Оценить:
 Рейтинг: 0

Еврей в России больше, чем еврей, и больше он, чем русский

Год написания книги
2022
Теги
<< 1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 >>
На страницу:
7 из 10
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Мог ли он не преклонить колени перед прахом кумира своего далекого военного детства. Конечно, нет.

Тогда же, на склоне лет, в одном из интервью на вопрос, кем он себя считает, Фейхтвангер ответил откровением, которое, наверно, долго в себе вынашивал: «я еврейский писатель, пишущий, к великому сожалению для себя, на немецком языке…Действительно, в начале мы все пытаемся быть интернационалистами, мульти-культуристами и людьми нового века и новых идей… Но потом дым заблуждений рассеивается, и ты остаешься тем, кто ты есть, а не тем, кем ты пытался стать. Да, я пытался быть немецким и европейским писателем, но мне не дали им стать, а сегодня, я уже не хочу им быть…»

Вечные ценности не вечны

Здесь, наверно, как раз то место, где можно высказать некоторые дилетантские соображения о книго-чтении и книго-почтении вообще.

Дело в том, что Женин юношеский возраст благодатно совпал с эпохой всеобщей всемирной популярности печатного слова. А СССР, замкнутый стальными замками железного занавеса, будучи «впереди планеты всей» по балету и ракетам, считался и «самой читающей страной мира» (наверно, все-таки не без основания).

Отсюда, кстати, и та пресловутая «высокая духовность», выгодно отличавшая, якобы, народ Советов от Запада, загнивавшего в душной атмосфере материальной привязанности к презренным ананасам с бананами и джинсам с парфюмом. В нищей голодной стране книга была доступнее и дешевле ломтя баранины или куска сливочного масла.

Для более не менее просвещенной части советского населения, именно литература (особенно переводная) была и своеобразной отдушиной, которая приоткрывала хоть какую-то щелку во внешний мир. И в свою очередь, конечно, народ Книги в этом деле был на первом месте. А как же могло быть иначе?

Ведь, если бы не священное Писание и не всеобщая еврейская грамотность, не прививаемое с детства книголюбие, если бы не обязательное ежедневное чтение недельной главы Торы, евреи, как нация, наверно, давно бы исчезли в пыли веков. Да и вся культура мировой цивилизации в нынешнем виде выжила не в последнюю очередь благодаря иудаистской Библии, которую ей дали евреи.

Несколько поколений советских евреев выросли на уважении и даже преклонении перед книгой. Женя, как и все его сверстники-соплеменники, еще не умея ходить, разглядывал в «книжке-малышке» цепкие лапки курочки Рябы и перепончатые крылья мухи Цекотухи. Еще не зная, как завязываются шнурки на ботинках, он узнавал, как теряет лепестки «цветик-семицветик», как прекрасна и страшна «Снежная королева». Он входил в жизнь с «Двумя капитанами» и «Томом Сойером», впервые познавая из них хитросплетения человеческой порядочности и людской подлости.

Книги сопровождали их семью и его самого всю жизнь. Даже во время войны, уезжая в эвакуацию, женины родители в ущерб лишнему одеялу и подушке клали в чемодан томик Лермонтова и машинописную перепечатку Бялика.

Женя с семилетнего возраста тоже нигде и никогда не расставался с разваливающейся от старости книгой 1928 г «А. Пушкин. Сочинения», среди страниц которой лежали засушенные листочки подмосковной рябины и фантики ротфронтовских конфет. Вплоть до эмиграции в Америку его всегда и всюду сопровождал любимый «В. В. Маяковский. Сочинения в одном томе.1941 г».

Из еврейских литературных кумиров, повлиявших на женино национальное само-осознание, помимо Фейхтвангера, главное место занимал, конечно, Ш. Алейхем. Наслаждаясь чтением его рассказов он убедился, что они вовсе не хуже чеховских, а страсти «Блуждающих звёзд» и «Тевье молочника» не слабее, чем у «Анны Карениной» или «Хождениях по мукам» обоих Толстых.

В те несколько немногих послевоенных лет в СССР, только что поддержавшем образование государства Израиль, еще не развернулась ярая антисемитская кампания по разоблачению безродных космополитов. В Москве еще (наверно, просто по инерции) продолжали издаваться на идиш газета «Эйникайте», журнал «Советиш геймланд», работало книжное издательство «Дер Эмес».

И Женя с удовольствием читал переведенных на русский язык Д. Бергельсона, П. Маркиша, И. Фефера, Г. Добина и других. Они вслед за Шолом-Алейхемом продолжали открывать перед ним удивительный мир еврейских местечек, в котором жили его пра-бабушки и прадедушки.

И вообще книги всегда в той жениной советской жизни были «лучшим подарком», их дарили друг другу на день рождения и на Новый год, на новоселье и на свадьбу. Они никогда не были бытовым ширпотребом, и нередко любовь к ним естественно перетекала в страсть к их собирательству.

Книги становились обязательным «джентльменским набором» любой интеллигентской квартиры. Преодолевая тесноту комнат и узость коридоров, везде тянулись к потолку рукодельные или покупные книжные полки и стеллажи.

Еврейская интеллигенция больше, чем какая-либо другая, копила и таскала на своих плечах тонны бумажной макулатуры, чтобы в обмен на нее стать счастливыми обладателями «Трех мушкетеров», «Королевы Марго» и прочих популярных книг-хитов, ложившихся в фундамент так называвшейся «самоокупаемости» казенных издательств, начинавших, хотя и с опаской, выпускать ранее недоступных Булгакова, Платонова, Пастернака.

В условиях тотального книжного дефицита читающая еврейская публика радовалась доставшейся ей по случаю «Конармии» И. Бабеля и чуть ли не прыгала от радости, получив после многолетнего стояния в очереди вожделенную подписку на Шолом Алейхема. И сочиняла озорные стишки, вроде такого:

К литературе тяготея,
По магазинам бегал я.
Хотел купить Хемингуэя,
Но не купил я ни хуя.

* * *

О, эти вечные ценности! Как короток оказался их век, как недолговечны, как хрупки их идеалы. Вот стоило рухнуть в СССР тоталитарной системе и планово-командной экономике, и все переменилось. Исчез дефицит, исчезло и его ценностное значение. Раньше только у каких-нибудь барыг из-под полы можно было втридорога купить, например, парижский томик Бердяева или Розанова. Теперь они лежали сиротливо на уличных книжных развалах – никем не раскрытые, никому не нужные.

С приходом в Россию рынка-базара изменилась вся общественная система ценностей, поменялись цели, ориентиры. Нет, по-прежнему в московском метро сидели пассажиры, уткнувшиеся в печатные страницы. Но что они читали? Нет, не романы. А лишь газетки, журнальчики, учебники, конспекты лекций.

И что больше всего стало продаваться? Чернуха и сексовщина, которая назойливо лезла в глаза со всех витрин и прилавков книжных магазинов. «Вкус убийства», «Нежное дыхание смерти», «Любовные утехи императрицы», «100 великих любовниц» – вот что стало цениться в России. Куда было ветхозаветному Достоевскому с Чеховым и тоскливому Толстому со старомодным Островским противостоять Устиновой, Марининой, Донцовой и другим тогдашним многотиражным теткам чемпионкам пера.

Справедливости ради, нельзя не отметить, что и на Западе отношение к печатному слову тоже изменилось не в лучшую сторону. Вот переехал Женя в Америку и застал там свои заморочки. Какое оно было книжное лицо США? С виду красивое – глянцевое, многоцветное, яркое. Вот, например, магазины книжной сети Barnes & Noble или Borders. Это были не какие-то торговые точки, а настоящие дворцы, фитнесс-клубы для мозгов.

В двух-трехэтажных зданиях ползли вверх-вниз эскалаторы, удобные столики и кресла приглашали посетителей посидеть, почитать, посмотреть. Можно было и капучино попить с шоколадным кейком. В детских отделах на полках лежали не столько книжки, сколько самые настоящие игрушки. Текста в них было совсем чуть-чуть, зато полно выскакивающих из обложек обезьянок, скалящих клыки волков и тигров, разевающих пасть динозавров, выбегающих со страниц мальчиков, девочек, машин и велосипедов.

Взрослые отделы искрились яркими суперобложками, сверкали красочными картинками. Правда, в большинстве случаев за этими фасадами стояла зевотная скукотища: какая-нибудь Хилари Клинтон и Обама с Опрой звали к избирательным урнам или Дональд Трамп учил непосвященных, как стать богатым. Хотя много было и другой так называемой интеллектуальной литературы, fiction, nonfiction, biography, альбомов с живописью, архитектурой, памятными местами и т. д., и т. п.

Хуже обстояло дело с художественной литературой. Ее залив-бухта в общем книжном океане был совсем мизерный. А знание ее и отношение к ней, особенно среди молодежи, стремилось к нулю. В одном лосанджелесском Borders,е Женя подошел к продавцу и спросил, какие книги Стейнбека можно купить в их магазине. Молодой человек долго шарил в мониторе компьютера, переспрашивая его: What his name? John or Jone? В другом магазине девушка консультант (!?) не могла с первого раза найти в базе данных компьютера ни Д. Апдайка, ни К. Воннегута.

– Что ты удивляешься? – просветил Женю приятель, преподаватель колледжа. – На первом занятии я предложил студентам, выпускникам High Schools, назвать 10 американских писателей. Больше пяти никто из них не перечислил. Потом я перешел к иностранным. Из русских был назван только Чехов, из английских – Шекспир и Диккенс, французских и немецких вообще никто не знал.

Этот же приятель, бывший в своем советском прошлом большим библиофилом, с огорчением подчеркнул и ту странность, что в Америке того времени букинистические ценности были тоже совсем не ценностями.

– Я тут по случаю на одном гараж-сейле, – рассказал он, – купил как-то томик американской «Детской энциклопедии» 1910-го года. Догадайся, за сколько. Не поверишь – всего за 2 доллара. В Москве еще с десяток лет назад за нее не меньше 200 баксов слупили бы.

Причиной резкого падения интереса к книгам обычно называли компьютер. И, действительно, зачем покупать в магазине задорого романы Д. Стилл, С. Шелдона или С. Кинга, когда их можно бесплатно скачать с интернетовского сайта. А потому, в среде даже близких к литературе людей все чаще Женя стал встречать обидное пренебрежение желтеющими, как осенние листья, страницами бумажных книг.

Но ведь в свое время театр также хоронили нашествием кинематографа, затем кино обещало съесть телевидение, а его, в свою очередь, видеопрокат. Не вышло, не скушали, не похоронили. Все они, слава Богу, живут и здравствуют, каждый в своем собственном углу. На своей улице, в своем доме, в своей квартире.

Поэтому и такой зубастый монстр, как вездесущий Интернет, ничего не может проглотить, убить, уничтожить. Приходит время, и уходит время, все встает на свои места, и книги, которые можно подержать в руках, полистать, почитать-прочитать, поставить на полку, подарить другу, подруге, мужу, жене, ребенку всегда останутся одной из главных ценностей для большинства грамотных людей.

Обидная глупость

Благотворное общение Жени с Мишей Кацманом, конечно, не ограничивалось ни Фейхтвангером, ни Шолом Алейхемом.

По выходным дням Жене разрешалось ходить с Мишей на Волгу купаться, и тот научил его самому держаться на воде и даже немного плавать, хотя только «по собачьи».

А после уроков мальчики подолгу бродили по ближайшей к их дому длинной улице Водников, и Женя проникался таинством вероучения о едином невидимом иудейском Боге, о первых людях Адаме и Еве, о праотцах и Ноевом ковчеге.

Миша делился с ним и своими завидными для его возраста знаниями о Вселенной с ее мириадами звезд, о Млечном пути, Альфе Центавра и еще о многом-многом, о чем Женя никогда раньше ничего не слышал.

– На самом деле, – объяснял юный астроном, – мы видим не сами звезды, а лишь их следы, этакие их трупы. Сами-то они давно уже мертвы, может быть миллиарды лет назад исчезли, погасли, рассыпались. А их свет только сейчас до нас дошел. Потому-то они видны.

Их дружба закончилась ужасно глупо, нелепо, обидно. С некоторой натяжкой в этом косвенно можно было бы обвинить войну, из-за которой единственным представителем сильного пола в том куйбышевском мире кастрюль и керосинок был Миша Кацман, который, как оказалось, кроме недюжинного ума, обладал еще и рукастыми способностями.

Поэтому большая часть женского населения квартиры именно к нему обращалась за помощью, когда надо было прочистить засорившуюся раковину, переставить к другой стенке платяной шкаф, починить спираль старой электроплитки.

Вот и в тот раз женина бабушка попросила Мишу заменить на кухне перегоревшую лампочку. Стояла летняя душная предвечерняя жара, и Миша вышел из своей комнаты одетым в одни лишь синие длиннополые сатиновые трусы, именовавшиеся «семейными». Бегавший за ним хвостиком Женя помог установить посреди кухни высокую хромоногую табуретку и подставил свое плечо под ладонь взобравшегося на нее длинноногого Мишу.

– На, подержи пока, – сказал тот, протянув Жене плоскогубцы и отвертки.

Взяв одну, он открутил ею шурупы на стеклянном плафоне, снял его и вывернул перегоревшую лампочку. Потом взял новую и поставил ее на место.

– Ну-ка, пойди включи, – не слезая с табурета, попросил он Женю, – надо проверить, горит ли она, может быть, тоже не фурычит.

Но лампочка оправдала свое назначение – в кухне зажегся экономный двадцатипяти-ваттный свет.

Миша установил обратно плафон и с довольным видом объявил жениной бабушке, которая в то время хлопотала над стоявшей на примусе сковородой с шипящими в постном масле картофельными очистками:

– Порядок, теперь можно слезать.

<< 1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 >>
На страницу:
7 из 10