Над Москвою небо чистое

Летчики собрали домино. Кто-то прибавил огонь в лампе, кто-то вынул дешевое дорожное зеркальце, кто-то схватился за расческу. А у входа уже гудела штабная «эмка», доставившая в полк неожиданных гостей. Румянцев повесил реглан на вбитый в деревянную стену гвоздь и спокойно, осанисто пошел к выходу. Ему навстречу по узким ступенькам спускались приехавшие. В проходе стало темно. Приподнявшись на цыпочки, Алеша Стрельцов увидел несколько пилоток и в их окружении шляпы.

Первым вошел в землянку батальонный комиссар с красным рябоватым лицом.

– Это заместитель начальника политотдела дивизии, – шепнул Стрельцову кто-то из летчиков.

За батальонным комиссаром появился худощавый седой капитан Петельников, успевший, как видно, встретить гостей при въезде на аэродром, а дальше шли американцы. Лейтенант Воронов удивленно подтолкнул Стрельцова локтем:

– Леша, глянь, с ними и дамочка.

С большим блокнотом в руке, чуть боком спускалась в землянку молодая женщина, придерживая рукой подол юбки. Стрельцов внимательно ее рассматривал. Американке лет тридцать, не больше. Расстегнутый пыльник с откинутым на плечи капюшоном, на ногах коричневые туфли на толстой резиновой подошве. Светлые, коротко остриженные волосы, чуть подкрашенный рот, очки в позолоте, а за их стеклами молодые голубоватые глаза. Честное слово, если бы встретил ее Алеша Стрельцов в родном Новосибирске на Красном проспекте, ничего бы не нашел ни в лице, ни в одежде примечательного. Осторожно поддерживая ее под локоть, шел пожилой мужчина с брюшком под полосатым джемпером. И замыкал шествие моложавый смуглый американец в сдвинутой с шиком на правую бровь серой шляпе.

Старший политрук Румянцев шагнул навстречу гостям, коротким кивком головы их приветствовал. Его усталое лицо несколько оживилось. Батальонный комиссар сказал, обращаясь к моложавому американцу:

– Мистер Грей, прошу знакомиться. Комиссар полка Румянцев. В данное время он исполняет и обязанности командира полка.

– О! – воскликнул американец, энергично пожимая Румянцеву руку. – Разве у вас комиссары командуют авиационными полками? Парадокс! Комиссар, как бы это выразиться… – американец замялся, подыскивая нужные русские слова, – политический воспи-та-тель… Это – пропаганда! – И он, прищелкнув пальцами, поднял вверх руку, с явным самодовольством поглядев на своих коллег.

– Вы не совсем точны, мистер Грей, – улыбнулся батальонный комиссар. – Действительно, наши комиссары чаще занимаются именно тем, что вы именуете пропагандой. Однако бывают случаи, когда им и командовать полками приходится.

Американец стремительно повернулся к Румянцеву и снова весело прищелкнул пальцами:

– О да! Но авиационным полком? Для этого, как я понимаю, комиссар должен уметь летать.

– У нас комиссары летать умеют, – спокойно проговорил Румянцев и протянул руку женщине. Она брызнула в ответ белозубой улыбкой, запинаясь, с тем усилием, без которого ни одному человеку не удается произнести несколько слов на малознакомом языке, сказала:

– Я не понимай по-русски. Дженни Гретхем. Ассошиэйтед Пресс.

– Билл Фред, – отдуваясь, представился одутловатый пожилой американец в полосатом джемпере. Он снял шляпу и стоял, обмахиваясь ею. Светлые навыкате глаза торопливо скользили по лицам, и было трудно понять, с интересом или безразлично оглядывают они летчиков.

Оттесненные, что называется, на второй план, Алеша Стрельцов и Воронов оказались за спинами летчиков и техников. Приподнявшись на цыпочки, из-за широкого плеча Боркуна Алеша видел гостей, синие глаза его ширились от любопытства. Никогда в жизни не приходилось ему встречаться с американцами. Как и многих других юношей его возраста, Алешу сильно интересовала чужая далекая страна Америка с ее небоскребами и водопадами, с приключениями золотоискателей и путешественников, с войной Севера против Юга. Америка для Алеши Стрельцова была маленькой бамбуковой этажеркой в его квартире, где корешок к корешку стояли томики Марка Твена и Джека Лондона, Фенимора Купера и Генри… Теперь, когда фашистские бомбы падали на Вязьму, Ленинград и Москву, Алеша знал, что люди далекой большой страны объявили войну Гитлеру, и это усиливало его симпатии к Америке. Сейчас он с теплым чувством рассматривал журналистов. Они сильно отличались от летчиков девяносто пятого полка, измотанных напряженной боевой работой. Алеше не показалось – так было на самом деле, – все присутствующие, начиная от старшего политрука Румянцева, дружелюбно разглядывали гостей. Алеша прислушался к беседе.

– Мистер Румянцев, – проговорил Грей. – Я беру на себя труд представить вам своих коллег. Это Дженни Гретхем из телеграфного агентства Ассошиэйтед Пресс. А это Билл Фред, старый газетный волк, исколесивший весь мир, автор статей, книг, памфлетов. Сейчас он работает на «Нью-Йорк тайме». Старик, несмотря на астму, рискнул пересечь по воздуху океан, чтобы побывать у храбрых солдат России. Поверьте, у нас на континенте все восхищаются вашим мужеством. Сердцем мы постоянно с вами.

– Сердцем – это маловато, – подал голос Боркун. – Надо бы и оружием быть вместе.

– О! – засмеялся Грей. – Русские летчики находчивые собеседники. Будет и это. Непременно будет и это. Наши солдаты станут вашими союзниками в боях.

– Мы рады приветствовать наших гостей, – сказал Румянцев, приглашая журналистов к столу. Американцы вежливо обошли всех летчиков, с каждым поздоровались за руку и уселись за штабной стол. «Какая у нее мягкая маленькая ладонь», – подумал Алеша про Дженни Гретхем, ощущая на своей руке тепло этого случайного рукопожатия. Смуглый худощавый Грей с любопытством осматривал подмокшие своды землянки.

– О! – воскликнул он. – Здесь у вас романтическая обстановка.

– Я бы предпочел менее романтическую крышу над головой, – невесело усмехнулся Румянцев.

Гости вынули блокноты и автоматические ручки. Толстый Фред оседлал нос роговыми очками и вполголоса заговорил с Греем. Торопливыми очередями прозвучала английская речь. Грей вдруг смутился, с неудовольствием поджал губы и что-то резко возразил своему коллеге. Но Фред отрицательно покачал головой и опять произнес несколько фраз. Грей вздохнул.

– Мистер Фред хочет задать один вопрос, – глядя на старшего политрука, начал он.

Румянцев медленно поднял широкую ладонь, словно собирался накрыть ею что-то лежащее на столе:

– Не надо переводить. Насколько я понял, мистер Фред желает спросить у комиссара Румянцева, когда падет Москва. Комиссар Румянцев отвечает одним ясным русским словом – никогда!

Грей добросовестно перевел. Лысоватая голова Фреда тяжело качнулась на толстой жилистой шее, и на его губах появилась ироническая усмешка. Он сказал еще несколько фраз Грею, и тот быстро обратил их в русскую речь, явно не желая, чтобы Румянцев, прислушивавшийся к хрипловатому гортанному голосу Фреда, его опередил:

– Мистер Фред удивляется оптимизму комиссара Румянцева. Он считает, что этот оптимизм ничем не оправдан. – Грей сделал паузу и заговорил уже от себя: – Мистер Румянцев, нам известно, что немцы перейдут на днях в генеральное наступление на Москву. Наши военные авторитеты полагают, что новое наступление Гитлера Красной Армии невозможно будет отразить. Вы не станете отрицать, мистер Румянцев, что такое наступление Гитлером готовится?

– К сожалению, не стану, – прозвучал спокойный голос комиссара. – Не далее как полчаса назад майор Хатнянский, заместитель командира нашего полка вылетел на ответственную разведку. Нас действительно беспокоит перегруппировка у немцев. Но знаете, мистер Грей, есть мудрая русская поговорка: «Цыплят по осени считают».

Румянцев смолк и посмотрел на сгрудившихся вокруг стола летчиков. Увидел их удивленные, обиженные и даже возмущенные глаза, широкий, решительно выдвинутый вперед подбородок Боркуна. Подумал: «Этот еще, чего доброго, самовольно в разговор ввяжется» – и осадил его строгим кивком. Синие глаза Алеши Стрельцова наполнились острой болью: как же так, неужели они, назвавшиеся боевыми товарищами, не верят, что мы отстоим Москву? Искоса поглядывая на старшего политрука, писала американка. Билл Фред, которому Грей перевел последние слова комиссара, снова ухмыльнулся и пробормотал что-то. Румянцев порывисто поднял голову.

– Да, да, мистер Фред, – запальчиво сказал он по-русски, – вы можете выражаться совершенно откровенно. На горькую правду мы не обидимся.

Смуглый Грей сузил глаза, отвел их в сторону и, царапая ногтем раскрытый блокнот, продолжал:

– Поверьте, нам больно об этом говорить, но долг журналиста – всегда добиваться истины. Видите ли, мистер Румянцев, вы умный человек и не можете не понимать всей трагичности сложившейся ситуации. Падение Москвы неизбежно. Немецкие фашисты у стен Ленинграда, сдан Смоленск, Киев. Наш общий враг в Новгороде. Красная Армия серьезно надломлена. В строю треть самолетов. Да, да, не отрицайте. Час назад мы сами проезжали город под бомбежкой. Сколько самолетов поднялось навстречу «юнкерсам»?

– Ни один не поднялся, – мрачно сказал Румянцев. – Наш полк не ведет сейчас воздушных боев, у него другая задача – фронтовая разведка.

– О! Но кто же должен был прикрывать город? – пылко воскликнул Грей.

– Наши соседи.

– А их мы увидели в воздухе, когда «юнкерсы» уже отбомбились. Вы привели прекрасную русскую поговорку насчет цыплят и осени, но я позволю себе привести и другую. Про ваших истребителей нужно сказать: «На охоту ехать – собак кормить».

Мешковатый капитан Боркун тяжело засопел.

– Это смотря как ехать, господин мистер, – не выдержав, брякнул он. – Мы, русские, долго запрягаем, да зато быстро ездим.

Замолчал американец, молчали и летчики, настороженно глядя на гостей. Тикали на столе самолетные часы. Румянцев посмотрел на их стрелки, подумал: «Через девятнадцать минут вернется Хатнянский. Уже проходит линию фронта». Вслух произнес:

– На войне бывают ошибки, мистер Грей.

– Ошибки! Да, ошибки это очень печально! – подхватил американец. – Не думаете ли вы, мистер Румянцев, что некоторые ошибки первых дней войны, допущенные вами, гораздо больше помогли противнику, чем его тапки и самолеты?

– Я – солдат, мистер Грей, – ответил Румянцев, – мое дело воевать и готовить к боям людей. Убьют меня или останусь жив, сказать трудно, но я твердо верю, что после нашей победы над фашистами историки разберутся в наших подвигах и ошибках. А мое дело воевать как можно лучше.

Грей перевел ответ комиссара своим коллегам. Автоматическая ручка в пальцах американки быстрее забегала по листу бумаги, крякнул Билл Фред.

– Я не хочу умалять мужества русских! – запротестовал Грей. – Мы, американцы, этим мужеством восторгаемся. Но русская душа для меня и моих соотечественников, как это у вас говорится… темно, нет, не темно… потьомки. Вот именно, потьомки. Гитлер стоит почти у стен Москвы, а вы убеждены, что битву за нее выиграете. Это непостижимо. Вы меня извините, мистер Румянцев, но когда вы говорите: Гитлер не возьмет Москву – то это звучит… мм… ээ… несколько фанатично.

– Мы уже это слышали, – вздохнул Румянцев.

– От кого? От нас, американцев? – быстро спросил журналист.

– Нет, от Гитлера и Геббельса.

– О! – Грей обиженно поднял руки. – О, я понимаю, то, что я говорю, это не есть приятно. Однако я говорю как друг, мистер Румянцев: Гитлер и Геббельс – наши враги, а мы – друзья. Для нас падение Москвы – это тоже трагедия.

– Охотно верю, мистер Грей. Только бывает, что в оценке военного положения друзья и враги ошибаются одинаково.