Ворох историй. Сборник рассказов

А самое смешное, что буквально за полчаса до входа на мост, приходит указание: срочно сдать списки военнослужащих в трёх экземплярах: Ф.И.О., год рождения, кто – откуда и т.д., с указанием номера военного билета и указанием номера боевого оружия. Как? Вот как это можно успеть сделать за 30 минут? Я думал, дня два будем писать, ведь писаря в роте нет, печатной машинки тоже нет. Ну, ладно, разорвали тетрадь в 96 листов, раздали по отделениям, где каждый боец своим почерком написал требуемые данные. Собрали воедино. Отнёс командиру батальона. Сдал. В итоге, как оказалось, эти списки вообще никому нужны не были, делалось так, для галочки. Мы должны были их сдать пограничникам, чтобы у них были данные – сколько вошло, с каким видом оружия и т. д. Но, оказалось, что пограничникам эти списки – ни к селу, ни к городу. Когда мы подошли к границе, около пограничного столба, перед контрольно-следовой полосой, которую мы попросту раздавили, на табуретке сидел пограничник в звании капитана. То ли он был с перепоя, то ли жара на него так подействовала – я так и не понял, но он дремал. Я потрепал его за плечо и спросил: «Куда списки?», он очнулся, взял бумаги, повертел их в руках и бросил под свою табуретку.

Входили на афганский берег – начинало темнеть. Не прошли и километра, как первое, что мы увидели это движущуюся нам на встречу странную машину. Передок у неё был от ЗИЛа, а кузов из дерева. Причём кузов раза в два был выше кабины. Он был весь расписан яркими красками. На нём висели картины с разными птицами, цепочки, зеркальца, фонарики, кисточки и всё это так гремело, что мои бойцы прозвали данное чудо техники – бурубухайка. Так это название впоследствии и прижилось. Таких машин было очень много, а самое интересное, что те, кто был в Афганистане, могли встречать и такую картину: салон пассажирского автобуса полностью набит стадом овец, а весь народ висит на окнах и сидит на крыше.

Ну, так вот, когда мы встретили свою первую бурубухайку, командир машины Шура Балобежин говорит мне: «Командир, цирк едет». Отвечаю: «Понятно, страна интересная». Спустя некоторое время встречаем ещё одну бурубухайку. Теперь уже я говорю Шуре: «Ещё один цирк?» Он отвечает: «Наверное, отстала от первой». Но, когда мы встретили третью и четвёртую похожие машины, то поняли, что они здесь все бурубухайки.

Всю ночь мы шли маршем до Пули—Хумри, где встали на дневной и ночной отдых. Впереди был перевал Саланг. Мою роту поставили в боевое охранение, и нам пришлось окапываться. Тут произошла интересная история. Часть колонны попала на хлопковое поле, а часть – на сухой ручей и горы. БМП в котором я находился, пришлось окапывать в каменисто-песчаном грунте. Нам надо было сделать укрытие для машины, построить командно-наблюдательный пункт роты и вырыть отход сообщение. Когда мы втроём (я, командир машины и механик водитель) всё это сделали, то свалились как подкошенные. И вот, лежим на бугре, руки все в мозолях, а Шура и говорит:

– Командир, я заканчивал учебку, а там такой сержант был… Думал, приду из Армии, поймаю его и буду целый день бить ему морду… А теперь думаю, приду, куплю ящик коньяка и пока он его весь не выпьет – я от него не отойду, за то, что так научил меня копать окопы.

Следующую ночь мы шли через Саланг. Лишь утром вышли из туннеля и тут я глянул вниз – мамочка родная! Внизу лежало множество таких маленьких машинок, словно муравьи. Стало не на шутку страшно – не приведи господь сорваться (впоследствии мне пришлось проходить через перевал девять раз).

27 числа мы подошли к Кабулу. Слева виднелся аэродром и наши самолёты, спуск и уже внизу столица Афганистана. Здесь мы и заночевали. Утром 28-го декабря я получил задачу выйти на Газнийскую дорогу и поменять там десантников. У дороги стоял афганский танковый батальон Т-55. Нам предстояло его охранять, чтобы они не вздумали часом выступить против наших войск. Рассредоточились. Через некоторое время к нам подошёл старший лейтенант, который был советником при замполите афганского батальона. Представился. Я ему говорю:

– Слушай, если вы заведёте машины, то у меня приказ – жечь танки. Но, мы ведь оба понимаем, что дюжина БМП не сможет что-либо противопоставить тридцати двум танкам. Вы нас за две минуты раздавите.

– Не переживайте. Бойки с пушек и затворы пулемётов мы уже давно сняли. Всё под контролем. Вам надо познакомиться с ними, прийти в гости, чтобы я вас представил офицерам.

Ну, раз надо так надо идти. Вопрос к кому? Друзья они или враги – мы не знаем.

– Ну, что, Шура, пошли в гости. Возьми из сухпайка пять банок тушёнки – с пустыми руками идти нельзя. И вот ещё что – мне руки в карманах держать нельзя – это не уважение, поэтому, бери гранату в левую руку, вынимай чеку и держи её в кармане. Автоматы не берём, у нас пистолеты есть, но держим их в кабурах.

Пришли. Познакомились с офицерами. Некоторые из них даже по-русски слова знали. Афганцы накрыли стол и поставили «кишмишовку» – самогон из изюма, достали пару бутылок бренди местного разлива. Чокнулись, выпили по рюмке. Я достал наши консервы, открыл. Угостились. Понравилось. Выпили по второй, третьей. Всё нормально. И тут, один из афганцев сощурился, что-то посмотрел на столе, окинул нас колючим взглядом и бегом на улицу. Повисла пауза недоумения… Слышим – блюёт. Через пару минут офицер зашёл. Вытирая ладонью рот обжог нас взглядом, потом посмотрел на своих, что-то сказал им и те, как ужаленные, выскочили в тот же миг из помещения. Мы остались вдвоём с советником. На улице были слышны рвотные позывы хозяев стола. Начавшееся праздное настроение улетучилось и стало как-то не по себе. Спрашиваю:

– Что случилось?

– Не знаю. Что-то им плохо стало.

Мы взглянули на банки – может, какая просрочена? И увидели, что на одной из них осталась этикетка, а там красуется такая маленькая, розовая голова свиньи. Стало далеко не до смеха… Пришлось быстро убирать свинину со стола. К нашему удивлению, когда афганцы вернулись, то ничего нам не сказали. Забегая вперёд, скажу, что я с ними потом крепко подружился. Хорошие ребята оказались! Ну, а чтобы исправить получившийся конфуз, я пригласил этих офицеров—танкистов к нам в расположение, на встречу Нового – 1980 года.

Пригласить-то пригласил, но вот куда? У нас ведь даже палаток не было. Обустраивались, кто как мог. Я к комбату – надо палатка, гостей встречать, чтоб не стыдно было.

31 декабря привезли мне палатку и печку, а земля-то уже промёрзшая была, кругом камень – куда её поставить? Кое-как растянули, привалили концы камнями. Печка задымила во все щели, внутри стоял сизый дым, хоть топор вешай. Это надо было видеть.

Пришли два афганца. Что им подарить? Надо же не то, чтобы опростоволоситься, а чтобы к месту и на долгую память закрепить интернациональную дружбу. Решение нашлось. Нам, буквально, на днях выдали новые меховые шлемофоны, очень хорошие и тёплые. Как от сердца отрывали! Но, ведь и подарок должен быть дорогой – восток дело тонкое. Ну, вот, значит одному – командиру танковой роты Абдул Маджору, я подарил шлемофон и флакон шипра, а другому – начальнику штаба Абдул Вахиту, достались шлемофон и цветные карандаши (пузырька шипра больше не оказалось). Смотрим, а у них какое-то недовольство между собой начинается, заспорили. Я даже нашего переводчика вызвал, чтобы понять, о чём разговор. Оказывается, одеколон это очень ценная вещь! И даже шлемофон не надо. Пришлось срочно искать что-то похожее по всей роте. Нашли. У взводного Морозова был маленький и к тому же, начатый флакончик «Гвоздики». Добавили туда немного воды. Подарили обделённому начштаба и всё сразу как-то устаканилось. Весёлые ребята! А какие наивные – просто нет слов. Где-то, через неделю после Нового года они пришли ко мне в гости. Мы уже обжились тогда. Мне основательно закрепили палатку, а солдаты для себя нашли кирпич-сырец, поставили трёхстенок, накрыли брезентом и печку туда. Ну, так вот, стоят эти двое передо мной и сияют, как новые рубли. Столько радости принесла им покупка чёрных, как смоль, кроличьих шапок, что плотно сидели на их головах. Они были очень довольны тем, что приобрели их по дешевке, по 100 рублей за штуку. Когда я увидел на болтавшихся бирках цену – 9 рублей 60 копеек, мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не расстроить своих афганских друзей раскатистым смехом.

Ночью все проснулись от грохота выстрелов. Выбежав из палатки, я увидел напротив КПП танкового батальона горящий Т-34. Вдали виднелось тоже два пылающих объекта, но что там пылало, разобрать было невозможно. Я своим:

– К бою!

Прыгнув в машину на командирское место включаю ТПКУ (танковый прибор командирский управления) и вижу, что по перекрёстку бегают какие-то люди. Выстрелов нет, но поднялась суматоха, народ мечется туда-сюда. Командую Шуре:

– Кумулятивный! – и тут же снаряд пошёл с контейнера в ствол, – Готово!

Командую механику: «Заводи!» – а в ответ тишина. Огляделись, а механика то нет. Как так?

– Шура, где Букаев?

– Да хрен его знает. Бежали к машине вместе.

– Что будем делать?

– Давай я на место механика, – вылезаю из БМП, – Букаев! – кричу, – Букаев, мать твою!

И тут из темноты выходит наш механик с пистолетом в руке.

– Ты где был? – спрашиваю на крик.

А он мне в ответ:

– Аааа я подумал, что сейчас всё равно нашу машину из танка сожгут, чего всем сразу погибать, так хоть я один останусь, похороню вас.

– Садись на место, паразит! – командую Букаеву, – а сам в душе смеюсь – киргиз бляха, ну что с него взять.

– Заводи!

Мотор мигом взревел. Шура кричит:

– Командир, что делать?

– Стоять и ждать! Надо оценить обстановку.

Пытаюсь выйти на связь с полком. Тишина. Ночь, понимаешь ли. Я в открытый эфир:

– Кто меня слышит? Кто слышит? Срочно выйти на связь! Бой! Бой! У нас бой! Отзовитесь.

Ответил какой-то боец из первого батальона:

– Что там у вас?

– Срочно связаться с полком! Командиру полка – на газнийской дороге идёт бой!

– Шура, берём автоматы, гранаты и в разведку. Пёхом.

Не доходя метров пятьдесят до перекрёстка – выпускаю ракету. Стоящие там люди вскинули автоматы:

– Дреш! (Команда стой – по афгански)

Остановились. Ждём. И вдруг голос советника танкового батальона:

– Командир, ты?

Говорю: «Я»

– Подходи.

Подошли, смотрим. Стоят бойцы—танкисты и ещё какие-то непонятные военные. Тут же оружие на земле валяется, но немного. Спрашиваю:

– Что случилось?