Облако возмездия

– Что же ты?

– Так и сделала. И честно пыталась быть хорошей, любить сестру, и все такое. Но быть хорошей это не про меня. К сожалению, или к счастью, не знаю. Короче говоря, вскоре натура моя вновь взяла верх, и я принялась за старое. Однажды я увела у Мины жениха.

– У Нины?

– Мы зовем ее Миной.

– Так. И что дальше?

– Конечно, она мне этого не простила. Тем более что с моей стороны не было никакого чувства, а была лишь прихоть. После этого мы вновь разошлись, не пространственно, а во времени. Поделили сутки пополам и перестали общаться. Стараемся, во всяком случае, избегать друг друга. Она директор с семи утра до семи вечера, я – с семи вечера до семи утра. При таком разделении, как ты понимаешь, она все больше чахнет в кабинете, не имея возможности устроить личную жизнь, я, напротив, захлебываюсь в ее бурлении. И ей, и мне нужны перемены, но мы обе, похоже, в тупике, причем давно, и не можем из него выбраться. Получается замкнутый круг, ловушка: чем дольше мы не разговариваем, тем трудней начать разговор. тем невозможней сделать шаг навстречу.

– Что тут скажешь… Печально.

– Да, невероятно. И, знаешь, тебя я тоже увела у нее. Ведь она на тебя запала, со всеми книгами твоими. Она могла встретиться с тобой, если бы я разрешила. Но я ей не позволила. Просто потому, что наступило мое время, а ты показался мне интересным и достойным кандидатом. Да и из вредности, из-за своего собачьего характера.

– Звучит обидно.

– Говорю, как есть.

– То-то я не понял, откуда ты взялась. Ну, там, в ресторане.

– А ты что, заметил подмену?

– Конечно. Солнце и луна, вообще-то, разные.

– И тебе было все равно?

– Если так ставить вопрос, немедленно начинаешь чувствовать себя подлецом. Не, было не все равно. Но я был не против. Потому что ты прекрасна так же, как твоя сестра. А она хороша не менее чем ты. И вообще, я думаю, что вам часто нужно меняться местами. Тебе – влюбиться днем, ей – провести бурную ночь с объектом своей – или твоей – дневной страсти. И не одну ночь. И все тогда у вас наладится.

– Думаешь?

– Конечно!

– Разве это возможно?

– Почему нет? Луна часто видна на дневном небосклоне. Уверен, и солнце может воссиять, если не на ночном, так на искусственном небе. Жизнь разнообразна и полна сюрпризов. Да ладно, ты и сама это знаешь. В Мянь-горе возможно все! Просто кто-то должен сделать первый шаг.

Эвелина порывисто обняла Феликса, прижалась к его лбу губами, получился долгий тропически жаркий и влажный поцелуй.

– Спасибо тебе, – сказала охрипшим голосом. – За твой позитивный настрой и общее… расположение. Теперь я полностью уверена, что твое появление не случайно.

– О чем ты? Я как раз думаю, что все очень и очень случайно. И то, что я оказался в Загубинске вашем, и что мы встретились.

– Нет-нет, никто в Мянь-горе просто так не оказывается. Исключено. Думаю, ты здесь, чтобы примирить нас с сестрой.

– Каким образом? Скорей, наоборот. И мне, кстати, очень жаль, что я мог нарушить существующее равновесие.

– Вот его как раз и нужно было нарушить. Ты, может, сам не понял, не заметил, но ты сказал очень для меня важные вещи… Она задумалась, потом повторила размеренно: – Очень важные. И, вздрогнув, будто очнувшись, добавила: – А, может, и не только для этого, может, есть и другая причина. Знаешь, мне что-то тревожно за тебя стало…

– Да ладно, не выдумывай! Я всего лишь писатель, и еще игрок в покер – кому с меня какой прок?

– Не знаю. Но слушай, я хочу сказать тебе одну вещь. Которую говорить не должна. Но скажу, потому что хочу тебя отблагодарить. Молчи, молчи… В общем, в Мянь-гору можно попасть, уйти в нее, причем из любого места. Но есть тонкость. Это возможно не всегда, а лишь в момент наивысшей опасности, когда окажется, что жить тебе осталось, быть может, мгновение. Ну, знаешь, когда кажется, что все… Вот в это мгновение нужно успеть произнести всем известное и совсем не секретное одно русское слово. Она приникла к его уху и прошептала, что именно нужно сказать.

У Нетроя глаза округлились от удивления.

– Правда что ли? Это пароль? Хм, я всегда его говорю, – он засомневался, но ненадолго. – А, впрочем, да, может быть. Все логично.

– Верь мне, – продолжала Эвелина Висбальдовна. – Но запомни, сказать слово надо с полным чувством и проникновением, как молитву.

– И что тогда?

– Некая сила, не хочу говорить, волшебная, потому что не знаю ее природы, тут же перенесет тебя в Мянь-гору. Только не в эту, а в настоящую. Это может быть жутковато, и даже страшно, но ты, всяко разно, не погибнешь. Как только это случится, я сразу узнаю, и сделаю все, чтобы тебя оттуда вызволить. Поверь, для этого у меня есть кое-какие связи и влияние.

На последние слова Эвелины Нетрой не смог ничего ответить, хоть и открыл было рот, чтобы по своему обыкновению поерничать. Не успел.

В этот миг, вдруг, посреди ночного оцепенения и всеобщей онемелости, раздался раздражающе резкий, скрежещущий звук. Феликса пронзило внезапным ужасом, точно кипятка плеснули за шиворот – так его, оказывается, возбудили ночные разговоры, – но тут он, кстати, вспомнил про крысу, дежурившую в коридоре, и решил, что это она царапается снаружи в дверь. Чего это она, едва успел он подумать, как следом послышалось и другое.

– Эва! Эва! Эва! – заунывно воззвал к судьбе и милосердию кто-то неведомый. Нетрой не сразу сообразил, что это покинутый и сраженный горем Дролов разыскивает в ночи свою неверную возлюбленную. И следом: Бум! Бум! Бум! Точно палкой по прутьям железной ограды. И снова: – Эва! Эва! И опять: Бум! Бум!

Дролов, со своим горем и своей палкой, определенно и неминуемо, приближался к их двери.

– Дьявол! – выругалась Эвелина Висбальдовна. – Надо его увести, пока не переполошил тут всех. Подожди, я быстро!

Выскользнув из постели, она накинула на голое тело первое попавшееся под руки, это оказалась рубашка Феликса, и, как была босой, бросилась из комнаты. Уже держась за ручку, оглянулась и сказала ему нервно:

– Только прошу тебя, не вмешивайся. Я сама все улажу.

Нетрой, как говорится, и опомниться не успел. Лишь потом, вдогон, подумал, что не очень-то и хотелось ему во все это вмешиваться. Не большим он, если честно, был любителем всяких таких разборок. Нет, постоять за себя, за даму – святое дело, тем более что фактура вполне позволяла. Но если можно было уладить дело мирно, вот это лучше всего. Тем более, вылезать из теплой постели – нет, не хотелось. Почему-то он был уверен к тому же, что, и с палкой в руках, Елистрат перед своей Эвой безоружен.

И точно, зов в коридоре мгновенно стих. Все стихло. Потом что-то мокрое ткнулось в пальцы его свесившейся с кровати руки. Он узнал проскользнувшую обратно в комнату крысу и легонько потрепал ее за холку. Потекли глухие, вязкие минуты. Прошло, наверное, не менее получаса, и он уже стал проваливаться в мерцающую, перемежаемую вспышками сознания, дрему, окунаясь в нее все глубже и на все более долгий срок, когда, наконец, она вернулась.

Щелкнул замок, дверь открылась и закрылась.

Вздернув веки, он увидел в сумраке комнаты женский силуэт рядом с кроватью. Отведя руки назад, как крылья перед полетом, женщина встрепенулась, сбросила одежду на пол и, нагая, скользнула к нему в постель. Тело ее было хрустко прохладным, она вся дрожала, от холода или от нервного возбуждения, не разобрать, и пахла отчего-то по-другому, не так, как до выхода в коридор. Нетрой, потянув носом воздух, узнал, или вспомнил, что так пахнет поле подсолнечника летним днем. Однажды, в детстве, он заблудился на таком, поэтому на всю жизнь запомнил этот горько-сладкий смолистый дух. Что, подумал он, откуда, какой подсолнечник? Он притянул, прижал к себе женщину, обнял ее, вбирая прохладу ее кожи, а, заодно, впитывая и гася ее дрожь, и вдруг почувствовал, как его захлестнул, накрыл с головой целый океан жидкого огня.

– Ты где пропадала так долго? – прошептал он перед тем, как превратиться в факел.

Глава 6. Вдоль по Мухинской

Утром Нетрою приснилась лисица. Она мелькнула, ускользая, махнула огненно-рыжим хвостом и куда-то пропала, но он и во сне, и сквозь сон знал, что это за лисица. Он хотел ее удержать, но руки, скованные вязкой дремой лишь вздрогнули слегка – вот и все, на что они оказались способны. Самым удивительным было то, что хвост остался. Рдяный клок застрял в пространстве, торчал вызывающе, играл с ним, дразнил, мельтеша и подрагивая. Феликс улыбался от приливного ощущения полноты бытия, – он давно уже не испытывал такой радости, такого счастья. Что, учитывая его довольно уже долгую жизнь, странно. И в еще большей степени – печально. Он не совсем понимал, чем вызвано это новое для него состояние, да и не хотел разбираться: есть и есть. Незнание никак не могло его счастье омрачить, а вот знание… Кто ведает.

Кстати, и прошедшую ночь он помнил не вполне. Особенно, что касалось ее заключительного отрезка, с момента появления господина Дролова в коридоре и до момента, собственно, засыпания. Были здесь не совсем ясные и понятные ему нюансы… Ну, были и были. Что в том плохого? Это в знании печаль, в незнании же радость. Он подумал, что рано или поздно все тайное раскроется, даже не стоит по этому поводу беспокоиться. Вообще не стоит беспокоиться. Что плохое может произойти в этом замечательном, наполненном светом и теплом мире?

Он улыбнулся, ухмыльнулся даже чему-то своему, и открыл глаза. И тотчас в них, играючи и забавляясь, запрыгнул большой кусок солнца. Пришлось зажмуриться, отсекая излишки. Чуть пообвыкнув к свечению, он открылся вновь. Ах, вот это что!

Луч, пробиваясь сквозь щель между занавесками, косо падал на стену. Дробясь и отражаясь во все стороны, он наполнял светом, золотом и радостью весь номер. Край занавески слегка раскачивался, колеблемый ветерком из открытой форточки, и, откликаясь на это теребление, солнечный зайчик на стене тоже дрожал весь и струился. Вот и лисий хвост, вспомнил про сон Феликс. Как странно, что солнечный зайчик навевал мысли про лису. Лиса и заяц, что у них общего? Где одна, и где другой? И все же связь существует. Может, он просто не понимал, в чем ее суть? Может, было что-то еще?

Впрочем, оставим, решил он. Прекрати! – скомандовал он себе. Все копания, суть издержки писательской натуры. Человек, родившийся с лопатой в голове, не может не копать. Бросай лопату, бери себя в охапку и вставай.