Выход тигра. Проект «ГиперСибирея»

Медведь где-то затих, но Павел шестым чувством ощущал близкое присутствие зверя. Невидимый поединок между ним и медведем уже начался. В конце концов, ему удалось отправить Лешего в поселок. Он еще с тайной надеждой, что его могут вернуть, оглянулся перед лесом и исчез за разлапистой елью. Оставшись один, Павел почувствовал, как ободряющие мурашки от ощущения близкой опасности, забегали по всему телу. В избушке он сел к небольшому окошку и стал осматривать готовность ружья.

В этот момент какая-то тень загородила свет в окне. Подняв голову, он увидел, как огромная, по-лошадиному вытянутая голова медведя злыми глазами в упор смотрела на него. Доли секунды они изучающе смотрели друг на друга перед схваткой, затем последовал удар, раздался звон разбитого стекла, и на месте, где только что сидел Павел, с бешеной скоростью замелькала когтистая медвежья лапа. Но он уже успел отскочить к стене, и, пока вскидывал ружье, медвежья лапа исчезла в окне.

Опытный медведь заскочил на крышу, пытаясь разрушить ее. На счастье Павла избушка была полностью срублена из толстых бревен, потолок под тяжестью огромного зверя, прогибался, скрипел, но не сдавался. Медведь наверху ревел от досады, в бессильной ярости скреб по бревнам когтями, а Павел внизу молился, чтобы потолок выдержал, не похоронив его под собой. Наконец, медведь, поняв тщетность своих усилий, грузно спрыгнул с крыши, и, решив избрать иной способ, стал в раздумье ходить вокруг избушки. Павлу оставалось только ждать, держа под наблюдением дверь. Он напряженно силился предугадать, что может предпринять медведь на этот раз. Даже через бревенчатые стены ощущалась энергетика и мощь зверя, она, казалось, заполняла все вокруг, подавляя все силы к сопротивлению. Павел порой чувствовал себя, как небольшой зверек, пойманный в ловушку.

Неожиданно мощный удар в стену отбросил его к противоположной стене. Вскоре удар повторился снова, до основания сотрясая избушку, медведь отходил в сторону и с разгону врезался в нее всей своей тушей. Павлу стал понятен его замысел, он тут же рванулся к двери, но ее уже намертво заклинило меж косяков, а бедная избушка после каждого удара судорожно вздрагивала и, натужно скрипя, все больше подавалась набок. Низ ее от времени подгнил и уже не выдерживал все более усиливающегося медвежьего натиска. Зверея от собственной мощи и предвидя скорую победу, медведь, оглушительно взревев, в решающем броске, обрушил на нее всю свою силу. Избушка дрогнула, и, не выдержав чудовищного удара, с жутким треском и скрипом, похожим на человеческий стон, рухнула, сложившись как карточный домик. Павла швырнуло на пол и погребло под грудой бревен. Свет тотчас погас над ним. А где-то наверху торжествующе ревел медведь, он пытался докопаться до поверженного врага, шумно внюхиваясь и царапая бревна толстыми когтями, но они переплелись в такой коловорот, что их невозможно было растащить даже бульдозером. Напоследок, издав победный трубный вопль, черная громада с седым воротником и лошадиной мордой, не спеша, двинулась вдоль берега, время от времени оглядываясь назад т пугая все живое вокруг ужасным ревом.

Для Павла же битва еще не закончилась. Очнувшись, он стал протискиваться вдоль бревен на свет, не выпуская ружья из рук, и последним усилием воли смог выбраться наружу. С сожалением, он осмотрел то, что осталось от разрушенного жилища. Это какой же невероятной силищей нужно было обладать медведю, чтобы сотворить подобное! Снаружи разгром казался еще более ужасающим, чем изнутри.

Бревна бедной избушки, как вывернутые кости, беспорядочно торчали в разные стороны. Павел, словно живое существо, поблагодарил ее за приют и спасение, чувствуя, как ненависть к зверю за порушенный кров рождается в нем. Даже на краю света ему не было спокойной жизни . всюду найдутся тайные иль явные враги, для которых всегда будет лучше, когда ты скорее мертв, чем жив. Таковы неумолимые законы борьбы за выживание. Ну что ж, Павел был готов к борьбе, ведь теперь он знает и ненавидит своего врага точно так же, как и он его. Даже лежа под своим разрушенным жилищем, он верил, что пока жив, у него всегда есть шанс, помня байку опытных таежников, что только когда человек поверил, что он погиб, тогда он действительно погиб.

Павел осмотрел оставшееся снаряжение при себе: два патрона в стволах и охотничий нож за поясом. Их шансы почти равны, но, в любом случае, медведь не должен сейчас от него уйти, чтобы спустя некоторое время, Павел из охотника не превратился в жертву, на рыхлом прибрежном грунте четко отпечатались крупные следы зверя, от их размеров веяло холодом смерти, но Павел уже принял решение и поспешил в погоню. Подойдя к повороту, он выглянул из-за кустов и вдалеке увидел удаляющуюся черную гору, неторопливо бредущую в направлении горизонта, где лес подступал к горам. Спокойная уверенность и величавая безмятежность ощущались в каждом движении могучего зверя, у которого больше не было соперников на этой земле. И у Павла екнуло сердце от того, что они вынуждены были стать смертельными врагами, но если злое чудовище, скрытое в нем, разрушив твой дом, пытается лишить тебя жизни, и, тем самым, нарушить завещание Николая Ивановича, ввергнуть в нищету и лишить будущего его детей и внуков, то неизбежно предстоит жестокая битва, в которой победа одних означает погибель и забвение других; он также отлично знал, что жалость к врагу делает его соучастником дальнейших преступлений против своего народа, а это ведет к душевному опустошению и кармическому наказанию, отбрасывая на самое дно в иерархии человеческого развития.

Седовласый исполин шел не спеша, и дистанция между ними быстро сокращалась, оставалось уже совсем немного сблизиться до убойного выстрела, но ветер внезапно переменился, и его порыв донес до медведя человеческий запах. Он с ревом вздыбился во весь рост и с трехметровой высоты с ненавистью взирал на Павла, оказавшись еще больше и страшнее, чем он себе его представлял. Не давая волю чувствам, Павел вскинул ружье в направлении медведя, и, стоя, ждал его приближения, помня совет бывалых охотников, что когда медведь огромными прыжками несется на тебя, есть только одна возможность – остановить его точным выстрелом; когда он, с лета припадает к земле и на мгновение замирает перед новым прыжком, в этот момент нужно стрелять ему в голову, больше шансов зверь человеку не оставляет.

Опытный медведь замысел Павла разгадал; издав громоподобный рев, он опустился на четыре лапы, и, развернувшись, исчез в лесу, предпочитая там сразиться с человеком. Павлу ничего не оставалось, как принять его условия, и он шагнул в темные дебри тайги. Все его чувства были напряжены, как струны, казалось, сейчас он мог видеть сквозь деревья и слышать, как падают на траву сухие листья. Прихлынувшая к голове кровь, стучала в висках, как взведенный часовой механизм, отсчитывая секунды до схватки.

Тайга встретила привычным осенним сумраком и туманной сыростью, как в заколдованном царстве. Настороженно застыли, ощетинившись колючими иголками ели и сосны, да из тумана сиротливо торчали голые ветки кустарников. Павел осторожно продвигался в направлении медведя, стараясь обходить погруженные в сумеречные тени густые заросли и глухие завалы, где зрение теряло силу, а непроходимые буреломы сковывали движенья. Ветер веял меж деревьев и менял направление, не давая Павлу возможности зайти к зверю с подветренной стороны, тем самым помогая медведю, дремучая тайга, для которого была его родной стихией. Но Павлу помогало некое шестое чувство, позволяющее ему вовремя обнаруживать медведя в засаде и держать его на безопасном расстоянии.

Так и кружили они по тайге, как беззвучные тени, пытаясь, заманить друг друга на свою территорию, медведь – в бурелом, а Павел караулил его на открытых местах. Иногда явственно чувствуя тяжелый взгляд зверя, он обходил опасное место с другой стороны, но там уже было пусто. Майка его взмокла от напряжения и неприятно холодила тело.

На опушке, у чащобы, он увидел огромную поваленную бурей старую сосну. Ее вывернутые кривые корневища и толстые сучья густо обросли лишайниками, которые длинными прядями свисали, как рваные лохмотья паутины. Земля постепенно поглощала в себя упавшего великана. Проходя мимо этой заросшей валежины, Павел почувствовал, как сильнее у него забилось сердце, и ускорился отсчет секунд в висках, он понял: за ней затаился враг и до его броска оставались мгновенья. Резко отпрянув назад и выждав несколько секунд, Павел стал медленно обходить валежину сбоку, и увидел, как черная тень метнулась из-за нее в чащобу. За сосной он обнаружил, как примятая к земле трава едва начинала распрямляться, а свежие медвежьи следы уходили в самую глушь тайги, утопающую в полумраке густых зарослей и буреломов.

Павел остановился в тягостном раздумье: смертельная игра в прятки не могла продолжаться бесконечно, и нужно было на что-то решаться. Время сейчас играло на стороне медведя. Остаться с наступлением ночи с ним один на один в тайге, означало – верную погибель. И, настороженно озираясь по сторонам, он пошел по медвежьим следам вглубь тайги. Густые кроны сосен закрывали дневной свет, а каждый из многочисленных завалов таил в себе опасность. Даже почерневший от времени и обросший поганками старый пень смотрелся издалека притаившимся зверем, а неожиданно вспорхнувшая с раскачивающейся ветки лесная птаха заставляла учащенно биться сердце. Постепенно тревога и опасность вместе с холодными туманами окружили Павла со всех сторон, а следы уводили его все дальше, в самые глухие таежные дебри, откуда теперь уже выхода не было ни вперед, ни назад. Завалы, покрытые толстыми мхами, все чаще встречались на его пути, а проходы между ними становились уже, что вынуждало Павла проходить от них в опасной близости, держа наготове ружье.

Он осознавал, что матерый медведь заставляет его вести поединок по своим правилам, но тайга, с цепочкой медвежьих следов, словно сама втягивала Павла в себя, и чем дальше заходил он в ее все более темные чащобы, тем сильнее становилось их губительное притяжение, как будто мощный магнит скрывался в самой ее глуши.

Петляющие среди буреломов медвежьи следы вывели Павла на крутую возвышенность, поросшую молодой смешанной порослью осин и елей. Среди мелькания он увидел непроходимый завал из деревьев – исполинов. Давний ураган разметал стареющих гигантов, навалив их в беспорядке, друг на друга. Веками росшие вместе, они и теперь лежали, намертво сплетенные мощными ветвями, как родные братья, навеки обнявшись в роковом падении.

Следы медведя терялись на твердой каменистой возвышенности, и Павел остановился, крепко задумавшись над ситуацией. До сих пор он преследовал зверя, но теперь все могло измениться с точностью до наоборот посреди бескрайней тайги. Где медведь сам мог выбрать место и время для своего нападения из засады. Преодолев сомнения, Павел двинулся в направлении бурелома, в надежде там обнаружить пропавшие медвежьи следы.

Не успел он сделать несколько шагов, как над завалом раздался встревоженный вороний крик. Слетая с ветки на ветку, ворон стремительно пикировал вниз, словно кого-то там атакуя. Павел замер на месте, напряженно вглядываясь в кучу поваленных деревьев. В этот момент, как внезапный взрыв, раздался треск ломаемых сучьев, и из засады выскочил медведь, сметая все на своем пути, и ревущей горой, бросился на Павла. Он успел только вскинуть ружье – и, не целясь, в упор выстрелил в широко раскрытую клыкастую пасть. Взревев от боли и мотая лошадиной головой, медведь метнулся в сторону зарослей и исчез внизу косогора, в ложбине.

Павел стоял, оцепенело, словно молотом, оглушенный медвежьим ревом, а в глазах еще зияла огромная пасть зверя с желтыми клыками, и мелькали перед самым лицом его мощные лапы. Подойди он на несколько шагов ближе к завалу или на мгновение промедли с выстрелом – и все было бы уже кончено, но не в его пользу. Он подошел к месту, где прятался медведь, обходя по пути сломленные им в момент атаки, как спички деревца, и обнаружил там старое логово с остатками линялой медвежьей шерсти. Стало быть, медведь намеренно вел его сюда, как в смертельную ловушку. Тут Павел вспомнил про ворона, предупредившего его в самый последний момент. Ему показалось, что он узнал в нем своего старого знакомого – седого ворона и даже узнал его хриплый голос, во всяком случае, очень хотелось в это верить.

Хитрые вороны и сороки часто наводят охотников на добычу, в надежде потом полакомиться остатками их пищи. Но гигантский медведь мало походил на чью-либо жертву, а поэтому старый ворон помог Павлу явно не по этой причине, а потом куда-то улетел по своим делам. Павлу тоже нужно было спешить, чтобы не упустить медведя, ведь выживший раненный зверь становится осторожен и опасен вдвойне. Спустившись с косогора, он вскоре обнаружил на мягком грунте низины отчетливые медвежьи следы, которые удалялись от места схватки сначала большими прыжками, а затем перешли на размашистый шаг. Крови нигде не было видно, а стало быть, пуля прошла по черепу вскользь, только оглушив медведя, и сорок он должен прийти в себя. А у Павла в ружье остался всего один патрон – и больше не было права на ошибку. Теперь к медведю нужно было подходить до верного выстрела, а сделать это будет очень сложно, зная его ум и опыт. Сейчас он попробует затаиться в самом недоступном для человека месте, залечивая рану и собирая силы для отмщения. Как видно, кабала сурового жребия намертво сковала между собой нерушимыми цепями человека и зверя, неотвратимо ведя их к роковой развязке, где право на жизнь получит только один. Закон тайги неумолим.

Помня об убывающем времени, Павел быстро продвигался вслед за медведем. К его удивлению, следы больше не петляли среди буреломов, глухих зарослей, по сопкам и завалам, где все таило в себе опасность и возможность для засады. На этот раз следы шли в одном направлении, по низинам среди редколесья. Было очевидно, что медведь, больше ни на что, не отвлекаясь, целенаправленно шел в какое-то определенное место. Однако, оставалось загадкой: он хочет там залечь и надолго затаиться или снова готовит ловушку?

Несомненно, оставалось только одно: их поединок продолжал проходить по сценарию медведя и только в удобных для него местах. Становилось не по себе от осознания подобных умственных способностей зверя и его возможностей в смертельной борьбе за выживание, спрятанных за грубым звериным обликом. Заблуждение на этот счет чуть не стоило Павлу жизни, но теперь, когда он узнал настоящую силу зверя, у него остался только один патрон и безвозвратно уходящее время.

Необходимо было спешить – и Павел прибавил шагу. Следы вывели его на старую заросшую звериную тропу, которая уходила в неизвестную ему глухомань, все дальше и дальше уводя от избушки, откуда он мог не найти уже обратной дороги. Но Павел продолжал настойчиво идти, увлекаемый свежими следами на тропе. Неожиданно, впереди, между деревьев, показался странный просвет, и, осторожно подойдя к открытому месту, он увидел, куда так целенаправленно вел его медведь.

Изумленному взору Павла открылись неприступные скалы, отвесной грядой возвышающиеся за рекой, и узкой полосой равнины. Об их древнем происхождении указывали много повидавшие на своем веку голые каменные склоны. Они были буквально испещрены многочисленными трещинами и расщелинами, образованными разрушающимися от дождей, ветров и времени горными породами. Поэтому восхождение на такие скалы грозило смертельной опасностью, где ни на один камень нельзя было с уверенностью опереться, не опасаясь, что он не рухнет с тобою в пропасть.

В этот момент из-за обвалившейся с гор каменной глыбы, поднялся во весь свой исполинский рост медведь, и, повернув мохнатую голову, долгим изучающим взглядом посмотрел на Павла. Они на несколько мгновений неподвижно застыли, внимательно глядя друг другу в глаза, как будто в последний момент пытаясь постичь сокровенную тайну врага перед смертельной схваткой. Впервые разглядев медведя так близко, Павел был поражен истинными размерами гиганта и темнотой его, почти, что черной шерсти, которая была посеребрена сединой на загривке и тонкой светлой полосой струилась по всему хребту. Но особое впечатление производит необычный взгляд зверя, пылающий жгучим, сумрачным огнем, будто это не медведь, а неизведанное существо, вселившееся в медвежью шкуру, пристально всматривалась оттуда в Павла.

Как только Павел, словно отойдя от гипноза, вспомнил про ружье, медведь, мотнув своей тяжелой головой, растворился в скалах, приглашая его за собой, и Павел принял вызов зверя. Перебравшись через бурлящую речку, он вступил в каменные джунгли. Испещренные провалами и гротами они таили в себе опасность и возможность для засады, а каждый шаг по осыпающимся камням гулким эхом отдавался между скал, выдавая самого Павла и мешая ему определить, где притаился медведь. Лишь богатый опыт службы в горах давал ему шанс на выживание в этих каменных лабиринтах. Осторожно петляя по каменным закоулкам, он медленно продвигался вглубь скал, чутко ориентируясь по приглушенным шагам зверя, которые неуклонно вели его наверх.

Неожиданно все звуки разом смолкли, и Павел вышел к зияющему своей непроницаемой чернотой каменному гроту. Сколько он не всматривался во тьму, но лишь слабое журчание ручья, да острое ощущение присутствия рядом зверя – было ему ответом. Дальше идти было нельзя. У него оставался один проверенный способ: сняв с себя куртку, он завернул в нее большой камень и с шумом запустил ее во тьму. Как ударной волной, страшный рев медведя оглушил его из глубины пещеры, как будто там завязалась яростная схватка, но, поняв коварный обман, медведь, воя от досады и разбрасывая камни, бросился к противоположному выходу пещеры.

Обождав, пока на другом конце стихнут все звуки, почти на ощупь, Павел вошел в пещеру. Некоторое время он двигался в абсолютной темноте, но, постепенно его глаза привыкли к мраку подземелья и вокруг него стали проступать острые контуры выступающих камней. У большого валуна, который еще хранил терпкий запах прятавшегося за ним медведя, Павел нашел свою растерзанную куртку. Выйдя на свет, он с трудом узнал в ней свою недавнюю одежду: вспоротая мощными когтями, она, своим жалким видом предупреждала, что было бы с ним, войди он первым в черный проем.

Выбросив бесполезную теперь куртку и держа наготове ружье, он продолжил преследование зверя. Дальнейший путь, поднимаясь винтовой лестницей вокруг скалы, уходит за поворот по узкому каменному карнизу над отвесным обрывом. Вокруг опять наступила настораживающая тишина, будто медведь готовил ему очередную западню, стремясь взять реванш за обидный промах. Томительная неизвестность изматывала больше всего, но то, что случилось дальше, не ожидал никто.

Внезапно наверху послышался неясный рокот, постепенно усиливающийся, по мере приближения, и Павел с ужасом понял, что это – каменный обвал. Он стремительно несся на него сверху, попутно набирая скорость и мощь. На узком карнизе у Павла не было шансов спастись. Быстро осмотревшись вокруг, он увидел небольшой каменный выступ в отвесной скале и в последний момент заскочил под него. Мгновенье спустя, камнепад с грохотом обрушился вниз, угрожающе сотрясая выступ под ним. Камни с сухим треском падали на узкий карниз, и, отскакивая, улетали в бездонную пропасть ущелья.

Прижавшись к скале, Павел только молил, чтобы защищающий его выступ выдержал удары падающих камней, он уже слышал, сквозь грохот камнепада, его роковое потрескивание. Камнепад также внезапно прекратился, как и начался. Павел еще продолжал неподвижно стоять под выступом скалы, осматривая заваленный камнями путь, как наверху раздался торжествующий рев медведя, который принял наступившее затишье за свою победу. Стало ясно: это он устроил каменный обвал. Павел присвистнул, чтобы тот не сильно радовался раньше времени, и, сбрасывая с карниза камни, стал осторожно продвигаться вперед. Вершина скалы была уже близка. Шаг за шагом поднимался он на самый верх скалы, но опытный медведь, затаившись перед броском, ничем не выдавал себя, и только ветер одиноко свистел над вершиной.

Посмотрев наверх, Павел заметил высоко в небе кружащегося над ними большого орлана, внимательно наблюдавшего сверху за поединком человека и медведя. Ему уже совсем немного осталось ждать, чтобы узнать, кто на этот раз станет его добычей. И как-то не по себе становилось от подобного наблюдения. С сожалением вспомнив, что у него остался только один выстрел, Павел, крепко сжав ружье, стал приближаться к огромному валуну, единственному месту на голой вершине, где мог прятаться медведь. Он намеренно громко шаркал ногами о камни, надеясь, что у зверя не выдержат нервы и он раньше времени выскочит из-за укрытия под выстрел. Но медведь сохранял поразительную выдержку, ничем не выдавая себя…противостояние характеров достигло предела. У Павла постепенно проступил холодный пот, а ноги, словно чужие, отказывались идти дальше. Расстояние между ним и медведем становилось угрожающе близким: всего в один прыжок зверя. Ситуация начинала окончательно выходить из-под его контроля. Тогда Павел решил повторить свой проверенный трюк. Он снял с себя сапог и запустил его за валун, но на этот раз ему ответом было – лишь зловещая тишина. Делать было нечего, и Павел пошел навстречу зверю. Держа наготове ружье, он осторожно заглянул за валун, но там одиноко валялся лишь его старый сапог. Медведя не было за валуном, а значит – и на скале!

В недоумении оглядывая голую вершину, он, осененный внезапной догадкой, подбежал к самому краю обрыва, но только сорвавшиеся камни из под его него, дождем посыпались вниз, на дно глубокого ущелья. За ущельем, на расстоянии трех метров, начиналась соседняя скала, куда, вероятно, и ушел от него медведь. Павел обессиленно опустился на самый край утеса. От высоты и обиды кружилась голова, и темнело в глазах, а восходящие потоки воздуха со снисходительной насмешкой трепали волосы, что, мол, возьмешь в горах с человека, три метра для него это бездна. Его сознание отказывалось верить, что все его усилия были напрасны, и зверь так легко ушел у него из-под самого носа. Он много пережил в своей недолгой жизни, но такого бессилья и позора – никогда!

Павел вскочил, и в поисках выхода, стал лихорадочно ходить вдоль обрыва. Его взгляд упал на одинокую сосну, чудом выросшую на уступе скалы, немного ниже ее вершины. Завораживающе красива была столь суровая картина жизни у бездны на краю. Чем-то он и сам был похож на эту сосну. И к Павлу пришло решение, отрезавшее ему все пути к отступлению.

Рискуя сорваться вниз, он по отвесному склону спустился на этот уступ, и, упершись спиной к скале ногами, надавил на ствол сосны. Она чуть качнулась, но устояла. Тогда он стал увеличивать давление, и бедная сосна, со стоном подавшись от родной скалы, начала все больше склоняться над пропастью. Ее корни лопались один за другим с омерзительным хрустом, как жилы, пока вершина сосны не коснулась противоположного склона, образовав хрупкий мостик над бездной.

Подавив в себе отчаянный крик всех протестующих чувств, Павел, прижавшись к стволу сосны, начал медленно ползти по ней на другой край ущелья, стараясь не смотреть на глубокое дно. При каждом его движении, сосна все больше раскачивалась сверху вниз, а позади раздавалось надрывное потрескивание рвущихся корней. Ломаемые им тонкие ветки, прощально кружась в паденье, таяли где-то далеко внизу. Но самое опасное таилось с приближением Павла к противоположному краю, где более тонкая вершина сосны, все больше прогибаясь под его тяжестью, могла не выдержать и сорваться в пропасть. Осторожно продвигаясь вперед, он подбадривал себя шуткой, что попасть в лапы разъяренного медведя немногим лучше самого долгого паденья. И когда уже под ним послышался угрожающий хруст ломающейся сосны, он успел ухватиться за край противоположной скалы, и тотчас почувствовал под ногами пугающую пустоту.

Сосна с отломленной вершиной, еще держась последними корнями за уступ, с размаху ударилась о свою скалу и рухнула вниз, тревожно махая в падении уцелевшими ветвями, будто еще силясь взлететь. Осиротевший уступ с каменной печалью сверху смотрел ей вслед.

Павел попытался подтянуться, но неожиданно большой кусок скалы покачнулся, и он повис над обрывом, беспомощно перебирая в воздухе ногами. До боли сжав на камне пальцы и из последних сил удерживаясь от паденья, он начал отчаянно карабкаться наверх, сперва используя скользящие по склону ноги, а после – навалившись на край скалы всем телом. С трудом выбравшись наверх, он ничком упал на холодный камень. Казалось, осколок скалы все еще продолжал переворачиваться вместе с ним в пропасть, а перед глазами, как в ускоренных кадрах, беспрерывной каруселью мелькали куски неба, скалы и ущелья.

Из кратковременного забытья его вывел грозный рык медведя. Вскочив на ноги и взведя курок, Павел оглядел незнакомую вершину скалы. Небольшую ровную площадку, на которой он находился, обступали беспорядочные каменные нагромождения, за каждым из которых мог прятаться медведь. Похоже, он попал в его потаенное логово. Увеличивая свободное пространство перед собой, Павел отошел на край площадки к одинокому кряжистому дереву, растущему перед самым обрывом, и застыл в напряженном ожидании зверя. Он понимал, что момент схватки настал, и теперь лишь изучающим взором вглядывался в каменные завалы, пытаясь предугадать, откуда последует нападение медведя. Но вокруг него слышалось лишь гнетущее завывание ветра меж застывших камней.

За одной из каменных глыб послышался подозрительный шорох и почти в тот же момент из-за нее с ревом выскочил медведь. Он быстро приближался к Павлу странными вихляющими движениями и мотая из стороны в сторону головой – не давал прицелиться. Трагическая развязка неотвратимо приближалась. Машинально сделав шаг назад, Павел прижался спиной к шершавому древесному стволу, выигрывая несколько мгновений для последнего выстрела. Расстояние между ними стремительно сокращалось. Перед самим столкновением, медведь, громоподобно взревев, вздыбился над Павлом во весь свой огромный рост. Нависая над ним черной горой, с раскрытой окровавленной пастью, он обнажил в свирепом оскале свои страшные клыки, и, обдав зловонным дыхание смерти, намеревался всей своей массой обрушиться на него с высоты. Этого мгновения Павлу хватило, чтобы произвести свой единственный выстрел, и, откинув в сторону ружье, он бросился вниз, между задними ногами зверя, чтобы не быть раздавленным в его железных объятиях.

В жестокой агонии, медведь, обхватив могучими лапами дерево, в неистовой ярости грыз ее древесную твердь, оставляя на ней кровавую пену, представляя в беспамятстве, что это и есть его ненавистный враг. Но неукротимый дух уже покидал его тело; и, еще сопротивляясь неизбежному концу, он, медленно оседая под собственным весом, оставлял загнутыми когтями глубокие борозды на стволе несчастного дерева, как кожу, сдирая с нее кору.

Могучий гигант не в силах был вынести своего падения к ногам заклятого врага, ничего для него не могло быть ужаснее осознания такого конца. И над горными просторами раздался последний, полный невыносимой боли и тоски, прощальный рев медведя, обращенный уже к небесам. Невыносимо было видеть, как тяжело могучий дух покидает могучее тело.

Павел застыл, не в силах сдвинуться, от подобного зрелища с места, потрясенный до глубины души его драматичным финалом. Ему, почему-то казалось, что медведь погиб не от огнестрельной раны, а от душевной боли, или разрыва сердца. Перед ним неподвижно черной горой лежал поверженный монстр, обнимая застывшими лапами ободранный ствол. Лишь ветер над ним шевелили высокую крону, да орел все так же кружил над наступившим безмолвием.

Медведь с высоты обрыва все еще, казалось, всматривался в распростертые внизу лесные дали, теперь навеки прикованный пулей к скале. Павел подошел к нему и закрыл глаза. Медвежий дух всемогущ, поэтому медведь никогда не должен видеть, куда уйдет охотник, иначе его дух будет везде преследовать своего убийцу.

Павел, в раздумье, бродил по вершине скалы, завороженный открывшимися его взору ландшафтами. Он словно находился на границе двух миров: с одной стороны лежали бескрайние лесные дали, от размаха и просторов которых захватывало дух, а с другой – уходили в поднебесье величавые горные вершины с замысловатыми лабиринтами ущелий.

Все усиливающийся ветер прервал его размышления, обдав холодом наступающей ночи. К Павлу постепенно, после эйфории победы, пришло горькое осознание своего бедственного положения. Перед наступлением ночи он оставался без куртки на голой вершине скалы, пора возвращаться домой, но его жилище разрушено и все погребено под развалинами, а обратный путь, таил в себе опасную неизвестность.

Солнечный диск уже катился к закату, и небо, будто слоеный пирог, покрылось серыми полосами облаков вперемешку с тонкими бордовыми прослойками последних отсветов солнечных лучей. Павел еще раз внимательно обследовал вершину скалы, и, выбрав наиболее разрушенный ее склон, начал осторожно спускаться вниз по ее острым камням. Многие из них предательски шатались, грозя сорваться вместе с ним. Любое неосторожное движение сопровождалось обильным камнепадом.

Все вокруг все более погружалось во тьму. Солнечные лучи, скользя по вершинам гор, уже не достигали склонов. Благодаря своему горному опыту, Павел довольно быстро спускался вниз, используя малейшие выступы в скале, но склон становился все круче, и дальше стало невозможно спускаться, без риска сорваться в ущелье. Внизу под собой он заметил небольшую площадку, и, оценив до нее расстояние, стал разматывать веревку, которую по старой привычке наматывал на пояс вместо ремня, что не раз выручало его в самых непростых ситуациях в горах и в лесу, от связывания крупных животных до быстрого изготовления легкой хижины или плота. Для опытных таежников веревка являлась таким же необходимым атрибутом как спички и нож. Но даже всей ее длины не хватало до дна ущелья, а до спасительной площадки она должна была достать, и с нее станет, виден весь дальнейший спуск. Риск, конечно, был велик, что за площадкой может открыться отвесный обрыв, но другого варианта у Павла не было все равно. Так темнеющая бездна, словно страшное чудовище, поглощало его в себя. И он принял его вызов.

Связав на конце веревки петлю, он накинул ее на наиболее крепкий выступ, и, натянув на себя, начал спуск. Когда его ноги коснулись твердой поверхности площадки, он отработанным движением пустил волну по веревке наверх, и она, соскочив с каменного уступа, послушно упала к его ногам. А вот надежда с площадки увидеть рельеф уходящего вниз склона, не оправдалась. Дальнейший спуск по-прежнему, был скрыт от него за склоном скалы, а ровная поверхность площадки не позволяла закрепить на ней веревку. Это было начало конца. Но было бы нелепо и несправедливо, победив в жестокой схватке медведя, теперь вот так, бессмысленно и беспричинно, сгинуть в каменном плену.

Павел стоял на узком карнизе над пропастью, прижавшись спиной к холодной скале, собираясь с духом перед своим смертельным трюком. Наконец, достав из-за пояса нож, он с силой вонзил его в расщелину, накинул не него веревку и начал погружение в пропасть. Под его тяжестью веревка натянулась и звенела как струна. Павел всем телом чувствовал ее тревожную вибрацию; и – как рукоятка ножа все более склоняется – поэтому, насколько было возможно, он поддерживал себя за малейшие неровности на скале. После того, как он преодолел последний выступ, за ним открылся отвесный обрыв, тающий внизу в сумраке ущелья. С каждым движением Павел все более отдалялся от поверхности скалы, постепенно погружаясь в темную пустоту пропасти, как паук на паутине. Веревка уже заканчивалась, и, увидев в откосе скалы спасительную выщерблину, Павел сделал отчаянную попытку, раскачавшись, до нее дотянуться. Раздался сухой, как выстрел треск порванной тетивы, и, отчаянно размахивая в воздухе руками, как будто еще в надежде спасти свою жизнь, ухватившись за невидимую опору, Павел сорвался в зияющую бездну.

Падение длилось безнадежно долго. Рухнув на груду мелкой каменной осыпи у подножия скалы, и, кувыркаясь, он скатился вниз по ее пологому склону, пока не застыл, неподвижно распластавшись на самом дне ущелья. Постепенно приходя в сознание, он еще долго боялся пошевелиться, опасаясь страшных переломов, пока ноющая боль в затекшем теле не стала совсем нестерпимой. Тяжело поднявшись, он сделал несколько первых трудных шагов. Все тело его саднило от ушибов, а голова гудела, как большой колокол, но, самое главное, переломов удалось избежать благодаря каменной насыпи, смягчившей удар при падении. Осматриваясь по сторонам, он пытался в сумерках определить, в какую сторону идти, чтобы окончательно не заблудиться в каменных лабиринтах. Между скал не было видно никакого просвета, неприступно темнеющие горы окружали его со всех сторон. Не зная куда идти, Павел бессильно опустился на гладкий валун, и до его слуха из-под камней донеслось чуть слышное журчание ручья. Присев на колени, он обнаружил его прозрачную протоку, и, жадно припав к ней, напился обжигающе холодной воды из горного ключа. После чего, слепо двинулся по течению ручья, полагая, что вода с гор может течь только в направлении равнины. И вскоре за поворотом ему открылся долгожданный просвет, горящий бордовым отблеском заходящего солнца. Закат медленно таял, догорая как пламя Затухающего костра.