Цветы для Чирика

– Москва город большой, – опять быстро сказал Чирик.

– Это верно… Москва город большой, – согласился Зимин. – Вот Ташкент город хлебный, а Москва большой… Только ты напрягись и вспомни, гражданин Чирик. Ты ведь совсем как человек ездишь по Москве с сотовым телефоном. И номер твоего сотового известен немногим… А разве за последние полмесяца у тебя не случалось каких-то странных звонков?.. Вот то-то и оно… Кто-то тебе звонил, не раз звонил. Кто-то интересовался тобой. Сильно интересовался… А дозвонившись, почему-то не назывался, не торопился назваться, немножко дышал в трубку и отключался, так и не вступив в разговор… И домой тебе звонили не раз… И на дачу… А вспомни ночные клубы, приятелей. Разве тебя не подзывали к телефону?.. Нам мол дядю Леню… Или Леонида Иваныча… Уважительно так просили подойти тебя к телефону или просто взять трубку в руку, если ты был при сотовом. А потом молчали, не торопились назваться, только дышали немножко в трубку… Заметь, что все это очень разные места и находятся в разных районах города… Понятно, гражданин Чирик, ты сейчас скажешь, ну, телефон, дескать, он и есть телефон, ошибались разные люди… Только я могу совершенно точно перечислить все места, в которых тебя доставали звонки. Значит, хотели от тебя чего-то… Напоминали… Ау, дескать, гражданин Чирик! Ау, это для вас звоночки, гражданин Чирик! Помним, помним вас!.. А чтобы ты совсем не сомневался во всем этом, мы тебе, гражданин Чирик, сегодня тоже позвоним… Я вот уйду, ты останешься один и засобираешься в гости, или на прогулку, или поиграть в биллиард, или кинешься в бега, а мы тебе и позвоним… Мы тебе позвоним даже в самое укромное место. Куда ты ни приедешь, гражданин Чирик, тебя везде позовут к телефону. Можешь прятаться, куда хочешь, хоть на дно Москвы-реки, до тебя все равно дозвонятся. А если ты все-таки забьешься в какую-нибудь такую особенную тараканью щель, в которой еще не изобрели телефон, мы к тебе пришлем специального нарочного… И он принесет тебе букет цветов… Хочешь, букет будет совсем такой, как этот?..

– Не хочу. Чего вам надо?

– Ага, кажется, любопытство в тебе я разбудил. Если так, то можешь выбросить эти цветы или отправить букет на знакомые тебе могилки. Ты московские кладбища знаешь лучше меня. Но сперва давай посидим, порешаем наши вопросы… Спокойненько так порешаем. Без суеты, без дерганья… Я ведь тебя не зря так долго искал, гражданин Чирик. Ты мне нужен. Ты для меня сейчас, гражданин Чирик, кадр очень ценный. Такой ценный, что я пока поберегу тебя и от вышки и от тюрьмы. Ты ведь у нас одиночка. Ты ведь ни с кем не связан. Ты даже содельников своих загрыз. Тебя сейчас как бы и на свете не существует… Вот и хорошо… Меня это устраивает… В принципе, гражданин Чирик, ты, может, и прав. Есть у тебя варианты пожить подольше… Когда человеку исполняется тридцать лет, природа отказывается от него. Лечись, дескать, сам, я процессы в твоем организме уже не контролирую. Сколько протянешь, столько и протянешь. Если тебя не зарежут, не повешают, не убьют… Сечешь, гражданин Чирик?.. Если мы с тобой сумеем договоримся, ты, может, и правда еще поживешь. Тихой жизнью. Незаметной. Не на нарах. Не в мордовском лагере. Даже наоборот. Где-нибудь на тихой подмосковной дачке. Ведь если будешь жить совсем тихо, гражданин Чирик, если ляжешь на самое дно, если напрочь забудешь о том, что людей можно драть и резать, как беспомощных овец, тогда действительно может появиться такой вариант… Мне что?.. Живи… Хрен с тобой… Если под наблюдением, то мы, может, позволим… Но сперва, понятно, придется тебе кое-что сделать для нас…

– Для вас?

– Ну, скажем, для меня…

– А что я буду иметь с этого?

– Как что? – удивился Зимин. – Как минимум жизнь. Мало?

Чирик неопределенно пожал плечами.

Кажется, слова Зимина его не убедили, но спорить он не стал. Спросил, подумав:

– Что я должен сделать?

– Для начала немногое… – сухо сказал Зимин. – Я сейчас приглашу в квартиру одного своего товарища. Очень надежного товарища… Он будет с видеокамерой… А ты прямо сейчас, в моем и в его присутствии, очень подробно наговоришь на видеокамеру факты своей нескучной биографии… Ну, а я тебе помогу, – усмехнулся Зимин. – Там, где ты что-то забудешь, я напомню… Расскажешь очень подробно со всеми соответствующими деталями и про семью Лапиных, и про тот «Икарус», и про стрельбу на улице Панфилова, и про то, как ты увез своего кореша Овечкина в Медведевский лес… Ну и, само собой, про свои богатые сибирские приключения… Помнишь свои сибирские приключения?.. Богатый материал!.. Я тут про твои сибирские приключения практически не упоминал, но лучше они от того не стали… На ночь глядя о таком и заговаривать страшно… Но ты заговоришь… И обо всем подробно расскажешь… Очень подробно и без вранья…

– А если совру? – огрызнулся Чирик.

– Я тебя поправлю.

– Тогда чего не запишите сами?

– А мне нужен твой голос. Единственный и неповторимый, – сухо объяснил Зимин. – И твое бородатое лицо. И твои бегающие глупые глазки. Мне нужно твое чистосердечное признание во всех твоих пакостях. Я, может, собираюсь в суде просить за тебя.

– В каком еще суде?

– Да ладно. Это я так. К слову.

– Зачем вам запись?

– Для гарантии.

– Мало моего слова?

– Твоего слова?.. – сильно удивился Зимин. – Ты что такое несешь, гражданин Чирик?.. Ты какого мне дерьма предлагаешь?.. С этого момента, гражданин Чирик, забудь, что у тебя есть что-то твое… Твои башмаки, твоя шляпа, твое слово… Плюнь, гражданин Чирик, больше ничего твоего у тебя нет. Ты сам больше себе не принадлежишь. Ты весь теперь мне принадлежишь. И все твое мне принадлежит. С этого момента, гражданин Чирик, ты будешь делать только то, что я тебе говорю. И ничего больше.

– А если я не согласен?

– Если ты не согласен, – задумчиво и страшновато объяснил Зимин, – тогда, значит, эти цветы лягут не на могилки твоих жертв и окажутся не в местном мусоропроводе, а будут лежать у тебя на лице. Сам ты будешь лежать на этом диване, на котором сейчас сидишь, а влажные цветы, вынутые из вазы, будут лежать у тебя на выпученных глазах. Так что не строй иллюзий. И учти, что тебя не сразу убьют. Ты людей всегда убивал с особой жестокостью. Вот и тебя не сразу убьют. Сперва тебя сильно покалечат. Ну, ты сам знаешь как. Поколют, порежут, поломают, поприжигают, помучают. А потом бросят на диван и выпученные глаза прикроют влажными цветами. А рядом будут валяться всякие интересные вещички и документы, и все твои тайнички будут приоткрыты. Даже если ты вдруг выживешь и пойдешь в тюрьму, то только калекой. Круглым калекой. Мы тебя так отделаем, что ты и на том свете будешь кататься в инвалидной коляске. А может… – задумался Зимин. – Может…

– Что может? – впервые открыто испугался Чирик.

– Да нет, ладно… – пришел к своему выводу Зимин. – Сперва тебя все-таки искалечат… С особой жестокостью… Хотя, конечно, даже в этом случае тебе не стоит надеяться на чье-то сочувствие… Ты ведь, гражданин Чирик, не надеешься на чье-то сочувствие?..

– Не надеюсь, – мрачно ответил Чирик.

– Вот и хорошо. Если так, начнем работать.

– Прямо сейчас?

– А почему нет? Именно сейчас. Утром работается лучше всего, – удовлетворенно пояснил Зимин.

Он чувствовал, он очень сильно чувствовал дыхание близкой удачи. Бесконечный месячный марафон, казалось, не оставивший ему никаких сил, заканчивался. Зимин боялся каким-то лишним словом или неаккуратным движением спугнуть удачу. Полуотвернувшись от хозяина квартиры, но ни на секунду не теряя его из виду, он неторопливо вынул из кармана радиотелефон.

– Готовы? – бросил он в трубку:

И выслушав ответ, коротко приказал:

– Оператора с видеокамерой ко мне.

И, взглянув на мрачного Чирика, добавил в трубку:

– Позавтракаем прямо здесь. Хозяин не жадный. И не беден… Не спорь, не беден, не беден…

Неторопливо закрыв трубку радиотелефона, Зимин так же неторопливо спрятал ее в карман.

Потом ухмыльнулся:

– Сварите-ка нам, гражданин Чирик, полную джезву кофе. Минимум на трех голодных мужиков. Я ведь и вас имею в виду, проголодались, наверное? А заодно потрясите хорошенько свой холодильник. Пусть из холодильника вывалится все самое вкусное, что вы в нем прячете. Мы ведь, можно сказать, будущее ваше спасаем, приводим его к универсуму… А?.. Так что, не стоит скупиться, правда?.. А будут телефонные звонки, – предупредил Зимин, – ни на какие звонки отвечать не надо. Совсем не отвечать. Ни-ни! Нет вас дома, гражданин Чирик. Вы ведь собирались куда-то?

Чирик хмуро кивнул.

– Ну вот видите! Собирались. А раз собирались, значит, ушли, вы человек решительный. Так что, начнем, – ухмыльнулся Зимин. – Раньше сядешь, раньше выйдешь. Шучу, шучу. Но чем скорей мы с вами закончим, тем больше времени останется. Или я ошибаюсь?..

Глава III

Большая пруха

3 июля, Новосибирск

Паскуды, паскуды и паскуды.

Паскуда на паскуде. Город паскуд.

Прямо с утра бомж Груня подрался возле железнодорожного вокзала с давним своим собутыльником Колькой-Недопыркой. Через полчаса устроил свару возле киоска «Альтернативные напитки». К обеду внаглую попытался прорваться на заветную территорию Большой городской свалки, за что был жестоко бит. При этом у Груни отобрали последний червонец, который он хранил в кармане затасканной телогрейки как бы на черный день.

Груня, конечно, не верил, что такой черный день когда-нибудь наступит. Груня, собственно, уже вечером собирался пустить припрятанный в кармане червонец на какое-нибудь хорошее дело, но не успел. Помоечный придурок известный лупень-козел с красивым прозвищем Олигофрен и эти его бесформенные сволочные подружки заловили Груню недалеко от входа на Большую городскую свалку. А точнее, уже на территории. Олигофрен и его паскудные сволочные подружки были как бы самым передовым отрядом некоей суровой гвардии, еще при ужасной горбачевской засухе выдвинувшимся из города и занявшим все высотки и таинственные дымные перевалы Большой городской свалки.

Конечно, Груня понимал, что если даже он и прорвется на территорию Большой городской свалки, ничего хорошего из этого не выйдет. Чужих на свалке всегда били. Чужих на свалке всегда бьют. И, надо думать (а Груня даже и не думал об этом, а просто знал) всегда будут бить.

При всех режимах.