По дуге большого круга

– Родился в 1906 году в Сибири в селе Ужаниха. В 1917 году мы переселились в Западносибирский край, братья работали в батраках, старший брат служил в старой армии. У белых никто не служил, старший брат в настоящее время работает в колхозе, до 1928 года работал на политпросветработе, с 1930 года работал на руководящей работе в хлебживсоюзе по 1934 год. Потом был на учебе и с 1934 года работает в Черниговском районе в райзо.

Вопросов не было и слово предоставили Сычугову, который себя виновным во взяточничестве не признал, потребовал от парторганизации детальной проверки. Ненюков от работы отстранен и вовсе к ней не допускается. О Дергунове поставлен вопрос об увольнении с работы сразу же по возвращении с военной подготовки.

В прениях первым взял слово Сычугов:

– Когда я был в колхозе «Ворошилов», меня колхозники спрашивали: «Нет ли вредительской деятельности в МТС?» Уже тогда рядовые колхозники чувствовали, что в МТС организовано вредительство, потому что трактора стояли, не работали, об этом по приезде сразу поставил вопрос перед Масловым в райкоме партии.

Виноваты здесь и органы НКВД – плохо они работали. На президиуме РИКа, чтобы замаскировать свою вредительскую деятельность, Золотарь требовал отдачи под суд трактористов, председателей колхозов и сельсоветов.

Эмоционально, даже с каким-то надрывом, не стесняясь выражений, выступил Алейников:

– Статья в «Коммунаре» для нас является большим политическим сигналом, мы обязаны ее критически разобрать и найти действительных виновников в пособничестве вредителям и врагам народа типа Золотаря и других гадов.

Немалую долю партответственности должен нести товарищ Потопяк – он был руководитель района. Кто создал авторитет Золотарю? Руководители района Хазбиевич, Потопяк, Бабич. Мы все, а они в первую очередь, должны были разоблачить и изгнать из рядов партии врага народа Золотаря, а они его не разоблачили, а, наоборот, прикрывали и замазывали его вредительскую работу, имея о нем сигналы и зная его прошлое, что отец его расстрелян красными партизанами.

Золотарь пользовался таким авторитетом у бюро райкома ВКП(б), что, видите ли, мог давать политическую оценку активу коммунистов. Вредительская работа Золотаря чувствовалась в работе и руководстве колхоза «Искра», а все свели впоследствии к недооценке этого колхоза со стороны МТС.

В общем, досталось Потопяку изрядно. Окончательно добила его вздорная и язвительная Авдотья Рудзева:

– Золотаря я знаю с 1933 года, будучи в колхозе «Ворошило» в Дмитриевке. Когда он приехал в колхоз, я сильно болела. Он грубо накричал на меня и заявил: «Если ты кандидат партии, то нужно пойти на свеклу и умирать не дома, а на свекле». Товарища Потопяка я считала красным партизаном. Я знаю, что в тот момент почти все способное население в селе, где жил Потопяк, не находились, а уходили в партизаны и боролись не жалея жизни, а Потопяк залез в кооперацию и отсиживался до последнего времени – мне кажется, что товарищ Потопяк покровительствовал врагу народа Золотарю.

В заключительном слове Потопяк, запинаясь и едва ворочая языком, проговорил:

– Я мог бы получить партизанский билет, если бы захотел, но… – не находя слов он помолчал и добавил: – Неоднократно я лично указывал товарищу Грищенко, что руководителем сельского хозяйства в районе являешься ты, а не директор МТС, но он этого не учел.

Я не отрицаю того, что болел идиотской болезнью – политической беспечностью. В результате только этого я не сумел разоблачить вредительскую деятельность врагов народа Золотаря и Ваткина, допустил целый ряд больших недочетов в работе. Бесспорно, что большинство членов бюро РК ВКП(б) вместе с бывшим секретарем райкома Хазбиевичем были на стороне Золотаря, а сам Хазбиевич его всегда выдвигал как лучшего работника.

После непродолжительного обсуждения Потопяку объявили строгий выговор, а Грищенко отделался просто выговором.

Возвратившись с собрания, Иван устало присел на табуретку за кухонным столом, на котором уже стоял незамысловатый ужин и проронил буквально несколько слов:

– Устал я, Ксюша, сил никаких нет. – И добавил: – Строгий выговор объявили, а что дальше будет – и не знаю даже.

Ксения успокаивающе взмахнула рукой:

– Да ладно тебе, не переживай так.

– Как не переживай! Впереди еще бюро обкома. Времена сейчас крутые, говорят, что Хазбиевич арестован, так что и мне надо готовиться к худшему, а если исключат из партии… – он не договорил, – будет совсем тяжко.

Дурное предчувствие не обмануло Ивана. К тому времени, когда его дело целых два дня рассматривали на бюро Черниговского райкома ВКП(б), Хазбиевича уже расстреляли в Хабаровске.

Золотарь был расстрелян еще раньше. Шел 1937 год, который вошел в историю страны как «расстрельный».

В дело Потопяка легла секретная выписка из протокола № 39 от 5 и 6 октября:

«За потерю классовой бдительности, за сокрытие от парторганизации засекреченного бюро по выдаче партбилета врагу народа Золотарю, за дачу положительной характеристики врагу народа Золотарю, чем дал возможность еще более замаскироваться врагам народа и проводить вредительскую работу в районе по развалу сельского хозяйства, а также еще более позволил законспирироваться Хазбиевичу, как пособнику врагов, Потопяка Ивана Федоровича из рядов ВКП(б) исключить».

А перед этим в последних числах сентября в «Коммунаре» появилась как бы заключительная статья с обвинительным заголовком «Черниговские пособники врагов народа» и подписано только инициалами Б.Ч.

Потопяк не раз прочитал эту статью, внимательно обдумывал буквально каждую строчку.

«После февральского Пленума ЦК ВКП(б) и доклада товарища Сталина черниговская парторганизация разоблачила врагов народа – бывшего директора МТС Золотаря и бывшего директора МТМ Баткина. Но дальше этого работа по выкорчевыванию врагов народа и их агентуры не продвинулась. Причиной этого явилась политическая слепота членов бюро райкома партии и немалое количество оставшихся еще пособников, либералов и подхалимов.

Бывший секретарь райкома партии Хазбиевич (бывший эсер) выдал во время обмена партдокументов партийный билет врагу народа Золотарю. Сейчас выясняется, что Хазбиевич знал из письма, присланного в райком партии “группой красных партизан” о том, что Золотарь – враг народа. Он знал, что Золотарь сбежал из-под расстрела красных партизан и что отец Золотаря расстрелян, как контрреволюционер. Об этом письме знали подхалимы в райкоме Сысак, Маслов, Брацюк и Грищенко, но и они молчали и молчат до сих пор. На районной партийной конференции они также скрыли от коммунистов это дело. Больше того, они активно выступали за то, чтобы дать работе райкома партии удовлетворительную оценку.

Хазбиевич работал в районе, расхваливал Золотаря и Грищенко, как хороших работников и лучших коммунистов, зная о том, что некоторые колхозы (“Первое мая”, им. Энгельса) разваливались Золотарем и заврайзо Грищенко. Колхозом “Первое мая” не принят до сих пор устав сельскохозяйственной артели. В колхозе более года нет председателя. Планы там не выполняются, имущество растранжиривается.

Райком партии посылает в этот колхоз для “помощи” врага народа Золотаря и заврайзо Грищенко, который вместе с врагом Сандулом пьянствовал, и до сих пор держит связь с женой этого врага. Понятно, какова была их “помощь”.

После этого райком партии вторично посылает в этот колхоз Золотаря и Грищенко и, естественно, что состояние колхоза с “помощью” врагов оставалось по-прежнему скверное.

Колхоз имени Энгельса также при помощи Золотаря и Хазбиевича развалился.

Пособник шпионов Хан Александр (сейчас исключенный из комсомола) пробрался в комсомол при помощи коммунистов Нам Давида и Лян Федора, и ими рьяно защищался. Хазбиевич об этом знал, но не разоблачил этих врагов, а, наоборот, взял их под защиту и послал на учебу в ВКСХШ, а пособника врага Хана Александра поставил бригадиром в этом же колхозе.

Хазбиевич и его жена, бывший культпроп райкома ВКП(б), Шварцман, долгое время в районе проповедовали о том, что в СССР нет классов. Сам Хазбиевич до последнего дня считался у врагов народа Лаврентьева, Слинкина и Овчинникова лучшим работником.

Всю эту работу Хазбиевича райкомовские подхалимы знали и знают, но умалчивают до последнего дня.

После разоблачения Золотаря, критика и самокритика в районе все еще отсутствуют. Положение не улучшается. На последнем пленуме Черниговского райисполкома Грищенко в своем докладе ничего не мог сказать о подготовке к уборке поздних культур, потому что сказать ему было нечего. Грищенко пытался на пленуме втереть очки, говоря, что четыре комбайна готовы к уборке поздних культур. Но выступающие председатели колхозов разоблачили его, доказав, что ни одного комбайна в районе нет, подготовленного к уборке поздних культур.

На этом же пленуме опять говорили о развале колхоза “Первое мая”. Пленум принял либеральное решение, указав президиуму РИКа на недопустимость такого отношения к колхозу. Председателю райисполкома Потопяку удалось оправдаться по вопросу развала колхоза, хотя некоторые члены пленума требовали привлечения к ответственности конкретных виновников развала колхоза. А одним из этих виновников является Потопяк.

Умалчивается руководителями района и такой, всем известный факт, как взяточничество нарсудьи Сычугова, его пьянство и засоренность аппарата суда пьяницами.

Жулики рисозавода, которые воровали целыми вагонами, остаются до сих пор безнаказанными. Брацюк считается первым подхалимом в райкоме.

Большинство указанных фактов известно районному прокурору Левицкому. А он всячески пытается оправдать врагов народа, расхитителей колхозной собственности в колхозе “Первое мая”. Он отпустил безнаказанно из района жулика Вороновского и дал возможность скрыться другому жулику – бухгалтеру, который увез более 10 тысяч рублей денег. На сигналы парторга Мотовой Левицкий внимания не обращал.

Новый секретарь райкома партии тов. Ларин еще не взялся за выкорчевывание в районе врагов. Недавно райком утвердил райлитом некоего Трофименко – сына торговца, у которого родители жены находятся за границей. Немало пособников в районе до сих пор остаются безнаказанными.

На последнем пленуме решили отпустить предрайисполкома Потопяка на областную работу без заслушивания отчета. Отчет Потопяка следовало бы заслушать. Он во вредительской работе, проводившейся в районе, был не последним участником».

Последнюю строчку Иван Федорович прочитал вслух: «Он во вредительской работе, проводившейся в районе, был не последним участником».

Слова звучали как приговор…

«Все!» – подумал председатель райисполкома.

Через несколько дней его вызвали в районное управление НКВД.

Вел его дело молоденький лейтенант, видимо, только недавно получивший это звание.

Он вежливо попросил изложить на бумаге суть дела, а когда Иван Федорович заявил, что будет подавать апелляцию, снисходительно улыбнулся, пожал плечами и пожелал удачи:

– Пишите апелляцию, а мы пока подождем…

Придя домой и успокоив кое-как жену, Иван приступил к составлению апелляции и письма – объяснения в Уссурийский обком и в редакцию газеты «Коммунар». При тусклом свете коптилки он писал, переписывал, рвал написанное и снова писал… Лишь к самому утру он удовлетворенно вздохнул, сложил аккуратно листки исписанной бумаги и, не раздеваясь и стараясь не разбудить Ксению, прикорнул на кровати. Очнувшись от короткого даже не сна, а какого-то забытья, Иван взглянул в окно, за которым вставало уже не такое яркое, как летом, солнце, обещая теплую и так характерную для приморского края осень.