Б-1, Б-2, Б-3. неженский нероман

Б-1, Б-2, Б-3
Геннадий Карпов

Действие романа невероятным образом переносит героя из сегодняшнего дня на четверть века и полвека назад. В те времена, когда были совершены преступления, отголоски которых преследуют человека всю жизнь. Выход только один: покаяться. Но это проще сказать, чем сделать.

Б-1, Б-2, Б-3

неженский нероман

Геннадий Карпов

Повествование о событиях, частично выдуманных автором, в которых действуют герои, некоторые из которых – вымышленные.

В день своего полувекового юбилея

всем пятидесятилетним пацанам

посвящаю.

Моя история ограничена рамками моей личности и вряд ли кому-то пригодится.

    Харуки Мураками

© Геннадий Карпов, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

* * *

Познакомились мы с ней через интернет. Женщиной она была необыкновенной.

С тех пор, как появился интернет, я вообще не представляю, как можно знакомиться с женщинами по-другому. В последние годы приличные дамы на лавочках перед подъездами не сидят. А с тех пор, как развёлся со второй женой, я вообще не представляю, как можно жить – и не знакомиться с женщинами? В каждом возрасте есть свои плюсы. Когда тебе около сорока и дети выросли, можно позволить себе то, что раньше слышал только от старших товарищей в курилке. Приходя с работы, включаешь ноутбук, и, налив кофе в кружку, начинаешь общаться. Что приятно – такое общение ни к чему не обязывает. С незнакомкой можно поговорить о таком личном, о чём вживую не расскажешь никогда и никому. Просто потому, что вживую мозг работает на другом уровне. Там нет времени обдумать вопросы и ответы. А тут – пришёл с работы. Дома – никого! Твои носки лежат там же, куда ты бросил их три дня назад. В раковине – замоченная после употребления гречневой каши тарелка. Когда же я её замочил? Раньше, чем бросил под батарею носки? Или позже? Никто твою тарелку за тебя не помыл – и это, конечно, минус, но никто не высказал недовольным тоном за грязную посуду – и это плюс. Победа разведённого мужика над силами природы. И ещё одна победа – общение на сайте знакомств. Впервые туда попав, чувствуешь себя так, словно вошёл в пустой вагон электрички. Сто мест – и все свободны! Хочется везде посидеть, полежать, всё потрогать. Но, приближаясь к пункту своего назначения, ты начинаешь понимать, что все сиденья – одинаково твёрдые. Редко от какого исходит тепло, а в основном – наоборот: ты их греешь своим мягким местом. Нередки надписи: «Тут был такой-то и тогда-то», застолбившие себе эти места на вечные времена, словно поставив тавро на круп объезженной кобылы. Поцарапанные, несвежие, занозистые лавки, которые время от времени покрываются новым лаком, чтоб выглядеть поприличнее. И вот, ты выходишь на своём полустанке в тьму и холод, а временно бывшие твоими сиденья уезжают в какую-то неизвестную даль, и на них уже разлеглись новые мужики, а от тебя в вагоне через пять минут не останется даже запаха.

От первой жены скрывать было почти нечего. Разве что пара девчонок по вызову, пока жил в квартире у родителей, а жена оставалась дома с детьми.

Первая шлюха – это маленький шаг для человечества, но огромный прыжок для примерного семьянина. Заработал немного денег помимо зарплаты, так что семейный бюджет не пострадал. Тем более, что девчонки с Трипперштрассе стоили в те времена за час не дороже трёх литров водки, а два часа с ними проводить – уже не удовольствие, а наказание. Это вроде кареты скорой помощи: больному плохо, и к нему выезжает бригада скорой сексуальной реабилитации. Из лифта выходят и строятся по росту хорошо дрессированные, только что покурившие, плохо причёсанные женщины. Все смотрят в пол или на подружку слева. На клиента – один полусекундный взгляд. Им этого достаточно. И все смеются. Никто не говорит ни слова, но всем смешно! Необыкновенные женщины работают в сфере услуг! Откуда их привёз хмурый сутенёр со шрамом через всю щёку и глазами замороженного судака? Какую юмористическую передачу им показали, прежде чем отвезти к очередному клиенту? Как проверяли на профпригодность? Вообще, женская способность смеяться, если женщин больше, чем одна, меня всегда восхищала и удивляла до глубины.

* * *

Помню случай, когда нас, двух геологов, отправили в совхоз «Восточный» помогать местному населению в тот ответственный момент, когда там планово, но резко, стало прибывать поголовье овец. То есть, в какой-то момент в стадо овец пастухи запускают баранов, и через определённое природой время к этому стаду на месяц прикрепляют пару геологов. «Небось, картошечку-то все тут уважают, когда с сольцой её намять!» – точно подметил Высоцкий. Вот и мы, геологи, помогали работникам совхоза «Восточный» во время окота. Хочешь баранину на новый год по рубль сорок за кило без очереди и талонов? Будь добёр!

Память – вещь забавная. От рыжей дамы с сайта до окота – двадцать семь лет, а всё укладывается в три строки. Мы с Тарантасычем, вторым геологом, ездили помогать пастухам на самую дальнюю кошару. Тарантасыч не пил, не курил, не матерился и не изменял жене. Зато он плавал зимой в Енисее и лазил на кедры за шишками с ловкостью орангутанга. И когда кто-то незнакомый спрашивал: «А почему вы тут кого-то кличете Тарантасычем?», то ему показывали портрет на доске почёта, и тогда незнакомый говорил: «А-а-а, ну тогда поня-а-атно!», хотя объяснить, что же ему стало понятно при виде лысого улыбчивого мужичка без шеи ростом сто шестьдесят и полным ртом железных зубов – он бы вряд ли смог.

С нами в старом «Пазике» каждое утро и каждый вечер туда и оттуда ездили две деревенские девчонки. Одна – так себе, а другая – ничего так себе. Которая «так себе» занималась выниманием трупиков сдохших после родов ягнят из загонов и сниманием с них шкурок. Овца – она и есть овца. Тупое жвачное. Родила, наступила, задавила, затоптала – и дальше жуёт свою траву. Поэтому трупиков хватало. «Так себе» утром проходила по кошаре, словно доктор по палате, делая осмотр больных. Трупики доставала и складывала у входа, а живых малышей подталкивала к их вечно чавкающим матерям и то и дело кричала:

– Вот твой выблядок! Куда ты его, паскуда тупая, толкаешь! Места тебе мало?

С не переживших свою первую ночь, окоченевших и каких-то деревянных с виду ребятишек сдирали шкурки и отправляли на какой-то кожевенный завод. Трупики закапывали за забором. Меня с Тарантасычем возглавлял зоотехник нашей кошары, которого все за глаза называли Овцебыком. Он был отцом той, что «ничего себе», сожителем матери той, что поскромнее лицом, начальником над своим помощником-хакасом, и вообще главным на площади, сопоставимой с Лихтенштейном. Хакасия – огромная территория, и редкий местный бывает за её пределами. Хакас, помощник Овцебыка, всё больше молчал и занимался с утра тем, что обрезал под корень кухонным ножом хвостики выжившим ягнятам, помогал сдирать шкурки с одеревеневших, а потом что-то сыпал зверям в кормушки и вёл какой-то животноводческо-статистический журнал.

И вот как-то раз Овцебык прикололся:

– Вы как обедать захотите – у Дашки моей мясца возьмите да сварите. Свеженькое! Молоденькое!

И лицо в тот момент у него было такое… ну, обычное лицо. То есть, другого лица у него в принципе не было, и тем, какое было, он пользовался не очень разнообразно.

Овцебыком работать – это не юмористом ваньку валять на корпоративе перед столичными снобами. Тут чтобы прожить, не лицом надо кривляться и ерунду болтать, а тяжело работать изо дня в день от рождения до смерти. Потому и шутки у Овцебыка были тяжёлые, как его жизнь. Он не видел другой жизни. Не слышал других шуток. Возможно, это была его единственная шутка. А, возможно, он и не думал шутить, потому как попытка начать шутить после пятидесяти лет работы овцебыком крайне опасна. Можно спровоцировать недопонимание и прослыть на всю деревню. Ведь никто не станет начинать курить в пятьдесят лет! Так же и шутить. Поэтому, когда Овцебык пошевелил своей нижней челюстью, и вслед за этим я услыхал из-под его усов предложение пообедать свежим мясом час назад окоченевшей овечки, то не засмеялся, а задумался. В такие моменты негр в голливудском боевике говорит: «Дай подумать!», а главный герой любого из романов Мураками закуривает дешёвую сигарету от дорогой зажигалки, после чего следует подробное описание клубов дыма, устремляющихся под потолок кафе в районе Сайонара. Мне не так повезло по жизни: я не курил, а как уже сказано выше, вживую умею общаться не так красиво, как в чате. А поскольку в те времена в Хакасии ещё были овцы, но ещё не было чата, то красиво общаться мне только предстояло научиться. Я просто замолчал, уставившись на стол. На столе, за которым обедал Овцебык, стояла открытая банка тушёной свинины и кастрюля варёной картошки. Порезанный крупными неровными кусками лежал свежий белый хлеб. За столом сидели его дочь с подружкой, которая, возможно, тоже была его дочь. Деревня – дело тёмное. Сам стол находился в отдельном от овец помещении, что, вообще то, мало спасало от вони. Мы с Тарантасычем только что привезли в кошару полные сани сена, раструсили его по загонам, подновляя подстилку блеющим животным, накачали воды в водопойку, устали и проголодались, и вдруг нам радушно предложили сожрать любой труп на выбор. Но мы с напарником не успели даже переглянуться. Возможно, переглянувшись, мы бы поняли, что нам довелось увидеть явление природы, по редкости сопоставимое с полным солнечным затмением, и мы бы, толкнув друг друга в бок, усмехнулись и даже, возможно, через какое-то время я бы придумал остроумный ответ. Хотя, прошло четверть века, а ничего остроумного на предложение сожрать окоченевшую овцу мне в голову так и не приходит. Но тут дочь остряка выпучила глаза, выскочила из-за стола, закрыла рот ладонью и опрометью бросилась из-за стола.

«Й-ы-ы-э-э-э». Вот так, без восклицательного знака в конце она блеванула свежесъеденной картошкой точно в промежуток между мной и Тарантасычем и, зацепив нас нижними габаритами, ринулась на улицу. «И-ы-э-э» повторилось ещё трижды.

В тот день я не обедал, а когда вечером за нами пришёл «Пазик» и повёз в совхоз ночевать, подружки всю дорогу хохотали. Помнится, Тарантасыч минут через пятнадцать их непрерывного хохота сказал мне с отеческой заботой в голосе:

– Седушку бы под ними пощупать! Промокла подишты нАсквозь!

Ещё минут через десять водитель заявил, что если эта хуйня за его спиной не прекратится, то девки пойдут домой по степи ногами. Тишина стояла ровно три секунды. Потом та, которая «так себе», поглядела на ту, которая на тот момент была уже «ни то ни сё» – и истерика продолжилась до того момента, пока автобус не остановился около нашей общаги. Необыкновенные существа – девчонки!

* * *

Моя очередная знакомая не смеялась вообще. Даже на сайте знакомств на её страничке всё выглядело предельно конкретно. В графе «Времяпровождение» – лаконичная запись: «Отдых». В графе «Хобби» – «Фотоаппарат «Кэнон 600Д + объектив 50\1,8 фикс (продам только объектив)». Я ещё раз перепроверил. Всё верно: в графе хобби – запись о продаже объектива!

Когда знакомишься с новой дамой на таком сайте, то, в принципе, можно вести себя как поручик Ржевский на балу у Наташи Ростовой. Мол: «Какие у вас замечательные туфли, мадам! Может, поебёмся?» Потому что, выставив тут мордашку на показ, да ещё ответив на первое же твоё незатейливое: «Отлично выглядишь!», дама ясно даёт понять, что шуба у неё есть, в Турции была, голова не болит, а вот в личной жизни – провал за провалом. Или вообще один сплошной провал. В молодости лишь промоина с годами превратилась в овраг, разрушив сначала главный мост, а потом и все объездные дороги. И если когда-то казалось, что от счастья её отделяет расстояние в два плевка и можно оказаться на том краю, прыгнув даже без разбега, то теперь край пропасти слабо виднелся в дымке, застилающей горизонт. Уже все ногти ободрала, колени сбила, а вылезти, преодолеть, перелететь пока не удалось. И с каждым разом прыти меньше, и уже не до прогулок при Луне, и когда-то хотелось, чтобы был красавец на «Джипе», а потом уже сойдёт и лысенький, и без «Джипа», да лишь бы не пил, а потом – лишь бы много этой дряни не пил, да лишь бы из дома не нёс. И планка опускается всё ниже и ниже, до уровня личной самооценки, ну может ещё на сантиметрик, на миллиметрик, после чего тратиться на косметику и покупать себе дорогое бельё становится бессмысленно. По инерции, конечно, можно ещё сесть на диету, побегать по утрам, сходить к парикмахеру и каждый вечер твердить мантру о том, что надежда не умирает. Можно, конечно, рублей за сто попробовать поднять анкету. Потом за полтинник обвести её жирной кружевной рамкой и, подавив самолюбие, можно даже сказать – втоптав в грязь девичью гордость! – указать желаемый возраст партнёра только «От», не указывая конкретную цифру в графе «До», но только лишь с тем, чтобы убедиться: картошку осенью вновь придётся копать вдвоём с мамой. И что самое страшное – ходить на даче в резиновых сапогах и телогрейке становится всё удобнее, вместо диско начинаешь прислушиваться к старинному русскому романсу, и на какой полке валяются туфли на шпильках – сразу и не вспомнишь.

Эти персонажи настолько одинаковы и многочисленны, желания их настолько прозрачны, записи на личных страницах так убийственно скучны и бесперспективны, что твоё мужское желание уже неотличимо от желания помочь каждой хоть чем-то, а иногда сменяется брезгливостью. «Подарю любовь и счастье!» «Мечтаю встретить половинку!» «Любите меня такой, какая я есть! Тогда получите то, о чём мечтали!» «Надеюсь встретить того, кто сможет оценить богатство души!» «Сохранила капельку тепла для того, кто способен полюбить!»

В такие моменты смотришь на носки под батареей, на дорожку, протоптанную в пыли от дивана до холодильника и туалета, выпиваешь из горла бутылку холодного пива, и накатывает иногда тоска, а иногда такое, что после прочтения твоего откровенного мнения на тему счастья, любви и половинки тебя загоняют в чёрный список и жалуются модератору. Хотя находятся и такие, которые переводят пошлости в шутки и начинают выпытывать подробности о твоих квадратных метрах, лошадиных силах и рублях, делая вид, словно мой выпад про то, что половинки бывают только у жопы, не читали. А злость на себя и на них всё сильнее, и выливается в горло второе пиво, и пошла писать губерния уже на исконно русском. И ни в чём не повинная по крайней мере передо мной тётка на том конце провода с горечью понимает, что и этот сайт – не решение её жизненных проблем, а все мужики – точно негодяи! Ведь не зря подруга предостерегала выставлять тут то старое фото в купальнике! Да, она знала, что немного не модель, или что двое детей для не растратившей любовь женщины – многовато, но не думала, что всё так плохо. Ведь она целый месяц сидела на кефире с огурцами, прежде чем упасть на турецком берегу и заплатить за дурацкую фотосессию целых десять баксов! Лучше бы ела свою любимую пиццу! Все мучения напрасны, её достоинства вновь не оценили.

Поэтому запись о продаже объектива вселяла надежду на что-то новенькое.

* * *

Переписка наша была короткой, словно бой на рапирах, и заставила поулыбаться в предчувствии.

– У меня тоже есть фотоаппарат. Тоже «Кэнон». Недавно купил. Почём отдаёшь объектив?

– Приходи к памятнику Матросова завтра в шесть! Номер телефона – такой-то. Кидай свой!

Я кинул ей свой номер и внимательно всмотрелся в мутное фото. Снято явно не на «Кэнон». Что-то рыжее на фоне чего-то синего. «Кэнон» так не снимает даже без объектива. Про «Кэноны» на тот момент я знал если не всё, то очень много.

Назавтра в шесть я стоял у памятника герою. Опознавательный знак в виде фотоаппарата висел у меня на плече. Ничего рыжего в поле зрения не попадалось. В шесть двадцать пять, когда я уже собрался уходить, брякнула эсэмэска: «Подходи к „Пикре“. Я тут гуляю с собакой».

Шесть остановок до пивзавода я проехал на автобусе. На улице стоял июль, асфальт медленно плавился, по небу уже неделю ползали опасные тучи, где-то далеко погромыхивало, но вместо дождя стояла стопроцентная влажность. Народ обливался потом, стоял в очередях за квасом и мороженым и ходил в минимальном количестве одежды. Внутри меня тоже собиралась буря и проскальзывали молнии. Ещё из автобуса я увидел, как сидящая на газоне рядом с табличкой «Не ходить! Посажено!» здоровенная деваха с кипой рыжих волос до поясницы кидает мячик, а какая-то пятнистая обезьяна прыгает за ним в высокую траву. Это была она. Я сразу окрестил её как Б-52. От американского бомбардировщика она отличалась лишь тем, что у неё звёздно-полосатый флаг был на животе, а не на хвосте. Белой резинкой забранные ярко-рыжие волосы издалека можно было принять за хвост любимой кобылы маршала Будённого.

Вообще, у меня есть привычка присваивать знакомым женщинам цифры. Первая жена отпечаталась в моей памяти как Б-3, вторая – как Б-9. Потом в цифрах я запутался и стал вводить буквы. Не только Б, то есть – бывшая, а какие на ум приходили. И вместо номеров по порядку тоже стал лепить любые. И пришёл к выводу, что за двадцать подбитых баб надо присваивать звание героя и бесплатно возить на трамвае. Дело это тяжёлое, опасное и, видимо, безнадёжное: орудие у тебя одно, калибр – не ахти какой, времени на перезаряжание с годами требуется всё больше, а враги только прибывают.

Б-52 сидела на одеяле, расстеленном на траве. Рядом лежали сумочка и фотоаппарат.

– Привет! – сообщил я ей. – Я – Гена. Как оно?

Не глядя на меня, она вновь и вновь кидала собаке мячик, а та как заведённая раз за разом притаскивала его обратно, выискивая в пыльной траве околозаводского скверика.

– Хорошо! – через три броска ответила она.