Круглый год с литературой. Квартал четвёртый

До седых волос сыны сильны.
Знаю я, случись со мной такое,
Что и сердцу не стучать в груди,
Тёплой материнскою рукою
Подтолкнёт его. Шепнёт ему: «Иди!»
Снова всех дорог мне стало мало,
Снова уезжаю второпях,
Снова оставляю сердце, мама,
На твоих, любимая, руках.

Мне оно не нравилось, и я спорил с некоторыми своими коллегами, которые его защищали. Им понравился образ оставленного на родине сердца. А я доказывал, что этот образ возник вопреки нормам языка, который предписывает оставлять где-то частичку сердца, а не всё сердце целиком. А кроме того, стихотворение сентиментально, слащаво. Но сентиментальность взывает не к чувству, а к человеческому инстинкту.

С середины 80-х Сбитнев почти полностью переключился на историю России, Руси. Написал роман-дилогию «Великий князь» о князе Игоре Черниговском, павшем жертвой предательства в княжеских междуусобицах XII века и канонизированном православной церковью как мученик. За эту дилогию получил в 2009 году премию своего Союза писателей России «Александр Невский».

Чего действительно не отнимешь у Сбитнева – это его кропотливая дотошность, с какой он подходит к интересующему его предмету. Заинтересовался «Словом о полку Игореве» и стал изучать древнерусские говоры, чтобы понять язык произведения, написанного в XII веке.

Он издал в Чернигове в 2010 году книгу «Тайны родного Слова. Моё прикосновение к «Слову о полку Игореве», за которую получил от общественной организации орден «Служение искусству».

Любопытная книга. Кое-что в «Слове» Сбитнев прочитал заново и, должно быть, правильно. Какие-то тёмные места в памятнике разъяснил. Но меня удивил один апологет Сбитнева, пересказывающий его концепцию, которая высмеивает именование князя Олега, названного «почему-то по-хазарски каганом».

Но в написанном на век раньше «Слова о полку» «Слове о законе и благодати» митрополит Илларион именует князя именно каганом – верный признак того, что это заимствование из хазарского жило в языке того времени.

Другое дело, что по Сбитневу в подлиннике не «кАган», а «кОганя», которую он переводит как «кроха», «дитя».

Сбитнев приписывает авторство «Слова о полку Игореве» Болеславе, дочери великого князя киевского Святослава. Его расшифровка авторской подписи очень любопытна. Странно, что о ней, кажется, до сих пор не высказался ни один из авторитетных учёных, изучающих русскую древность!

* * *

В детстве мне очень нравилась книга Алексея Свирского «Рыжик». Трогательная история маленького оборвыша, которая заканчивалась необычно – смертью лучшего друга Рыжика, запомнилась надолго.

Это потом, прочитав автобиографическую книгу Свирского «История моей жизни», я понял, что автор – не просто дореволюционный писатель, как я решил поначалу, но что он пережил революцию и писал ещё и после неё.

Алексей Иванович Свирский родился 8 октября 1865 года. Как и его герой, он с детства стал беспризорником и начал бродяжничать по стране. Причём география его бродяжничества обширна. Он исходил всю Россию, побывал в Константинополе, в Персии, работал в Донбассе, на Волге, в Крыму, на Кавказе. Даже в Туркестане собирал хлопок.

Писать стал рано. Любимого моего «Рыжика» написал в 1901–1904 годах. А до этого написал рассказы и очерки о босяках, которые печатал в периодических изданиях и собрал в книги «Ростовские трущобы» (1893), «В стенах тюрьмы» (1894), «По тюрьмам и вертепам» (1895).

Конечно, на память сразу приходят «Петербургские трущобы» В. Крестовского. Да, Свирский продолжил его традицию. Он пишет рассказы и очерки о беспризорных детях, которые тоже собирает в трёхтомнике «Несчастные дети» (том первый – «Мир трущоб», том второй – «Мир тюрем», том третий – «Мир нищих и пропойц»).

Еврейские погромы, которые застал Свирский, стали толчком к написанию «Еврейских рассказов» (1909), «За чертой» (1912), «В дни бесправия» (1927), «Евреи» (1934).

После революции Свирский член объединения писателей «Кузница». Но его рассказы о послереволюционном быте неудачны. Похоже на тот случай, о котором мы говорим: автор одной книги. Свирский хорош там, где он пишет на совершенно определённую тему, связанную с бродяжничеством, с беспризорничеством, с тяжёлым бытом рабочего люда.

Умер 6 февраля 1942 года.

* * *

Андрея Донатовича Синявского (родился 8 октября 1925 года) я помню в основном по статьям и особенно по рецензиям в «Новом мире» А. Твардовского. Видел его несколько раз в ИМЛИ, но знакомы мы не были. Последней его работой, которую я прочитал до его ареста, была вступительная статья к стихотворениям Б. Пастернака, вышедшим в серии «Большая библиотека поэта».

А до этого читал ещё его книгу «Пикассо», написанную в соавторстве с И. Голомштоком, и написанную в соавторстве с А. Меньшутиным книгу «Поэзия первых лет революции. 1917–1920».

Потом я читал гнусные статьи Д. Ерёмина и З. Кедриной, которые навсегда закрепили за их авторами репутацию людей из КГБ, читал письмо 63 писателей, предложивших отдать им арестованных Синявского и Ю. Даниэля на поруки, читал злобную речь Шолохова, где он жалел, что с Синявским не расправились по законам революционного времени, то есть «не пустили в расход». Знал, что в день конституции 5 декабря 1965 года на Пушкинской площади состоялся митинг, потребовавший гласного суда над Синявским и Даниэлем. Тогда же впервые услышал имя Александра Сергеевича Есенина-Вольпина, сына Сергея Есенина. Есенина-Вольпина и ещё несколько человек увезли с митинга на допрос работники госбезопасности. Но отпустили. Это был первый митинг на Пушкинской. В дальнейшем госбезопасность была не столь миролюбива.

А после прочитал я и Абрама Терца (Синявский) и Николая Аржака (Даниэль). Терц мне не понравился, а у Аржака понравилась только «Говорит Москва».

Впрочем, я говорю только о тех книгах, за что они были арестованы – Синявский и Даниэль. Не помню, входила ли в этот перечень работа Терца «Что такое социалистический реализм». Если входила, то извиняюсь – эта работа мне понравилась.

А послетюремные вещи Терца «Прогулки с Пушкиным», «В тени Гоголя» (об этой книге прекрасную работу «Письма из Мёртвого дома» написал самарский учёный В.Ш. Кривонос), «Спокойной ночи» меня равнодушным не оставили. Было смешно читать стенограмму пленума Союза писателей РСФСР, где все выступавшие облаивали Синявского (Терца) за его книгу «Прогулки с Пушкиным». Весёлая эта книга своим тоном у меня вызвала в памяти знаменитое определение Блока: «Весёлое имя Пушкин».

Стенограмма производила впечатление, что Синявского ненавидят не столько за Пушкина, сколько за то, что он выбрал для себя еврейский псевдоним. Кажется, что выступавшие намного чаще произносят «Абрам Терц», чем «Пушкин». Иногда автора называют: «Синявский-Терц», но в таком контексте, который свидетельствует, что речь идет о страшном предательстве веры человеком, перешедшим из православия в иудаизм.

Синявский останется в памяти (он умер 25 февраля 1997 года) весёлым человеком, умевшим подмечать смешные явления жизни, относившимся к советскому строю как к гротеску, как к общественному нонсенсу.

* * *

Жаль, что у нас почти неизвестна Екатерина Алексеевна Сысоева (родилась 8 октября 1829 года). Она – автор очаровательной книжки «История маленькой девочки», написанной по всей очевидности на автобиографическом материале. Кроме того, она создала несколько художественных биографий: «От бревенчатой хижины до Белого дома, жизнь Дж. Гарфильда», «Жизнь и подвиги Иннокентия, проповедника Евангелия на Алеутских островах», «Жизнь Гарриет Бичер Стоу».

С 1882 года она издавала детский журнал «Родник», пользующийся популярностью.

Она перевела роман Виктора Гюго «Девяносто третий год», повесть для детей Сесилии Джемисон «Леди Джейн», роман Ганса Кристиана Андерсена «Только скрипач».

А ещё она способствовала развитию просвещения в России. В её журнале «Воспитание и обучение» печатались лучшие педагоги того времени В.П. Авенариус, Н.И. Позняков, Д.Н. Кайгородов. Она перевела Г. Спенсера «Воспитание нравственное и физическое», Ч. Дарвина «Половой подбор», Э. Маха «О звуковых ощущениях».

Словом, много доброго сделала эта незаслуженно забытая ныне женщина, скончавшаяся 4 декабря 1893 года!

* * *

Эдуарда Владимировича Тополя (родился 8 октября 1938 года) я помню по публикации в «Юности». В 1978 году он эмигрировал в Америку.

Романы «Красная площадь» и «Журналист для Брежнева», написанные им в соавторстве с Фридрихом Незнанским, я прочитал уже в тамиздате.

Потом уже в 2004 году по «Красной площади» у нас сняли телесериал (8 серий).

Мне Тополь не представляется интересным детективщиком. А эротических его романов «Россия в постели», «Новая Россия в постели», «Невинная Настя» я не читал. Не тянет.

Вообще-то Тополь начинал как сценарист. И за сценарий фильма «Юнга Северного флота» в 1964 году получил «Алую гвоздику», которой ЦК комсомола отмечал лучший фильм года для детей и юношества.

Как сценарист он у нас и востребован. «У. Е.», «Ванечка», «Монтана», «Чужое лицо» – всё это снято для телевидения, для нашего ТВ, которое я давно уже не смотрю.

Удивило, что московское правительство в 2005 году (при Лужкове) наградило его премией «Вместе с Россией» – за развитие русского языка и литературы за рубежом.

И не удивил его приз международного кинофестиваля «Золотой Феникс» и призы Международного фестиваля «Волоколамский рубеж» за фильм «На краю стою»: сценарист он опытный.

* * *

«У этих фарсов кроме всех прочих достоинств есть ещё одно – они смешные», – писал о фарсах Генри Филдинга его исследователь Юрий Кагарлицкий. И добавлял: «Достоинство не из последних. Ибо фарс, как известно, был началом и первоосновой комедии».

С фарсов начинал великий английский писатель. Его «Авторский фарс», поставленный в марте 1730 года, прошёл только за один этот год 41 раз. Успех спектакля был таким мощным, что администрация театра вынуждена была для этого спектакля отпечатать билеты, продававшиеся заранее. Прежде театральная публика врывалась в зал и бежала по скамейкам без спинок к передним рядам. Билеты на Филдинга несли в себе новинку: места были пронумерованы.

Между тем, некоторые пьесы Филдинга вызвали жестокую критику правительства и, в частности, Канцлера казначейства сэра Роберта Уополла.