Сборник романов и повестей

Отчубучил «развеселую» «Темную ночь».

Тепло и вечерний бардовый свет лились из мрачной глуши подмосковных, зелено-синих лесов.

9. Дискотека. Темные аллеи.

Этим же вечером в 21—00 дискотека.

Приглашаю Елену на танец, под наикрасивейшую композицию «Джони».

Потом втянул ее в наш круг – на совместную трясучку. В моде были танцевальные марафоны и фээргэвский хэнсэмбл «Чингиз-Хан». Мы, сознательные комсомольцы считали эту буржуйскую ВИАху группой фашистского толка, хотя, о чем поют – перевести было некому. А тут дружно и непатриотично, наши бойцы, начали дрыгаться под «Москау-москау». Я поведал, вслух свой вариант перевода. Наш круг, тут же, остановился и принципиально не скакал под «фашистов». Мы сурово осматривали несознательных пионеров и комсомольцев, укоризненно качая головами.

Это, потом, спустя много лет, я узнал, что песня «Москва» – это почти гимн Москве и России.

Если бы было иначе, думаю, что она, просто бы, не звучала на дискотеках!

И более других в фаворе был, не сходящий из-под иглы, наикласснейший сингл «Johnny!»

Недавно, мельком, услышал в автобусе. Водила крутил по «Маяку», ринулся – попросить: сделать погромче! Ностальгия нахлынула, резко, неожиданно, не вовремя. Я упирался в локти и спины граждан, но ментально загрузился в тень темной Солнечной фазы августа того, бесконечно далекого года. На границе вспышки короны и полного мрака… Я чуть не разрыдался. Почему??? Откуда и зачем эта наивная сенситивность?

Хорошо, что народу было много – не смог прорваться!

Только через 30 лет, из интернета, я узнал, что пела ту завораживающую песню, с хрипловатым придыханием, надрывно, гиперсекси Джилла – Гизела Вюхингер – австрийcкая певица из Линца.

Потом погуляли по вечерним аллеям лагеря. Темные аллеи между рядами акаций, как у старика Тургенева Иван Сергеевича в любимом Спасском! Только не литературный избыток эпохи в кустах – бетонные чаши и цементные пионеры с горнами на пьедесталах.

Все так просто. Разговоры… о чем? Да ни о чем! Никакой политики, никаких проблем, кроме себя, конечно же.

– Ты кто по национальности? – мой вопрос. Зачем? Неужели это меня тогда беспокоило?

– Русская… или полячка, наверное… Отец был поляк.

– Был? А что с ним, где он сейчас?

– Лучше о нем не спрашивай!

– Хорошо, а что ты любишь? -я

– Читать, -она.

– Кого? -я

– Моя настольная книга Антон Павлович Чехов.

– !!? – это я ржу про себя, неудержимо. Вот, что означают эти знаки.

В то время у нас в моде были расставания с девочками в, так называемом, «чеховском» стиле.

Поясню. Поначалу выдается, со слезливой чувственностью и надрывом, «прости и прощай, о возлюбленная небом», далее переходит в холодящую чопорность. Сухо и немного гневно:

– Нам не суждено более видеться, мадемуазель, по ряду сложившихся объективных и субъективных причин и ввиду, нижеследующих обстоятельств… – Девчушка деревенеет, но ты, вроде как, не при чем. Сказано же – обстоятельств! И с чистой совестью выметаешься из н е ё… Из девчушечки…

Конечно же, стайл – «псевдо-чеховский», но эффективности не умаляет.

Мельников приучил, змей! Тимоха долго не мог отделаться от этой фразеологии…

– А какое у тебя хобби? – (она).

– Спорт, книги.

Я конечно же приврал, примазываясь к литературным увлечениям, но только чтобы подстроиться под нее. Читал я тогда мало.

Марание белых листов, свой стук по клавиатуре, – ни тогда, ни сегодня я не воспринимал за настоящую литературу.

– Мы повторяемся… Наверное много общего…

– Расскажи о себе побольше, о детстве…

– До седьмого класса занималась в цирковом кружке…

Боже!!! Когда это было?

Я выпотрошил свое пионерское бытие. А вот и нужный файл!

Из пыльного мешка сыпанули: детская комната школьника при ЖЭУ, ансамбль ложечников (мы дубасили на алюминиевых ложках «во поле береза стояла») на очередном районном конкурсе самодеятельности. А тут, вдруг, на сцене тоненька, неестественно гибкая, как вощенная бечевка, девочка. Вдохновенно отрабатывала бесценную картонную грамоту, скрупулезно выполняя свои пассажи, радовала нас, демонстрируя некоторые подробности физиологии, игнорируя наши дурные смешки.

Совпадение: Ольга Сур материализовалась в восторженную комсомолку с улицы Макса Горького.

Она ли это была, нет, спросить я, почему-то, смутился.

Она вновь потащила меня на дискотеку. Ее фраза:

– Еще хочу себя показать! -удивила и оттолкнула меня. Мне же хотелось болтать и бродить по темным аллеям.

Раздосадованный – я спрятался в дачу. Болезненная слабость размазала меня по скрипучей койке.

10. Кроссы, пинг-понг.

«Ребзики» наши бегали кроссы по утрам. Заводилил там Строгов.

Я ленился, ссылаясь на нездоровье.

Жалко, что врачиха из лазарета уехала. Ее сменила раздраженная тетка под пятьдесят. Мы с Тимохой прогрустили весь вечер вспоминая —«добрую и нежную». Мне бы быть постарше, или ей моложе. Дежурная печаль переходного возраста. Патологическая тяга к взрослым женщинам. Взаимная – я убеждался не раз. На тот период с ровесницами все было, как-то, сложнее.

Ленка вдруг предложила поиграть в пинг-понг. Я проглотил давешнюю обиду и поскакал за ракетками.

«Ребзики» убежали на «стадик» пинать мяч.

А я продолжил хлопать фанерными ракетками хрустящий шарик.