Оценить:
 Рейтинг: 0

Письма странника. Спаси себя сам

<< 1 ... 13 14 15 16 17 18 19 20 21 ... 25 >>
На страницу:
17 из 25
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

«Где же оно – «Не убий»? где же оно – «Не укради»? где же оно – «Не прелюбы сотвори»? где же исполнение и всех прочих простых и ясно звучащих основ Бытия?»[29 - Статья Н. К. Рериха «О мире всего мира».].

«Не без горечи сообщаю, что мне пришлось оставить Архангельск и улететь восвояси, – доверительно писал мой солагерник и многолетний друг Олег Сенин о поисках своего пути к Православию. – Три с лишним месяца при епископе (послушником и иподиаконом) многое мне дали. В чем-то я еще более уверился, а в чем-то отступил от своих первоначальных представлений. Непреложно одно – при истовом и искреннем служении Господу всякий смертный облекается в подобие образа Христова, становясь носителем духа и истины в той мере, в какой он дерзает и обладает способностью к вмещению Божества в себе. Состояние же теперешнего православия плачевно. Золотую форму его почти оставил дух чистоты и бескорыстного служения (март 1981).

Дорогой Друг, 15 мая 1982 года ушел от нас Павел Федорович Беликов. Вспоминая Павла Федоровича, хочу отметить, что никогда после при всех моих непростых жизненных обстоятельствах не довелось мне встретить человека более чуткого, более отзывчивого и более бескорыстного в отношениях с окружающими его людьми – настоящего священника нового времени, настоящего посвященного Новой Эпохи, уже начавшейся для человечества.

Моя переписка с Павлом Федоровичем – целая страница жизни. Он рассеивал мои сомнения, ободрял в промахах и неудачах, терпеливо и ненавязчиво корректировал мой жизненный путь. Подробно и по существу я получал от него ответы на все, может быть, иногда и наивные вопросы, перечитывая которые мне становится неловко за то, что я отрывал его от той громадной работы, которую он вел в деле пропаганды, утверждения и сохранения философского, творческого и научного наследия Рерихов.

Воистину, Павел Федорович Беликов – один из значительнейших апостолов Учения Живой Этики.

В Учении Живой Этики – в Духе и Истине снизошел Свет Христов на землю не только России, но и всего земного мира. Но никто ничего замечать не хочет – все та же «суета сует и всякая суета».

Но XX веков назад никто не заметил и Пришествие Иисуса. Да и кто, по здравому-то смыслу, мог заметить родившегося буквально на дороге, в хлеву, среди незнакомых людей. До сих пор церкви не могут договориться как о единой дате Его рождения, так и дате Его Светлого Воскресения. Истории Великих Учителей их дальние последователи превращают в легенды, из-за чего реальное воплощение того или иного Вселенского Учителя теряет всякий практический смысл. Библейские пророки и ясновидцы только и делали, что ожидали и предсказывали воплощение Мессии, конкретизировали и место, и время этого воплощения.

И вот Свершилось – не узнали, не приняли, отвергли, распяли. Не Иуда предал, а священство руками Иуды предало его кесарю, чтобы никто не мешал их благоустроенной, ритуально отработанной до мелочей религии держать в повиновении своих сородичей.

И лишь потом – по крохам, по каплям, один там, другой здесь, по углам и катакомбам – ученики в тайне собрали фактический материал о жизни и деятельности своего Небесного Учителя.

И эти же ученики не только сохранили Его Наследие, но и литературно оформили. Но потребовалось еще несколько столетий, прежде чем зримо – на государственном уровне – обозначилась Церковь, на щите которой уже гласно было начертано Имя Иисуса Христа. Но и здесь из того, что было собрано и изучено об Иисусе Христе, лишь четыре Евангелия, как Магический Камень, легли в основание новой и теперь уже государственной Религии.

Последние же находки рукописей Кумранской общины у Мертвого моря (II в до н. э. – I в. н. э.) до сих пор являются камнем преткновения в толковании их как между церквями, так и между религией и наукой.

Но разве Христос пришел к нам не с новыми нормами этики для человечества: «Заповедь новую даю вам».

Именно это Новое и не было принято изжившим себя старым самосознанием церковнослужителей. Сейчас, как и в первые века христианства, Живая Этика – как Заповедь новая – также только обустраивается в нашем сознании, неспособном еще целостно принять и охватить то, что предложено ему. Отсюда – раздробленность, шатания и примитивизм среди последователей данного ныне Учения Света.

И как XX веков назад, церковь Христова и сегодня первая поднимает свой иерофантический жезл против нового Младенца.

Исторический опыт показывает, что нужно еще 200–300 лет, чтобы Учение Живой Этики прочно вошло в наше обновленное сознание, поскольку «не вливают вина молодого в мехи ветхие».

Затем обновится и Церковь – и признает «Сошествие Духа Святого» на новых апостолов Христа Жизнодавца.

В этот период времени мои духовные искания шаг за шагом привели к тому, что моя «гуманитарная» новосибирская жизнь стала все больше и больше вступать в противоречие с основной работой на вычислительных центрах.

И в ноябре 1981 года, собрав в папочку гуманитарные «грамоты» и «дипломы», газетные статьи и кое-какие «регалии», я вышел из дома, свернул направо, прошел через арку двора и оказался прямо у центрального входа во Дворец культуры и техники им. В. П. Чкалова, который был также близок от нашего дома, как и дом Николая Речкина в Таллинне. После непродолжительной беседы с директором Дворца культуры я был принят заведующим отделом по культмассовой работе.

Наконец-то, расставшись с «железом», я с упоением и творческим энтузиазмом углубился в написание сценариев для всякого рода заводских праздников и вечеров.

Особенно нравилось мне проводить творческие встречи с интересными людьми города, благодаря которым у меня возникали новые знакомства и новое духовное сотрудничество.

Среди этих интересных, талантливых и незаурядных людей следует упомянуть, например, поэтессу Елизавету Константиновну Стюарт. В стихотворении «В зимнем Академгородке» она писала:

Здесь столько сложностей – в открытьях,
Идеях, вкусах и борьбе,
В исканьях истин, даже в быте
И в человеческой судьбе.
Возможности – и невозможность.
И кто-то счастье проглядел.
И всюду сложность, сложность, сложность,
Как непреложность и удел.
Но каждому в окне морозном,
Как в обещанье – «помогу», —
Есть просто белые березы
На просто голубом снегу.

На вечерах встреч с писателями я сблизился с Юрием Михайловичем Магалифом. До сих пор зримо представляю себе наши беседы за чашкой чая в его гостеприимном и очень уютном доме, в его просторном кабинете, в котором не прижатый к стене, а в свободном пространстве стоял большой рабочий стол писателя. А на полу – темно-синий, как вечернее небо, палас. Проникнувшись доверием к нему, я дал Юрию Михайловичу на рецензию рукопись книги о тюрьмах и лагерях, с предварительным названием «Зона».

Благодаря моей новой работе, возникла и далее развивалась переписка с Марией Васильевной Сербегешевой, директором Дома культуры г. Мыски (Кемеровская обл.). Это была энергичная и знающая свое дело женщина. Копна бархатно-черных волос обрамляла ее загорелое лицо, которое делали очаровательным темно-карие глаза и в меру припухшие губы. Особенно же меня поражала певучесть ее речи и нежданно глубокий голос, которые гармонично дополнялись какой-то царственной пластикой движений.

Дорогой Друг, я описал так подробно облик Марии Васильевны лишь для того, чтобы отметить, какое все же странное воздействие на мужчин оказывает женская красота, особенно, если они (мужчины) увлекаются литературой или поэзией, рисуют что-то там или просто мечтают, устремив взор в потолок или в кружку пива.

Тогда, еще и не зная ничего толком о заинтересовавшем их предмете, таким мужчинам свойственно, отталкиваясь всего лишь от необычного изгиба женских бровей или губ, от блеска глаз или плавной линии тела, впадать в эйфорию или в экстаз любовного очарования, наделяя носительниц этих линий совершенствами, какие только взбредут в воспаленные мужские головы. И далее – неизбежно следует безоглядное устремление мужчины, но уже совершенно без головы, за своим же воображением, за этой мистикой нашего бытия, нежданно берущей свое начало неизвестно откуда и также исчезающей неизвестно куда. При этом бегущие за химерой еще и лепечут непрестанно нелепые стишки вроде этих:

«И от зари и до зари тоскую, мучусь, сетую.
Допой же мне, договори ту песню недопетую…»
И от костра одна зола. Всё душу растревожило.
Со мной бы милая была – мое бы сердце ожило.
А так – одна тоска и грусть, что колокольни звонница.
Эх, кабы руки протянуть да до волос дотронуться,
Коснуться рдяных губ и плеч, осыпать ее розами,
Да в росную траву увлечь за белыми березами.
Но кони унесли ее за степи и за просеки.
Кабы желание мое, я все на свете бросил бы —
И в степь за нею поскакал, рванув рубаху алую…
Да кто-то крепко привязал мою кобылку бравую.
И плеть забросил за овин, уздечку спрятал в погребе.
И в сумерках брожу один, и сердцем будто обмер я.
И от зари и до зари тоскую, мучусь, сетую.
Допой же мне, договори ту песню недопетую…

И когда от этой любовной мистики мужчина вдруг возвращается в мир окружающих его реалий, то искренно удивляется – а куда же делись все эти линии и изгибы? Но дело уже сделано. И как говорил известный писатель Михаил Жванецкий: «Одно неловкое движение – и вы отец». Зная эту мужскую слабость, женщины в полной мере используют ее в своих целях, резонно полагая, что для продолжения рода достаточно, чтобы мужчина, в общем-то, лишь бы чуть-чуть был благообразнее обезьяны – хотя бы без шерсти.

В феврале 1983 года меня перевели заведующим отделом в Межсоюзный Дом самодеятельного творчества, а через месяц отправили в Ленинград на курсы повышения квалификации. Среди многих культработников, приехавших с разных городов страны, выделялась широтой взглядов Светлана Рехвиашвили из Нальчика (Кабардино-Балкария). Мы обменялись адресами.

«Светлана, здравствуй, – отвечал я Светлане Андреевне на одно из ее писем. – Сейчас у нас холодно, но в тот день, когда ты писала мне (19 мая), была жара – 28 градусов. И все сразу сбросили с себя одежды – оголили тела и сердца навстречу животворящим лучам солнца. Видно, сердце твое направило к нам сюда, в далекий и суровый сибирский край, гигантский шар тепла и света от южного неба, южного солнца, южного сердца. И все звенело у нас в этот день, наливаясь радостью и свежестью. И в обеденный перерыв я вышел к березам, в рощу, расположенную рядом с нашим Межсоюзным Домом.

Первые робкие травинки уже проглядывали сквозь черноту земли, оживотворяя ее зеленым цветом надежды. Березы как бы очистились от весеннего изморози и еще больше отливали белизной под ярким солнцем. Они стояли притихшие, задумчивые в своей готовности вот-вот прорвать набухшие почки и излиться нежностью листа, ароматом рождения новой жизни, нового откровения. Вдруг между березами я заметил твое платье. Ты то удалялась, то приближалась – призрачная и реальная. Потом подошла ко мне и спросила:

– Куда ты идешь?

– Я не знаю, куда иду. И не знаю, где мой Путь, – ответил я нереальной реальности. – Но, все равно, – пойдем со мной в дальнюю Дорогу.

– Пойдем, – ответил ветер.

И ты согласилась с ветром. Солнце улыбалось нам. И мы улыбались солнцу. Но вдруг ты стала лучиком этого солнца и спряталась в нем. И когда ты спряталась в нем – в своем Вечном Доме, я пошел по тропинке сквера к своему земному дому. Проходя мимо скамейки, я увидел детей, которые резвились в песочнице со своими игрушками. Их же мама совершенно на детские игрушки не обращала внимания. Она была занята взрослыми игрушками – что-то, отрешенная от всего, вязала. Она пребывала в мире петель и узоров, рукавчиков и спинок, в мире – таком далеком от меня и таком непонятном.

Воистину, – подумал я, – каждый живет в своем маленьком мирке. И сколько людей, столько и субъективных мирков, рьяно претендующих на объективность. Иногда эти мирки сталкиваются, словно атомные ядра, но почти никогда не сливаются в один мир для двоих. Разве что пламя любви соединит части двух сфер в один эллипсис, да и то ненадолго. Так и живем – у каждого свой игрушечный мир. У детей и у взрослых. Но ведь дети же оставляют иногда свои игрушки, понимая внезапно, что они уже не дети. Иногда и взрослый говорит о другом взрослом: «Он еще ребенок – все еще играет в игрушки». Как дети, так и взрослые иногда понимают, что игрушки – это игрушки, что они не настоящая жизнь, и он, взрослый, уже готов к настоящей жизни…

Просматривая на скамеечке газеты, я вдруг обнаружил:
<< 1 ... 13 14 15 16 17 18 19 20 21 ... 25 >>
На страницу:
17 из 25