Юмористические рассказы. Первая часть

Венера Георгиевна родилась с перекошенным ртом, разной длины руками. Одна сторона лица была полностью деформирована, говорила она плохо и больные ее не понимали. Переводила медсестра.

При первой встрече с Венерой Георгиевной Никитичне стало плохо. Отхаживали ее долго. Откроет глаза – она, и снова в небытие. Может, не так все было, любит она пошутить. Но сама рассказывала.

Напротив врача сидел пожилой человек с седой бородкой.

– В вашей диете обязательно должны быть икра, осетрина, семга, ананасы.

– Я это все ем постоянно.

– Да, – ее рот скривился от удивления еще больше. – Глаза ваши мне не нравятся. Пили под Новый Год?

– Как же, немного коньячку.

– Сколько это немного – грамм пятьдесят?

– Обижаете, Венера Георгиевна, грамм пятьсот.

– Что? Валя, – крикнула она медсестре, прикорнувшей за ширмой после новогодних праздников, – выпиши ему инсулин и все, что попросит…

На крыльце райпотребсоюза пузатый человек орал в мобильник:

– Пойми, там нет мово интереса. Ну и хрен с ним, что дорога общая, в кармане вошь на аркане. Какой миллион ускреб? Ты это, за базаром следи. Нету у меня денег, и все.

Посмотрев на Никитичну, спросил:

– Опять надо брехунок выписать? Там одна блевотина, а не выпишешь будет большой геморрой.

Пискнул мобильник, заиграл «Мурку».

– Подожди, Никитична. Марфа, привет! Что, что? Кто на заду у тебя ждет? Николай? Ах, ты огород имела в виду. Теперь тебя подстегнул к своим проблемам, какой упертый. Я же говорю: нет мово интереса. Или вот что: пусть даст на неделю свою актрису, как он ее называет. Что, все буфера ей помяли, своротили сцепку? Если не будет этой самой актрисы-матриссы – только отлив. Все завязали. Вот, Никитична, живем, как на море: то прилив, то отлив.

– И все в свой карман.

– Не в чужой же, всеобщие блага – в прошлом. А брехунок подпишу, даже два – один тебе, все равно заставят…

Снова заиграли « Мурку», снова раздалось по улице: «А я говорю – нет мово интереса». Телевизионная мачта ретраслятора показалась ей наркотической иглой, воткнутой в тело города, по которой сползали похожие на кровь розовые сгустки облаков.

Из подъезда пятиэтажки выскочила с сумкой и фонендоскопом в руках медсестра скорой помощи.

– Эх, и вредный мужичок, – пожаловалась Никитичне.

– К нему и иду.

– Вам бы медаль «За мужество», – восхитилась медсестра.

И орден бы дать не мешало. Старик был жадный, злой. Недавно потерял зрение и стал еще злее. Заставил пригласить в свидетели соседку, прежде чем открыть дверь.

– Сволочи, – орал он на всех – на родных и близких, на чиновников и социальных работников, особенно на врачей, дошел до прокурора. Бригадами приезжали из больниц и поликлиник, но что припишешь: давление, как у космонавта, сердце здоровое. Немного спина побаливает, так и молодых вон как скручивает.

Она смотрела на него – маленького, обмоченного, с всклокоченными волосами. Один глаз стеклянный, другой словно немного видит, и все время бегает туда – сюда, как на старых часах. Страшновато.

– Вот вам пенсия, семнадцать тысяч рублей.

– Все правильно? – спрашивает он у соседки.

– До копеечки, – подтверждает та.

– Пока, Федор Владимирович, увидимся.

– Тоже мне профессор Беляев: чем смотреть мне – стеклянным глазом?

В редакции брехунка, расположенной в центре развлечений и досуга, где постоянно звучали песни, Никитична отдыхала. В газете журналисты не работали, всех сократили. В кресле редактора сидела Матрена Васильевна из местного училища. Корреспондентами числились кулинар Елена Маленькая и техник мукомольной промышленности Елена Большая. Никитична приходила в брехунок к чаепитию. Прослушав последние новости, Никитична не выдержала:

– Девоньки, а когда вы работаете?

– Надоело нам работать, – сказала Елена Маленькая, – мы перешли на самообслуживание.

– Так не выписывают газетенку.

– Зато нам удобно, – вставила Елена Большая. – В редакции и парикмахерская, и столовая, и переговорный пункт, и справочная, и товары первой необходимости.

– Хватит, надоело. Липовые чиновники, липовые депутаты. Буду баллотироваться в мэры…

В приемной мэра города Анны Никитичны Ершовой собрались местные начальники.

– Как вы думаете, возьмет нас в свою команду новый мэр или пора подыскивать другую должность, – спросил Эдуард Вениаминович из потребительского союза.

– Не верю я, что 70 процентов горожан за нее проголосовало, – высказал сомнение начальник городского рынка.

– А что тут непонятного: была почтальоном, все ее знают, – вставил главный коммунальщик.

– И она знает всех, в том числе и нас, – подтвердил начальник почты.

– Скорее всего, не подпишет Анна Никитична наши заявления. Не только она, все знают, как мы попали в свои кресла, – заявила редакторша.

Раздался звонок телефона, незнакомая присутствующим секретарша сняла трубку, послушала и утвердительно кивнула головой.

– Сегодня приема не будет, Анна Никитична знакомится с новыми работниками мэрии, – сказала весело она.

На перекрестке

На перекрестке дорог, где степной ветер гонит серые волны ковыля к далекому Узеню, встретились двое, с котомкой и рюкзаком.

– Здорово, Пахом! Узнал меня? Петров я с Ежей.

– Здорово, Устим! Как не узнать, вместе выросли. Как там в Ежах? Как Кондрат Иваныч?

– Ничего, хромает. На баб поглядывает, которые остались. А в Суслах как: не все померли?