Тайна портрета неизвестной дамы

– С вами? Да, он поначалу увлекся красивыми идеями, но потом там, в Кишиневе, когда его к масонам приобщили, понял, какую свободу вы несли народам России. Понял и порвал с декабристами.

О горе! О безумный сон!

Где вольность и закон?

Над нами

Единый властвует топор.

Мы свергнули царей. Убийцу с палачами

Избрали мы в цари. О ужас! о позор!

Вот, что писал он о революции во Франции. Знал, в России будет не лучше.

Я плахе обречен. Последние часы

Влачу. Заутра казнь. Торжественной рукою

Палач мою главу подымет за власы

Над равнодушною толпою.

А Вы говорите, что Пушкин поддерживал декабристов.

– Полно, Отто Карлович. Думаю, не для того Вы ко мне явились, чтобы Пушкина читать.

– Правильно думаете.

– Так что Вы хотели от меня? Или от нас с баронессой?

– Вы с баронессой ищите рукописи, в которых изложено учение Христа. Истинное, а не то, что выдумали евангелисты триста лет спустя.

– Вы тоже ищите их. Не так ли?

– Так. Но поиском этих рукописей занимается потомок инквизитора, отца Филата.

– Кто такой?

– Добрый знакомый нашей баронессы, штандартенфюрер Генрих Гофман.

– Он? Потомок инквизитора? Так вот в чем его интерес.

– А Вы что, думали, он действует в интересах Рейха? Не задумывались, откуда ему об этих рукописях известно? Это предание передавалось от отца к сыну. Так вот, Алексей Петрович, мне не хочется, очень не хочется, чтобы рукописи эти попали в руки нацистов.

– Здесь наши интересы совпадают. Обещаю Вам, что штандартенфюрер не получит рукописей.

– Какие у Вас планы относительно него?

– Никаких. Он мне не интересен.

– Мне тоже. Но я дал ему гарантии безопасности.

– Напрасно. Весьма опрометчиво с Вашей стороны. За его жизнь я не дал бы и пфеннига.

– Чувствуется, что Вы, граф, давно покинули Россию. В России говорят: «И гроша ломаного не дал бы», а в остальном с Вами согласен, но я дал слово, а слово, данное врагу, нужно держать. Этого требует честь офицера.

– Врагу? Он Ваш враг? А я считал, что Вы делаете одно дело.

– Дело-то одно, но по разные стороны окопов. Я русский офицер и давал присягу русскому народу.

– Вы присягали царю. Царя нет. Революция освободила Вас от присяги.

– Царя-то нет, а русский народ, Россия – остались.

– Большевистская Россия, заметьте.

– Да, большевистская. Но другой России нет.

– Не понимаю Вас, Отто Карлович. Вы немец, потомок древнего рода. Вы в Германии. Что Вам Россия?

– Великая императрица, Екатерина Вторая, заметьте, граф, тоже немкой была, но России служила. А Вы, потомственный русский дворянин, всю свою никчемную жизнь потратили на то, чтобы Россию эту уничтожить.

– Уничтожить? Да, уничтожить. Но не Россию, а дикость российскую, приобщить народ к европейским ценностям.

– И как? Приобщили? Всю страну кровью залили. И тогда, в гражданскую, и сейчас. Ведь идея натравить Гитлера на Россию ваша, масонская.

– Кровь, Отто Карлович, да будет Вам известно, – смазочный материал истории.

– А сами? Не желаете стать этим смазочным материалом?

– В мире есть рабы, есть господа. Мы над теми и над другими. Наша кровь для смазочного материала не годится. Голубая она. Если нас не станет, то кто же управлять миром будет?

– Голубая, говорите? Это легко проверить. Могу сдать Вас со всеми потрохами штандартенфюреру СС Гофману, тогда и посмотрим, какого цвета у Вас кровь.

– Жестоки Вы, Отто Карлович, жестоки. Трудно Вам с людьми ужиться. На меня еще с февраля семнадцатого зло держите. С людьми, с человеками, по-человечески надо бы. А Вы…

– А Вы себя человеком считаете? Вы – демон, Алексей Петрович. Демон. И имя себе соответствующее выбрали. Вальсингам. По миру чума коричневая ползет, а ей гимн поете. Не боитесь, что и Вас скоро повезут на черной телеге?

– Бросьте, какой я демон? Я просто часть системы управления. Надо мной есть те, кто знают больше, знают то, что нам с вами знать не положено.

– А я, Алексей Петрович, разведчик. Профессия у меня такая, добывать знания, которые от меня скрывают. Потому и ищу рукопись, познание истины – это тоже разведка.

– Ну и ищите свою истину. Я, со своей стороны, гарантирую, что рукопись к нацистам не попадет, и штандартенфюрера трогать не будем, если, конечно, он сам глупостей не наделает.

– Значит, договорились. Это все, что мне от Вас было надо. С тем и откланиваюсь, – слегка склонив голову, произнес Отто, и, уже обращаясь к баронессе на немецком, сказал: – Идемте, баронесса, больше нам здесь делать нечего.

Баронесса, не знавшая русского, ни слова из их беседы не поняла. Но растерянность Мастера, выражение его лица, которое она привыкла видеть надменным и непроницаемым, повергло ее в шок. Вышли молча, и уже на улице Отто сказал: