тянет холодную водку из запотевшего стакана, а я, усевшись напротив, задаю ему разные наводящие вопросы, пытаясь вытащить из моего гостя хоть какие-нибудь дополнительные подробности вчерашнего вечера. И, знаете, не зря!

Душ ли помог, пиво ли, а, может, этот самый последний стопарик, но кое-что Жорка действительно вспомнил. К примеру, то, как сидели мы втроём, я, он и Лёха. Когда Лёха «слинял» – этого Жорка так и не вспомнил, зато помнил твёрдо: мы были втроём! Никакой девчонки с нами не было. Пил ли я? Да нет, кажется, уже не пил. (Ты и так уже был в полном отрубоне!) Вот только стихи какие-то всё пытался декламировать… ещё курил, вроде…

Как мы встретились, где познакомились – этого Жорик так и не вспомнил. Да и вообще, ничего он больше не вспомнил, этот Жорик. Его всё занимал вопрос, куда девался друг Лёха, меня же – откуда взялась девушка? Может, уложив Жорика спать (то есть, забросав его одеялами, газетами и прочим), я потащился провожать Лёху (хоть бы глазком одним взглянуть на таинственного этого Лёху!), и там, на улице…

Размышления мои прервал длительный звонок в дверь.

Кого там ещё чёрт несёт?

По пути в прихожую в голову мою пришла совершенно бредовая мысль о том, что, возможно, эта самая девушка…

О том, что мысль эта не просто бредовая, а архибредовая, я убедился, как только распахнул дверь и обнаружил за ней Виктора свет Андреевича собственной персоной.

– Как, ты ещё не готов?! – трагически заорал он прямо с порога и, обернувшись, пожаловался кому-то позади себя: – Он ещё не готов, представляешь!

Этим «кем-то» оказалась, естественно, Наташа, и в руках у неё было, естественно, две книжки. Одна моя, другая, конечно же, мне…

– Приветик поэтам! – весело прощебетала она и, поцеловав меня в щёку, протянула книжки. – Эту подпишешь, а это тебе!

Я взглянул на обложку. Игорь Северянин.

Наверное, ещё вчера, получив такой подарок, а уж тем более от Наташи, я был бы на седьмом небе от счастья. Но сегодня, сейчас…

– Это мне? – вяло проговорил я. – Насовсем?

– Ну, разумеется! Ты год издания посмотри!

– Спасибо! – я взял книжку, вяло полистал страницы. – Наверное, это как раз то, чего мне так не хватало для полного счастья. Как думаешь?

Наташины брови удивлённо взлетели вверх. Она внимательно посмотрела на меня, но ничего не сказала.

– Почему ты ещё не готов?! – снова встрял в разговор Витька. – Нет, вы на него только посмотрите! Стоит, разговаривает…

– А где Сергей? – игнорируя Витьку, спросил я у Наташи.

– Внизу, у машины. Сейчас поднимется. – Наташа поискала глазами зеркало, нашла и надолго к нему прикипела. – А ты что, и, правда, ещё не готов?

– О, господи! – вздохнул я. – Да готов я, готов… вот только объясните, сделайте милость, куда это я должен быть готов?

Наташа, оторвавшись, наконец, от зеркала, многозначительно покосилась на Витьку.

– Моя вина! – сокрушённо вздохнул тот, и виновато развёл руками. – Понимаешь, поднять то я его поднял, а вот разбудить… Ты хоть помнишь, о чём мы с тобой по телефону разговаривали, балда ты стоеросовая? – обратился он ко мне. – Хоть что-нибудь помнишь?

– Пива хочешь? – уклонился я от прямого ответа. – Холодненькое, прямо из Баварии.

В «Баварию» Витька естественно не поверил, но от пива, по причине вчерашнего обезвоживания организма, не отказался (не та натура), и таким образом временно был выведен из строя.

А я подошёл к Наташе, всё ещё вертевшейся возле зеркала.

– Всё хорошеешь, мать!

– Твоими молитвами! – она повернулась ко мне. – А ты, я вижу, не особенно торопишься?

– Куда?

– Сейчас я ему всё объясню! – откупоривая очередную бутылку, заторопился Витька. – Значит так…

Он многозначительно замолчал и сделал первый глоток, после чего содержимое бутылки убавилось самое малое на треть.

– Лопнешь! – предупредила Наташа, глядя на Витьку не то с сожалением, не то с восхищением. – Или ещё чего случиться… некрасиво будет…

– Попр-рошу не перебивать! – Витька сделал ещё один, более чем солидный глоток. – Так вот, мы… то есть, я и эта вот влюблённая парочка…

И Витька лихо опрокинул в рот жалкие пивные остатки.

– И куда льёт? – задумчиво проговорила Наташа. – У Сергея две штуки вылакал, тут уже за третьей полез…

– Жалко, да? – окрысился Витька, лаская в руке третью бутылку. – Не думал, что ты такая жадина!

– Сам дурак!

Наташка выразительно покрутила пальцем у виска и снова занялась зеркалом.

– У него вчера был тяжёлый день! – вступился я за друга. – Исключительно тяжёлый!

– У него все дни тяжёлые!

– Значит, так! – Витька принялся собственными зубами отковыривать пробку третьей бутылки, но пробочка попалась с норовом и никак отковыриваться не желала. – Значит, дела вот в чём…