Касторка

Ольгерт поставил себе клизму, опорожнил мочевой пузырь и кишечник, принял душ и, напялив чистые плавки и стерильные сандалии, прошествовал в «операционную».

Во вместительной комнате, разделённой надвое прозрачной перегородкой, за которой хлопотали безликие техники в белых халатах, было полутемно. Эдуард предложил Ольгерту лечь на ковшеобразное ложе, стоявшее боком к перегородке. Стену напротив украшали хитрые часы в белом корпусе, имевшие фосфоресцирующий циферблат, разбитый на сорок восемь делений, каждое из которых соответствовало одному часу.

Ольгерт нарочито шумно устроился на ложе, и действо началось.

Смазливая ассистентка подала Лаврентьеву тяжеленный, весь в дырочках, клеммах и пупырышках, шлем. Это и был «дуршлаг». Эдуард занялся подключением к устройству проводов и кабелей, затем осторожно напялил шутовской колпак на многострадальную голову Исполнителя.

– Телефонную оснастку обмотать вокруг шеи, подсоединить к члену, и тогда фарфаркумоль достигнет рубадабдуду, – подмигнув коновалу, процитировал Ольгерт Энтони Бёрджеса.

Пока белохалатный коновал Лаврентьев возился с «дуршлагом», полногрудая девица старательно обклеивала все остальные, не закрытые шлемом участки тела Васильева целым ворохом датчиков с длинными вермишелинами разноцветных проводов, оканчивающихся блестящими разъёмами. К удивлению и разочарованию Ольгерта, к пенису и тестикулам никакой оснастки не приклеили.

Он уже умиротворился и, как и полагается в подобных случаях, настроился заснуть. И был близок к этому, когда над ним прозвучал одобрительный возглас Лаврентьева:

– Хорошо расслабляешься, молодец!

Они с ассистенткой подключили разъёмы датчиков к ответным частям, вмонтированным в выдававшиеся из разделительной перегородки щиты и панели.

Минуты через две Лаврентьев вновь склонился над Ольгертом.

– Спи, моя радость, усни, – вполне серьёзно приказал он, затем медленно повторил заменяющий снотворное «слоганчик» ещё несколько раз.

И Ольгерт отключился.

* * *

Ольгерт проснулся, как просыпаются утром, правда, чувствуя себя несколько ошарашенным. Несмотря на удобное ложе, тело его затекло и устало. Очень хотелось есть и особенно пить.

Пока он едва ли не в буквальном смысле слова брал себя в руки, приятная полутьма сменилась ровным нараздражающим светом. Хитрые часы показывали сорок шесть часов тридцать одну минуту с секундами. Всё верно: процесс «откидывания мозгов на «дуршлаг» длится около двух суток – довольно приличный срок, чтобы проголодаться и устать.

Появился Лаврентьев со свеженькой ассистенткой, ещё более симпатичной и сексапильной, нежели прежняя, двухсуточной давности, красоточка. Они вдвоём принялись осовобождать бестолкового со сна Ольгерта от липучек, присосок и электродов, а в завершение Эдуард бережно снял с его натруженной головы пропотевший насквозь «дуршлаг».

Ольгерт продолжал расслабленно возлежать в глубоком, как огромная суповая тарелка, ложементе, всем своим видом выказывая крайнее отвращение к грубой реальности «эвридэйного» рутинного бытия.

– Подъём! – раздалась над его головой повелительно-насмешливая команда Лаврентьева. – Как самочувствие?

Ольгерт потянулся на осточертевшем одре с таким отчаянно громким хрустом, что до икоты испугал молоденькую ассистентку. Вкусно зевнув, пробурчал в потолок:

– Чувствую себя немного не в своей тарелке.

– Ну ещё бы! – покровительственно хмыкнул Эдуард. – Корыто, в котором ты продрых без малого двое суток, является имуществом Медицинского Отдела, а конкретно – собственностью нашей брэйн-лаборатории. В общем, это тарелка моя, а не твоя… – Он похлопал Ольгерта по впалому животу: – Не наблюдаю резкого подъёма!

Васильев самостоятельно выбрался из гробоимитатора, ощущая себя невовремя разбуженным спящим красавцем, которому кретины в белых халатах поломали вечный кайф, и вдругорядь с наслаждением потянулся, едва не проткнув кончиками жёстких пальцев низкий потолок.

– Не спеши убегать! – предупредил его Эдуард, жестом отсылая ассистентку. – Сейчас я тебя отмассирую. Скоро должен брякнуть Шеф. Он уже справлялся о тебе, дураке. Жаждет переброситься парой слов перед твоим выходом на задание.

Услышав это, Васильев насторожился. «Предрасставательная» слезливость не была присуща Шефу. Стареет старикан, стареет!

– Всё нормально, Эдик?

– С тобой-то всё нормально, – избегая вопросительного взгляда Исполнителя, озабоченно проронил Лаврентьев.

– А с кем тогда ненормально, господин докторишко Исцелися Сам?

Оставив вопрос без ответа, Эдуард повлёк Ольгерта в массажную и предложил прилечь на топчан.

– Пролежни ведь будут! – пробурчал Ольгерт, вновь переходя в горизонтальное положение.

Сняв очки, Эдуард стал массировать его, постепенно наращивая интенсивность движений. Он не отвлекался на болтовню, а пыхтел и потел – работу работал, в общем.

– Ты, часом, не заделался ли педиком за эти двое суток? – попробовал Ольгерт растормошить корифея массажа. – Уж больно хорошо у тебя поглаживания получаются.

– Заткнись, мёртвая голова! – прерывистым голосом прошипел Эдуард и мстительно переключился на болезненные щипки.

Минут через пять он велел перевернуться Ольгерту на живот и продолжил массировать фигляра. Тут прозвучал звонок спецтелефона. В Конторе никто не пользовался сотово-мобильным дерьмом – любого рода информация протекала исключительно по защищённым кабельным каналам. И это было правильно.

Эдуард рукавом халата промокнул взопревший лоб, взял трубку и протянул её Васильеву.

Звонил, конечно, Шеф.

– Ну как ты?

– Процедура пройдена. Лаврентьев уже массирует меня. В смысле, реабилитирует, только сам не знает, от чего. Скоро закончим, приведу себя в порядок, перекушу – и в путь. Стартую часа в четыре.

– Город Энск, конечно?

– Он самый.

– Остерегайся тамошних минетчиц!

– Слушаюсь, Шеф!

Смершев помолчал, посопел в трубку, будто на что-то решаясь. Потом нехотя сказал:

– Колобов заболел.

– А эти недоноски научатся когда-нибудь ловить мышей?! – взорвался Ольгерт.

– Не горячись, не то отправлю на скамью запасных.

– А что с ним?

– У него что-то с животом, с желудком… Думаешь, его «заболели»? – услышав яростное сопение Исполнителя, предупредил Шеф естественно вытекающий из ситуации диагноз.

– Не сомневаюсь. Эти «мешки» спят на ходу. Колобов сейчас в нашем госпитале?

– Пока нет, но я уже распорядился.

– Когда он почувствовал себя плохо?