Психоанализ сновидений. Практикум расшифровки тайного языка нашего Я

Дина решила помириться с отцом, и он пошел ей навстречу. Отец верит в магию, называет ее ведьмой, так как ее слова всегда якобы сбываются. После моего отъезда в отпуск она испытала страх отвержения – значит, чем-то она меня разочаровала. Ее всегда воспринимали лучше, чем она есть, она умело подыгрывала, а я наверняка ее раскусил. Приеду и откажусь от нее. Я приснился ей в образе киногероини, которая в недавнем телефильме наслаждалась всеми радостями жизни благодаря своему положению.

Дина со стыдом и боязнью признается, что когда в студенческие годы осталась одна в квартире, предоставляла ее для «золотой молодежи». Подруги кутили в дорогих ресторанах, встречались с богатыми мужиками, употребляли наркотики. Она переживала, что впустую тратит время, не впускала их к себе, ссорилась с ними. Они удивлялись: ведь они ее так любят, а она отказывается от такой красивой, яркой жизни. Будет серой мышкой, как остальные. Нет, она никогда не вернется к этому. Но быть пластилином в моих руках ей тоже не хочется. Лишь бы я не посчитал ее твердым камушком и не выбросил.

С 7 до 16 лет у Дины было повторяющееся сновидение.

Я братом и сестрой в лесу, на развилке тропы. Одна дорожка темная, другая – светлая. Сестра сразу заявляет, что одна она дальше не пойдет. Я предлагаю ей идти с братом по темной дорожке, а сама иду по светлой. Дорога приводит меня к обрыву. Передо мной – город, я лечу над ним.

Повторяющийся сон снится клиентке в фазе подростковой задержки психосексуального развития, когда и хочется, и колется, и мамка не велит. Лес символизирует темные страсти (страх блуждания – блуда, поглощения дикой природой, потери человеческого облика). Он пугает и притягивает. Как пел Высоцкий: «Вдоль обрыва по-над пропастью, по самому по краю // Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю… // Что-то воздуху мне мало – ветер пью, туман глотаю, – // Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!» Адреналин, однако. Душа клиентки раздваивается на ту, что блудит, и ту, что мечтает о светлом и чистом. Она над обрывом… Падет в ад? Нет, воспарит над грешными людьми хотя бы в улете.

Когда Дине было 4–5 лет, родители вышли на станции, поезд уже тронулся, а их всё не было. Было очень страшно. Мама была с детьми порядочной, пунктуальной. Она вырвалась от такой же бабки и отрывалась с отцом. Сегодня Дина проснулась без сил от кошмара.

В бабкиной квартире собрались родные и знакомые. Там был и Николай, симпатичный мне своей брутальностью. Я полуодета, в красивом корсете. Николай взял мой номер телефона и пошел «за газетой» – снять мне мужика. Я бегу за ним по подъезду, по двору и в истерике кричу, чтобы он не делал этого, лучше я сама. А то найдут такого, что меня все осудят.

Ко мне вошел пьяный красавец в два-три раза выше меня, я испугалась, что он начнет приставать ко мне, и побежала на кухню к родителям, но они тоже были пьяны.

В детстве отец кажется огромным, Электры потом западают на больших мужчин, но боятся попасть под такой каток. Некоторые набирают массу, чтобы не раздавил.

Дина всю ночь не спала, поэтому не в форме. Подруга, у которой она сейчас живет, ушла ночевать к другу. Дина из-за головной боли не могла заснуть до трех часов, потом ей снилось два сна. Она там выдавала замуж одну сестру, потом другую. В пять часов она проснулась от дикой боли, испугалась, что здесь у нее нет таблеток, и позвонила подруге, чтобы та ей привезла. Подруга обещала приехать только в девять утра. Дину трясло от холода, она сидела на кровати, свернувшись калачиком и закутавшись в одеяло. Взмолилась, чтобы всё прошло, и это чудо свершилось. Однако в девять часов, когда подруга привезла таблетки, боль возобновилась.

Такие приступы начались у нее в 19 лет вместе с судорогами в ногах. Они возникали только в присутствии отца. Обычно холодный, тут он вызывал «скорую», садился к ней на кровать и даже приобнимал ее, свернувшуюся калачиком. Дина всегда старалась лечь с папой. Эти приступы и судороги прошли у нее 3–4 месяца назад, и вот опять.

Бог дал женщине ум. Дьявол усмехнулся и наградил ее сиськами. Теперь ее ум никого не интересует.

Друг Раисы признался: его бывшая жена продолжает жить в его сердце. Аркадий взял ее на яхту, не сказав про Раю, и Раиса дулась. Бывшая жена не понравилась Раисе. Наверное, она это заметила. За время путешествия Раисе приснилось несколько снов.

Мы с мужем старенькие, я на ногах, но на днях должна умереть. Детей нет. На кого оставить мужа? Я пишу его бывшей жене, которая осталась молодой: «Приезжай и выходи за него замуж».

Когда у мамы Раисы обнаружили гинекологическое заболевание, а она считала – онкологическое, мама предложила папе жениться на ее одинокой подруге. Я истолковываю это как реактивное образование Электры: я уступаю своего любимого побежденной сопернице, так как боюсь ее проклятия и собственных угрызений совести.

Очень реалистично приснилось, что брат утонул. Он поплыл с друзьями на яхте, хотя я сказала ему о плохом предчувствии. Проснулась с чувством, что не смогу теперь жить.

Аркадий – близкий друг брата Раисы. Чем ближе становится Аркаша, тем больше опасность, что она не сможет без него жить. Раисе кажется, что она не переживет потерю любимого мужчины. Так говорит ее мать о возможной смерти больного мужа, который всю жизнь содержал ее. Он очень заботился о Раисе, красиво одевал ее и предпочитал ее кушанья готовке жены.

Я выхожу замуж не за Аркашу, беременная, но не от жениха. Там было много женихов, в том числе однокашник по университету. Хорошо, если я забеременела от него до встречи с женихом. Мой папа рад и моему замужеству, и ребенку, подбадривает меня. А мне не хочется свадьбы – праздника, красивого платья. Приезжает Аркаша, входит в столовую, весело шутит, как обычно, такой родной. Я не могу сказать ему, что выхожу замуж. Стало так беспокойно, что я проснулась среди ночи.

Заниматься сексом с родным человеком нельзя – это инцест. Когда она сможет обходиться без меня? Все заранее обсуждает с моим голосом, чтобы я ее потом не раскритиковал. Безопаснее разговаривать со мной мысленно.

Сны настроили Раису на самостоятельность, пробудили поэзию, женственность, душевность. Она вышла замуж за Аркадия, оставила работу юриста и стала давать мастер-классы по кулинарии для детей, а вскоре родила ребенка.

Холодной женщине приходится греться в шубе, купленной на свои деньги.

Даша выставила из дома неверного мужа и надеется на возвращение кормильца. Она добилась, чтобы он не озвучивал свои рекламные ролики – уж очень заманчивый у него голос.

Я застряла в лифте между этажами, хочу позвонить мужу, чтобы выручил, но не понимаю, где нахожусь, куда ему приехать, – вокруг одинаковые серые коробки домов. Я не желаю мужу успеха. Если он выйдет на более высокую орбиту, то найдет себе жену лучше.

Серые коробки домов – ее однообразная жизнь и душевная скука. Ей одной нет места в жизни, она как дом без адреса. Ей нечем привлечь мужа, пусть и он не будет привлекательным. Тогда у нее не будет соперницы, ему придется вернуться.

Мне надо на поезд. Вокзал далеко от дома, но у дома тоже есть остановка. На остановке темно. У меня нет расписания, я успокаиваю себя, что всё образуется, но поезда всё нет, и я решаю пока что сходить домой. Там я обнаруживаю, что в комнате дочери готов обрушиться потолок, ее затапливает сверху. Я хочу пойти наверх вместе с отцом и мужем, но потом думаю: «Что я, одна не справлюсь с мужиками?» – и поднимаюсь наверх. Там работяги разбили большой красивый парк с прудом, который, видимо, и устроил потоп в нашей квартире. Наверное, нужна какая-нибудь затычка. Но прораб не обращает на меня внимания, какой-то мужчина заинтересовался мной как женщиной, другой украл кошелек, который я у него отбираю.

У Даши нет идей по расшифровке сна, она просто связывает его с тем, что когда-то их на самом деле затапливало. Я замечаю, что она отказывается опираться на помощь близких мужчин и не находит согласия с чужими мужчинами, отвлекаясь на что-то более важное, чем забота о дочери. Ее разум затапливают неконтролируемые чувства, она не может организовать себе поездку в свою собственную жизнь, сталкиваясь с трудностями, которые могла бы избежать. Вместо анализа и перестройки своего внутреннего мира она хотела бы обойтись затычкой к ране, из-за которой теряет кровь. Мое участие превращается в такую затычку, а взаимоотношения с людьми не соответствуют ее ожиданиям. Она собирается спасать дочь, но ей самой хочется на ручки.

Я перед лифтом, туда входит мужчина, я понимаю, что заходить опасно, и всё же захожу. Он достает длинный нож и забирает у меня все ценности.

И хочется, и колется – отношение Даши к сексуальной агрессии. Она находит компромисс в том, что не отдается, а отдает суррогаты. Так поступили с ней и родители. Ее мать во многом уступает отцу, но в целом довольна им. Мать не вошла бы в этот лифт.

Приснился знакомый – зэк, вернувшийся из тюрьмы. Я боюсь его и рада встрече. Он с налетом уголовного мира, приблатненный. Он всегда очень нравился мне: живой, активный, веселый, с мужественной внешностью.

Даша хотя бы во сне и в образе другого человека выходит на волю. Наяву она бы и рада своевольничать, но боится осуждения. Ее тюрьмой стал образ хорошей девочки.

Даша встает пораньше, чтобы с удовольствием провести время в Интернете. Наслаждается завтраком и другими «проходными делами». Она стала терпимее, во время неприятностей у нее не исчезает чувство полноты жизни и ее позитива. Ее сны отражают это.

Продавец-кавказец нахваливает мне негодный товар, я со смехом отказываюсь, он легко соглашается со мной, хотя тут же предлагает не лучше. Я ухожу от него без раздражения и обиды. Смешное приключение. Меня радует, что я уверенно могу постоять за себя, раньше мне было бы неудобно вести себя так.

Даша уезжает в отпуск, хочет попробовать потом обойтись без терапии.

Я спускаюсь по лестнице (половой акт, регресс возраста, погружение в подсознание). Ступени выщерблены, легко можно упасть (потерять уважение, самоконтроль, столкнуться с болью воспоминаний). Я держусь за гладкий канат или веревку, которая опускается вместе со мной (фаллическая пуповина, отец и мать, идеальный муж, ангел-хранитель, я). Я держу за руку дочь, крупную и тяжелую. Думаю только о том, как скрыть от нее свой страх, чтобы та не испугалась. Нас обгоняют две веселые бабульки (мать и бабка, клиентка в идеале) в тазиках, как на бобслее. Я тоже хочу так. Однако и мой спуск заканчивается благополучно.

Дочь – Внутренний Ребенок клиентки, по толкованию ее самой. Я поддерживаю стремление Даши к эмансипации и обращаю внимание, что ее способ в принципе тоже сработал, а победителей не судят. Но конечно, лучше сознательно выбирать из несколько способов, чем всю жизнь пользоваться только детским.

Тамара ушла с сессии недовольная тем, что я не разделил ее увлечение новым другом, которого она полюбила и с которым ей сейчас хорошо, как никогда. Сестре он не понравился с первого взгляда. Если ее новый роман будет таким же кратким, как предыдущий, она будет считать себя распущенной. После сессии ей приснился сон.

Мы идем со Степой по людной улице, умудряясь по пути находить укромные места и заниматься любовью. Ему нравится сзади, больно схватив меня за волосы.

Степа физически не в ее вкусе. Как быть? Прекратить отношения – вызвать его агрессию, продолжать – насиловать себя. Тамара не думает о его семье (у него жена и дочь). Ее не беспокоят связь Степы с криминальным миром и его садистические тенденции.

Во сне Тамара была со своим другом в машине у ее дома в Тбилиси. В окнах появились средневековые рыла. Она пытается убежать в кусты, потом возвращается, думая, что друг ушел, но он по-прежнему в машине. Вдруг из магнитофона в машине выскакивает диск (фаллос) и ранит ей руку до кости. Тамара не чувствует боли и страха, только растерянность.

К машине Тома относится как к материнскому лону: коробочка, прячет ее ото всех, возит, как печь Емелю. Она долго сидит в ней перед своим офисом – настраивается входить в коллектив. И ко мне приезжает заранее. Ее ассоциации со сном: страх секса, менструальной крови, рака крови, смерти. Еще? Роды из домашней тюрьмы, собственной коробочки, перерезка пуповины, короткого поводка, симбиотической связи, из средневековой домостроевской общины с ее культом насилия и ксенофобией. Но она всё еще инфантильна душой и уже немолода телом. Время упущено, кто захочет возиться с такой?

Во сне сотрудницы, хихикая, подталкивают меня к начальнику, большому крупному мужчине, наглому, недоброму (как ее отец). Начальник на глазах сотрудниц ведет меня куда-то, где мы сблизимся. Мы идем очень долго, и мой интерес сменяется на вопрос: зачем я с ним иду, ведь я не хочу?

Коллеги сватают ее к новому молодому сотруднику: он холост, может быть брак. Но она не хочет заводить служебный роман. Тем более что он не в ее вкусе, не похож ни на персонажа ее сна, ни на ее отца. Она не говорит на работе, что встречается со Степой, хотя не стесняется того, что у него нет высшего образования и что он деревенский мужичок. В это понятие она вкладывает «крепкий, земной».

Я держу в руках китайские шары, вставленные друг в друга, которые отец сделал, намеренно проигнорировав инструкцию по изготовлению. Мне очень жалко, что в них выпал какой-то кусок. Летают корабли-монстры. Страшная голова клоуна с раскрашенными глазами в черной шляпе-котелке. Он приподнимает шляпу, в левый глаз влетает яйцо – жизненная сила или пилот. Со мной проводник, как Вергилий, он всё здесь знает. Мне страшновато, но больше удивительно – это не мультики, а реальность. Внутренний диалог: «Это что такое, откуда они взялись?» – «Это же твои страхи, ты сама их породила когда-то. Потом они материализовались и теперь живут самостоятельно».

Кусок – фрагмент сна, в котором Тамара испытывает сожаление, связанное с покойным отцом. Он выпал из ее жизни, смерть накрыла его черной шляпой. При жизни он игнорировал Тому. Мать интересовалась лишь ее делами и теми переживаниями, которые считала важными. Тамаре, как и мне – Вергилию, – стало не страшно, а интересно заглядывать в себя. Теперь ее глаза ожили.

Большая овчарка тянет меня за руку, а потом за ягодицу к окну. Прихватывает сильно, но на удивление не больно. В окне ничего не видно. Я иду по Тбилиси своего детства: трансформаторная будка, будка сапожника, конура овчарки. Мне хорошо, вольно. Опускается ночь, мне приготовлено место на улице в укромном месте, закрытом деревьями. Там для меня стоит раскладушка (со смущенной предвкушающей улыбкой), но меня беспокоит, что рядом оказываются еще какие-то койки.

Степа любит по-собачьи. В их отношениях нет перспективы. Стремление раскрепоститься ассоциируется у Тамары с половой распущенностью: уличная девка в разных койках. Ее женская сучность…

Тамара предложила Степе разойтись по разным комнатам, он ответил: «Лежи тут и сопи в две ноздри». Мол, в деревне баб держат за второй сорт, а она строит из себя барыню. Тамаре впервые приснилась покойная мама, она выглядела приветливой. Тамара перевезла вещи на квартиру к дочери – со Степой стало невыносимо. Как она могла так унижаться?

Я на балконе, который в раннем сне выходил на бурное грязное море с обломками после кораблекрушения. Это не Тбилиси, внизу течет река, более спокойная, чем Кура. Тут нет хаоса и обломков крушения.

В детстве Тамары было мало любви и свободы. Она застряла в эдиповой фазе в мазохистской позиции. Надо было дойти до дна, чтобы оттолкнуться от него и всплыть.

Мазохизм – это способность растворять ненависть в любви.