«Черный тюльпан». Повесть о лётчике военно-транспортной авиации

«Черный тюльпан». Повесть о лётчике военно-транспортной авиации
Геннадий Русланович Хоминский

«В Афганистане, в черном тюльпане,C водкой в стакане мы молча плывем над землей»А. Розенбаум «Черный тюльпан» – это словосочетание до сих пор заставляет сжиматься сердца людей, прикоснувшихся к горнилу Афганской войны. Повесть о летчике военно-транспортной авиации и его экипаже. О боевых буднях и мирной жизни. О любви и страданиях. О дружбе и ответственности. Гибель боевого товарища, внезапная любовь женщины и её жуткая смерть. Первая любовь и предательство. Посадка горящего самолета и награда из рук Генсека. Все спрессовалось и вместилось в короткую жизнь 33-летнего парня.Всем героям, улетевшим в свой последний полет, ПОСВЯЩАЕТСЯ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Книгу, которую Вы сейчас держите в руках, нельзя назвать ни мемуарами, ни автобиографической повестью. Я никогда не был пилотом и никогда не служил в Афганистане. Это рассказы про одного очень хорошего парня – Павла Колокольникова. В действительности такого парня никогда не было. Это все плод моей фантазии.

Что побудило меня написать её? Наверное, попытка представить себя в описанных мной ситуациях. Как бы я повёл себя на его месте? Что бы чувствовал, что бы говорил, как бы действовал, будь я Пашей Колокольниковым. Все герои моей книги – мои друзья, жили и поныне живут, и даже не представляют себе, что я дал им другую жизнь, перенёс в новую среду. Это, наверное, похоже на театр, где я и мои друзья играем какую-то пьесу, представляя себя героями моих вымыслов. Мы живём в ином измерении. Того, что с нами происходит на моей сцене никогда не было, да и быть не могло. Это представление. Вот оно окончится, и мы все, живые и здоровые, смоем с себя грим военных лётчиков, стряхнём запахи войны и пойдём жить дальше уже своей жизнью.

Почему Пашка Колокольников? Наверное, навеяло фильмом «Живёт такой парень» по мотивам произведений Василия Шукшина. С одной стороны, совершенно простецкий парень, свой в «доску». С другой – глубокий философ, у которого не так все просто в жизни. Весёлый балагур, который, не задумываясь сел в горящий грузовик и рискуя жизнью спас народное добро. Про моего Пашу Колокольникова или как его звали в училище – «колокольчик» нельзя сказать, что его жизнь есть подвиг, что он оставил за собой след и на него кто-то будет равняться. Не было этого. Он просто честно делал свою работу и честно исполнил свой долг. Таких у нас миллионы.

Все истории, случившиеся с ним, происходили на самом деле. Участником каких-то событий был я сам, о других слышал от друзей и знакомых. Так что не все есть плод моей фантазии и, возможно, кто-то из читателей узнает в героях себя или своих близких. Может быть. Кто-то увидит ошибки в описаниях работы пилотов, некорректно используемую авиационную терминологию. Приношу свои извинения.

Глава 1

В Афганистане, в черном тюльпане,

C водкой в стакане мы молча плывём над землёй

Скорбная птица через границу

К русским зарницам несёт ребятишек домой.

В черном тюльпане те, кто с заданий,

Едут на родину милую в землю залечь.

В отпуск бессрочный, рваные в клочья,

Им никогда, никогда не обнять тёплых плеч.

А. Розенбаум

В кабине мерзко пахло горелой резиной, жжёным металлом, порохом и ещё чем-то непонятным. То ли кислотой, то ли ещё чем. Грохотал большой кусок остекления по носовой обшивке, который болтался на каком-то тросу. Вдруг грохот пропал и в кабине зашумел воздух. Было ощущение, как будто в машине на большой скорости внезапно полностью открыли окно. Свежий воздух резко ворвался в кабину и вытеснил все прочую вонь. Запахло землёй, травой, чем-то далёким, из детства, и таким мирным. Я резко повернул голову вправо и увидел, что кусок остекления, до этого барабанивший по железу, исчез. Видимо лопнул державший его торс. Алексей сидел на своём месте, и судорожно, так что побелели кисти рук, сжимал штурвал. По его лицу текла кровь. Она залила ему весь комбинезон, капала на руки и на штурвал. Я сконцентрировал свой взгляд на землю, она была непривычно близка. Но мы не падали, а продолжали планировать. Под нами были виноградники, я хорошо видел убегающие под носовой обтекатель ряды. Видел деревянные столбы, к которым была привязана проволока, видел лозу, плетущуюся между проволокой, видел маленькие зелёные листики. В мозгу пронеслась мысль – нельзя концентрировать своё внимание на отдельных деталях, нужно уметь видеть всю картину целиком.

Глава 2

«Нельзя концентрировать своё внимание на отдельных деталях, нужно уметь видеть всю картину целиком», – я сидел в кабине учебно-тренировочного самолёта Як-52, а мой инструктор по полётам стоял на крыле и читал мне нотацию. Капитан Трофимов или как его называли курсанты – Трофимыч, не умел распекать курсантов. Все его нотации и нравоучения больше походили на задушевный разговор старшего с младшим. «Ты куда смотрел при посадке, ты видел, что выравнивать было ещё рано? – он посмотрел на меня и улыбнулся, – ты что же, хотел угробить меня и себя? Не удастся сынок, пока я сижу в задней кабине, ты себя не убьёшь».

Да, мой первый полет в передней кабине не очень удался. Вроде на земле, на тренажёре у меня все получалось достаточно гладко. Правда тренажёром списанный Як-52 без мотора и без крыльев, назвать было сложно. Ты сидишь в кабине, пристёгнутый ремнями по всем правилам, а инструктор стоит на стремянке и даёт вводные. «Высота 30, скорость 160», – я двигаю ручку управления двигателем и тяну немного ручку управления на себя. «Высота 1 метр, скорость 120», – я перевожу двигатель на режим холостого хода и потихоньку отдаю ручку управления от себя. «Все, посадка. Молодец», – говорит инструктор. Так мы и «летали» на земле и у всех все хорошо получалось.

1974 год, сегодня первый полет в передней кабине. Полётное задание выучено наизусть. Все просто. Взлёт, полет по коробочке, посадка. Самое главное, строго выполнить все действия по подготовке самолёта. Обойти его и сделать все, что написано в Руководстве. Как нам рассказывали курсанты четвёртого курса, это самое сложное. Тут-то и можно нахватать штрафных баллов. Короче мы все, курсанты третьего курса, учили до тошноты «Руководство по лётной эксплуатации самолёта Як-52». Так что любого из нас разбуди ночью и спроси, на какой скорости произойдёт сваливание самолёта в штопор, не раздумывая получали ответ: «130 километров в час, при перевёрнутом полете 180 километров в час». То есть мы все готовились к первому полёту самым серьёзным образом. С утра уже что-то витало в воздухе. Все были непривычно собраны, дисциплинированы. Чувствовалось, что сегодня не обычный день занятий. Сегодня первый полет. Волновались все. Это потом сказалось на предполётной медкомиссии. Практически каждый третий был отстранён от полётов – повысилось давление. Повторную комиссию нужно пройти сегодня же, после обеда. Хотя я тоже волновался не меньше других, давление у меня не скакнуло, и врач уверенно шлёпнула печать «Годен» на листок полётного задания.

– Курсант Колокольников.

– Я.

– К выполнению полётного задания приступить.

– Есть! – и я, чеканя шаг, двинулся к стоящему у края поля самолёту.

«Колокольчик, ни пуха, ни пера», – услышал я из строя курсантов, допущенных к полёту в первой половине дня. Те, кого не допустили, бродили уныло по краю поля, поглядывая завистливо в нашу сторону. Вспомнилось, что, когда мы, курсанты первого курса сидели в учебном классе, с нами занимался командир взвода старший лейтенант Падалко. Кто-то спросил, а все ли мы сможем стать лётчиками? Комвзвода ответил: «Сколько взводов в эскадрилье 1 курса? Верно – два. А сколько на четвёртом курсе. Правильно – один. То есть в два раза меньше. Почему? После первого курса отсеется человек 10 – не смогут втянуться в ритм жизни курсанта, начнут проваливаться на общеобразовательных дисциплинах. Затем на третьем курсе, когда начнутся полёты. Кого-то забракует медкомиссия, кто-то сам поймёт, что летать – это не его стихия».

Топая к самолёту почти строевым шагом, я понимал, что из тех ребят, что кучкой стоят на краю поля, кому-то не суждено будет никогда сесть в кабину самолёта. Эти мысли меня отвлекли от главного, и когда я подошёл к самолёту, то начисто забыл, что нужно делать дальше. Подошёл и стою как пень. Тут техник из взвода обслуживания, что стоял у двигателя, прикрыв рот пилоткой и тихо, но достаточно внятно, так что его было слышно всем, подсказывает: «Доложи инструктору, доложи инструктору». Да, я вспомнил. «Товарищ капитан, курсант Колокольников к выполнению полётного задания готов».

– Вижу, что готов, – Трофимыч улыбнулся.

– Модель самолёта не забыл?

– Никак нет, Як-52.

– Ну, орёл, полетаем?

– Так точно товарищ капитан, полетаем.

– Приступить к подготовке.

– Есть.

В голове моментально всплыли все указания по осмотру самолёта из Руководства и я, чуть было не рванул осматривать двигатель. Но тут прямо передо мной оказался техник, я почти столкнулся с ним. Он жутким шёпотом, так что было слышно на весь аэродром, прошипел: «Доклад». Я замер и пытаюсь быстро сообразить, что делаю не так. Но тут техник подносит руку к пилотке и бодро говорит: «Товарищ курсант, самолёт Як-52, бортовой номер 074 к вылету готов. Техник, старший сержант Васильев». И опускает руку. А я никак не могу сообразить, что должен ответить. В голове крутится устав, Руководство, но ничего приличествующего данному моменту там не находится. И я не придумал ничего лучшего, чем сказать: «Спасибо». Техник хихикнул и громко ответил: «Пожалуйста, рад стараться». Я обернулся на Трофимыча, он что-то записывал в журнал. По его улыбке было видно, что он все слышал. Вот теперь у меня все, что написано в Руководстве по осмотру самолёта, напрочь вылетело из головы. «Штрафные балы обеспечены», – подумал я, и отправился вместе с техником обходить самолёт. Правда, старший сержант мне помогал. Он останавливался там, где было нужно, и глазами смотрел, куда нужно. Я послушно повторял все за ним. «Как собака Павлова», – пронеслось в голове. Нужно встряхнуться, нужно собраться. Ведь я не один раз это уже все проделывал на тренажёре. Пока я пытался встряхнуться и собраться, осмотр уже закончился, и можно было залезать в кабину. Меня била мелкая дрожь. Наверное, от волнения. И я очень боялся, что это заметят и Трофимыч и техник. Обстановку разрядил Трофимыч, видимо все-таки заметивший мою несобранность. Он обратился ко мне просто: «Паша, на какой скорости полетим?». Я моментально включился: «170 километров в час, при достижении высоты 300 метров, 180». Почему он назвал меня Пашей? Откуда он знает, как меня зовут? Мысли носились в голове так быстро, что я и не сообразил, что, в полётном задании написано – пилот-курсант Павел Колокольников.

– Ну вот, ты же все знаешь. Чего разволновался?

Да, я и в самом деле все хорошо знал. Вчера на самостоятельных занятиях мы разбирали все этапы полёта. Каждое движение было отработано в голове. А перед этим ещё много раз на «тренажёре». Трофимыч посмотрел мне в глаза пару секунд и скомандовал: «В кабину. И не думай, что я сижу сзади и буду исправлять твои ошибки. Меня – нет, ты летишь один». Я улыбнулся ему в ответ. Все. У меня все на месте, все, что я должен сделать, я знаю точно. Дальше все шло как по маслу. Никаких проблем. Запустил двигатель, вырулил на полосу, взлетел. Полнейшая концентрация внимания на приборах. Обороты, высота, скорость, крен. Изредка, как того требовало Руководство, взгляд на землю. Хотя на земле я так ничего и не увидел, и даже не понял, зачем на неё смотреть. Трофимыча сзади не слышно, может он точно не сел в самолёт. Мне ведь не было видно. Понимаю, что это полная ерунда. Сидит он в своей кабине и делает пометки в своём журнале. Трофимыч подал голос при первом повороте: «Паша, следи за скоростью, при повороте она падает, а скорость – это жизнь. Как у нас говорят, лучше потерять тёщу, чем скорость в повороте». После третьего разворота понижаю обороты двигателя и начинаю потихоньку снижаться. Теперь приходится все чаще смотреть на землю, нужно поймать момент начала четвёртого разворота. Увлёкся и не заметил, как снизился ниже 100 метров. «Высота!», – прогремел в наушниках голос Трофимыча, да так неожиданно и громко, что я даже испугался. Глянул на высотомер, лечу ниже 100 метров. Должно быть не менее 150 – вспоминаю Руководство. Плавно беру ручку на себя. Снижение прекращается, потом начинается набор высоты. Это я почувствовал даже без прибора. «Скорость», – снова раздалось в наушниках. Я толкаю вперёд ручку газа и гляжу на указатель скорости, 150. По Руководству не менее 170. Теперь вижу, что стрелка высотометра переваливает за 150. Отдаю ручку от себя, теперь скорость быстренько подбирается к отметке 170 и уверенно собирается её превысить. «Про четвёртый не забыл?» – опять голос Трофимыча. Конечно, забыл, гляжу на землю и никак не могу найти отмеченные мною ориентиры для начала поворота. Но тем не менее начинаю делать поворот. Гляжу на указатель крена, на шарик указателя скольжения, который никак не хочет лежать в среднем положении, на скорость и высоту. Что-то все разбегается и мне никак не удаётся удержать постоянным крен, высота вроде в норме, но скорость выше 170. Выравниваю самолёт и ищу полосу, но что-то её не видно. «Следи за высотой и скоростью, полоса справа. Ручкой вправо, крен 30 градусов, затем выравниваешь, считаешь до трёх и так же влево, – голос Трофимыча был спокоен, – волноваться не надо, делай все как на тренажёре». Я немного упокоился и сделал все так, как сказал Трофимыч. Теперь я видел флажки на торце полосы. Она была точно передо мной. Я снова сконцентрировался на приборах. Скорость, высота. Высота, скорость. Очнулся от этого занятия, когда в наушниках снова раздался спокойный голос Трофимыча: «Ты куда собрался лететь, сынок?» Я глянул на землю и вижу, что посадочные флажки уже под нами, а высота ещё 10 метров. «Выполняй все по Руководству. Посадка с перелётом». Легко сказать выполняй. Я ручку от себя, как скорость сразу возрастает. Прибираю ручку газа, высота быстро начинает уменьшаться. «Гляди на землю, а не на приборы», – снова голос Трофимыча. Гляжу, трава под нами быстро проносится под крыло.

– Ручку от себя, двигателю малый.

Выполняю. Трава, однако, все быстрее и быстрее уносится под крыло. Чувствую, что ещё мгновение и самолёт со всего размаха ударится об землю. Беру ручку чуть-чуть на себя.

– Я сказал, от себя, а не на себя.

Я глянул чуть вперёд и увидел кусты, которые росли за торцом полосы. Они быстро летели на нас, а я не мог ничего поделать. Вдруг двигатель взревел на взлётном режиме, ручка сама, больно ударив по коленке, прижалась почти к самому сиденью. Это Трофимыч взял управление в свои руки. «Уход на второй круг, выполняй сам», – голос Трофимыча прозвучал совершенно обыденно, никакого волнения в нем не чувствовалось. Я тоже быстренько успокоился и достаточно чистенько выполнил набор высоты и все повороты. После третьего сбросил скорость и начал снижение. Трофимыч молчал. Поймал ориентир для входа в четвёртый и начал разворот. Все шло хорошо. «Дальше все делаешь строго по моим командам», – практически прошептал Трофимыч. И мы сели, вернее сел я по подсказкам Трофимыча. Вырулил на стоянку, выключил двигатель. Лётный комбинезон на груди был мокрым от пота. Трофимыч вылез из задней кабины и встал на крыло.

– Понял, что произошло?

– Не успел уследить за всеми приборами, – пролепетал я.

– И правильно, все твоё внимание должно быть на земле. Там и высота, и скорость, и крен.

– Но как же без приборов я узнаю скорость и высоту?

– Узнаешь, я научу. Приборы нужны только до высоты выравнивания, а потом только на интуиции. Овладеешь – будешь летать, нет – ищи работу на земле.

– Не хочу на земле, – почти что по-детски сказал я, – я научусь, обязательно.

– Запомни, самое главное в полете, нельзя концентрировать своё внимание на отдельных деталях, нужно уметь видеть все вокруг. Нужно видеть приборы, нужно видеть землю, ориентиры, видеть небо.

Это я запомнил на всю жизнь. Видеть Землю и небо, видеть облака. В этом и есть красота полёта. Это то, ради чего многие становятся лётчиками.