Охота на охотника. Детективные повести

Охота на охотника. Детективные повести
Геннадий Васильев

Две повести с детективным сюжетом – «Охота на охотника» и «Тройная бухгалтерия» – написаны почти полтора десятка лет назад, одна была издана под другим названием и в существенно другом виде столичным издательством, вторая ждала своего часа, ее издавать не хотели. Обе повести связаны общими персонажами с яркими, выразительными характерами, обе отличает острый, захватывающий сюжет, множество интриг и неожиданных разрешений.

Охота на охотника

Детективные повести

Геннадий Васильев

© Геннадий Васильев, 2017

ISBN 978-5-4483-7189-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Охота на охотника

Пролог

В самый последний день февраля, в самом начале этого дня в совхозе «Передовик», что располагался в шести километрах от районного Городка, случилось трагическое происшествие. Точнее, утром обнаружили следы трагедии, случившейся ночью. Начальник совхозной автобазы Петр Абрамов в середине седьмого часа шел на работу. Он любил просыпаться рано, и на работу приходил всегда раньше всех. Петр был крупный деревенский мужик с большими, как лопаты, руками, длинным лошадиным лицом и костлявыми и коленчатыми, как у кузнечика, ногами. Ему было около полтинника, но он выглядел много моложе. Он почти никогда не пил, по праздникам пропускал стопарь-другой, но удовольствия от этого не испытывал. Может, поэтому, а может, от природной силы просто был он здоров, никогда ничем не болел, на жизнь смотрел весело. И работу любил начинать рано.

Утро было морозным еще, темным, но радостным. Что-то неуловимо подсказывало уже весну, которая вот-вот должна нагрянуть. В Сибири так часто бывает – морозы держатся до последнего, а потом термометр растерянно замирает – и с невероятной скоростью устремляется вверх. Снег торопится таять, солнце как будто протирает глаза – и смотрит радостнее и приветливее сквозь отмытые небеса. Стоял в погоде как раз такой момент – переломный, когда термометр вот-вот должен был замереть в растерянности.

Петр открыл своим ключом двери конторы – у автобазы была своя контора, она располагалась неподалеку от совхозной управы. Была она одноэтажная, да больше и не требовалось. Он прошел по скрипучим половицам к своему начальническому кабинету, не торопясь отпер его. Кабинет, даром что звался начальническим, приемной и тем более секретарши не имел, из коридора человек сразу попадал, куда хотел. На дверях и табличка под оргстеклом была полустертой, на ней едва угадывалась надпись черной тушью по белой бумаге: «Начальник автобазы». Тушь выцвела, и букв осталось немного. Читалось: «…чальник …азы». Местные хулиганы из шоферов доцарапали поверх оргстекла буквы – получалось: «…чайник …козы». Читалось глупо и не смешно. Поэтому Петр решил табличку не менять, денег зря не тратить, тем более что было их в совхозе вообще негусто, а автобазе отламывались совсем крохи. Не так давно, впрочем, базу осчастливили. В совхозе затеяли крупномасштабное строительство, и директор, он же основной акционер и, значит, владелец ЗАО «Передовик» своей волей распорядился: для обеспечения завоза на стройку строительных материалов купить новый грузовик. В банке взяли кредит, купили КрАЗ. Новый грузовик стоял на площадке автобазы в ожидании, когда ему найдут водителя и когда найдется для него работа. Совхозные шофера ходили кругами, понимая: большой грузовик – большие объемы и, значит, приличная зарплата. Пока ничего этого не было. Кроме грузовика.

Петр включил свет, не спеша разделся, прошел за стол. Включил и настольную лампу. Глянул на часы – было без четверти семь. Минут через пятнадцать придет сторож, доложит о том, что происшествий не было, сдаст под роспись автобазу и отправится досыпать. Впрочем, «досыпать» – неправильно. Сторож автобазы на посту никогда не спал, хотя была сторожка с лежанкой, стояла бердана у изголовья, и вообще – кому нужна была та рухлядь, что осталась на базе с социалистических времен? Не спал сторож не по причине повышенной бдительности, а потому, что был он поэт. Александр Евгеньевич Скрипка сочинял стихи. Большей частью лирические, хотя местная районная газета печатала в основном другие – сатирические. Газетчикам казалось, что у Скрипки талант сатирика. Они восхищались такими, например, строчками Скрипки:

У постели больного сошлись врачи,

ощупывают живот.

«Ну что, коллеги, будем лечить?

Или пускай живет?»[1 - Строчки деревенского поэта Александра Сурова, жившего в деревне Скрипачи Шарыповского района Красноярского края.]

Он сам считал себя лириком… ну, если не есенинского масштаба, то хотя бы уровня Тряпкина. Потому сатиру, за которую получал скромные гонорары в газете, он строчил днем – это получалось быстро и ума не требовало, – а ночами, сторожа ради прибавки к пенсии автобазу, мучительно выдавливал из себя строчки о любви и деревенской природе. Александр Евгеньевич был лыс, сутул, в плечах узок, последние лет двадцать носил очки, ходил много лет в одной и той же фуфайке еще советских времен и валенках. Летом надевал всегда клетчатую рубашку и черную, вязанную женой, жилетку. Жена пять лет назад умерла, дети давно разъехались, и жил Скрипка бобылем. Поэзия, как он считал, осталась единственным местом, где он еще мог громко о себе заявить. Не то чтобы отличался он тщеславием, но славы хотел. Ночами, извлекая из себя лирические строки и водя дешевой шариковой ручкой по серой, опять же дешевой, бумаге, он ворчал: «Не ценят… Ничего… Тряпкина при жизни тоже не очень-то жаловали».

Вообще-то сторожу положено было сменяться в восемь утра. Но, поскольку начальник базы приходил к семи, оставаться в сторожке лишний час смысла не было. Тем более что добрый Петр Абрамов однажды сам сказал Скрипке: «Ты, Евгеньич, не волнуйся: платить я тебе все равно буду полную ставку сторожа, а домой ты уходи часом раньше. Только отчет в семь сдай мне, распишись в книге – и иди. Мне на твою одухотворенную физиономию лишний час любоваться скучно. Чувствую себя неполноценным». Из окна кабинета начальника автобазы хорошо видна была сторожка рядом с невысокими металлическими воротами, где ночевал Скрипка. Сами ворота были не видны, их закрывали стены сторожки. Окно сторожки светилось. Значит, Александр Евгеньевич должен вот-вот пожаловать.

Прошли, однако, отмеренные пятнадцать минут, потом еще столько же, а сторож не спешил. «Спит, что ли?» – скучно подумал Петр Абрамов. Еще раз подошел к окну, взглянул вопросительно на сторожку. Там по-прежнему горел свет, но никакого движения не улавливалось. «Спит старик, – решил Абрамов. – Все-таки сломался. Надо бы разбудить». Не одеваясь, он вышел из конторы. Вход в сторожку находился со стороны ворот автобазы и от конторы был не виден. Петр завернул за угол – и остановился от неожиданности. Двери сторожки были распахнуты. И тут же охнул: так же настежь распахнуты были металлические ворота базы. Он не мог этого видеть, когда шел к себе в контору: туда вели отдельная тропинка и калитка в заборе по другую сторону здания конторы. Петр осторожно заглянул внутрь. Тускло горела лампочка, рядом с лежанкой стоял включенный в розетку обогреватель типа «козел», на столе в стеклянной литровой банке – мутноватый от крепости чай, внутри – самодельный кипятильник из двух бритвенных лезвий. Петр потрогал банку – давно остыла. Рядом – тетрадка с аккуратными столбиками стихов, почти без перечеркиваний и исправлений. И еще он зафиксировал: берданы у изголовья, где она обычно стояла, не было. Абрамову стало тоскливо. Он торопливо вышел из сторожки, почти бегом направился в сторону открытой площадки, где стояла техника. Еще издали понял: КрАЗа на месте нет. Он, однако, отметил это походя, мельком, его куда больше занимал вопрос – где сторож? Не кататься же он уехал, в самом деле! Петр почти бегом миновал ремонтную площадку с ржавеющими рельсами, по которым когда-то бегал козловой кран, и едва не споткнулся. Изнутри его окатило чем-то ледяным – страхом. Наполовину перевалившись туловищем через рельс, лысой головой на красном снегу лежал Александр Евгеньевич Скрипка. Глаза его были открыты и выражали недоумение. Правая рука сжимала бердану. Очков не было, лицо заливала кровь. Рядом в снегу валялась стальная монтировка. Рыжий протаявший снег под ней образовал ложбину.

Абрамов, преодолевая страх, наклонился над Скрипкой, попытался его тронуть за плечо. Тело уже закоченело – от смерти и от мороза. Петра замутило, он преодолел себя, прошел дальше, осмотрел место, где вчера еще стоял новенький КрАЗ. Ровная прямоугольная площадка была истоптана с обеих сторон. Значит, убийц было по крайней мере двое, один сел в машину со стороны водителя, второй или, может, остальные – справа. От площадки в сторону ворот тянулся ровный широкий след автомобиля. Абрамов вдруг почувствовал, что замерз. Он тяжело повернулся, не глядя на убитого, пошел к себе в контору. К сторожке было ближе.

Но в сторожке телефона не было.

Глава 1

Машину занесло на повороте, и Володя испугался. Он сбросил газ, решил – ну его, торопиться. Никто никуда не гонит, никто нигде не ждет. Снег – не лучший материал для дорожного покрытия, да еще прикатанный, плотный, как асфальт, только асфальт не скользит. Башка все еще трещала с похмелья, во рту стояла Сахара. Минералка кончилась.

Пил он вообще-то редко, но тут случай особый. За сутки до отъезда случилась грандиозная пьянка. Хотел свой отъезд обставить тихо-мирно, без друзей и застолья, потому всем друзьям объявил, что уедет днем раньше. Думал последний вечер, последнюю ночь провести с женой. Она еще не успела стать бывшей – ни для него, ни для самой себя. Но потому и не вышло. Побоялась она последнюю ночь с ним вдвоем провести. Разговоров прощальных побоялась, слез своих. Вот и назвала гостей. Пришли, напоили, сами напились. Горланили песни. Жена сидела в углу, дымила. Молчала. Он психовал, говорил гадости, хамил. Пил больше всех – и больше всех напился. Свалился под утро – не помнил, как. Провалялся полдня, отпаивался водой, маялся. Жена прибежала с работы в обед.

– Жив? – искренне посочувствовала. Знает, похмелье у него проходит мучительно.

Он отрицательно покачал головой. Развела в стакане аспирин, дала. Он выпил – и скривился.

– Лучше б рюмку водки…

– И за руль?

– Да я ночью поеду.

– Ночью? – удивилась Вера. – Зачем? Зимняя дорога, темно.

– Сейчас, в таком состоянии я все равно за руль не сяду. А до ночи отосплюсь. Если не возражаешь, конечно.

– Да уж не возражаю, – Вера пожала плечами, – как хочешь. Только я тебя провожать не приду. Извини. Долгие проводы – сам знаешь… Ключ в почтовый ящик бросишь.

Больше ни о чем не говорили – так, дежурные фразы. Накормила, ушла снова на работу. Володя откинулся на подушку. Муторно было и внутри, и на душе. Не выдержал, встал, пошел на кухню. Крохотную Верину квартирку насквозь пронизывал солнечный свет. День выдался, как назло, яркий, веселый. Конец февраля больше походил на начало весны.

Он открыл холодильник – нашел, что искал. В поллитровой бутылке осталось граммов двести. Налил сразу полстакана, залпом выпил. Закусывать не стал. Передохнул, налил еще. Немного погодя полегчало. Не на душе. Там все так же было муторно. Володя вернулся на диван, постарался уснуть. Не удавалось сначала, потом выпитое сказалось, и сон сморил-таки – тяжелый, мутный. Снилась какая-то чертовщина – будто он лезет по сугробам, вязнет в снегу, торопится выйти на дорогу, которая совсем рядом. Куда ведет дорога, он не знает, но ему непременно надо выйти на нее. На дороге стоит почему-то трамвай, а сквозь стекло из вагона на него пристально смотрит Вера. Он торопится, задыхается, сугробы высокие, ноги вязнут, и он никак не может выбраться на дорогу. Вот трамвай дает паровозный гудок – и медленно уплывает. Он протягивает руки, кричит…

Стряхнув вместе с одеялом остатки дурацкого сна, Володя поднялся, пошел в душ. Легче стало не намного. Когда вышел, глянул на часы – вечер. Он прикинул. До Краснохолмска ехать часов шесть-семь, учитывая скользкую дорогу и состояние. Значит, выезжать надо часиков в 12 ночи, а то и в час, чтобы к утру нормально оказаться в городе. Он перекусил, пощелкал каналами телевизора. Еще попытался поспать. Уже не вышло. Часов в десять вечера оделся, взял вещи, пошел на стоянку. Завел свою старенькую «короллу», погрел. Потом еще зачем-то покрутился по городу, съездил в разные любимые места. Вроде как – прощался. На самом деле просто не хотел никуда уезжать. А оставаться уже не мог. Из города выехал совсем ночью.

Мутило теперь не так с похмелья, как от всего остального. В довершение ко всему постоянно приходилось останавливаться, искать укромное местечко: мучило жуткое расстройство живота. «И в таком состоянии – к новой жизни! – думал Володя. – Мало того что душу наизнанку выворачивает, так еще понос, прости Господи. Своих засранцев в Краснохолмске мало?»

…Там, куда ехал, уже светало. Чистое, без облаков небо розовело. Вообще-то рассвет и сумерки – для водителя самое паршивое время суток. Фары в сером предутреннем воздухе уже помогают мало, а без них еще нельзя. Одно хорошо – дорога, считай, пустая, редко-редко кто попадется. Таких ненормальных, как он – зимой в ночь за шестьсот километров переться – немного.

Хотелось есть и, главное, пить. Пластиковая бутылка из-под минералки, что брал с собой, давно выброшена, а купить по дороге было негде. Ночью торгуют только редкие придорожные кофейни, да и те чаще всего закрываются: проезжих мало, нерентабельно. Кемпинги и мотели в Сибири пока не то чтобы редкость – есть, и даже привыкать к ним уже начали дальнебойщики, другие, кто часто и далеко ездит. Но строятся они в основном на трассах дальних и от облцентра далеко. А Володя уж почти подъезжает, каких-нибудь полчаса осталось. Хоть останавливайся и снег жуй, до того во рту пересохло. «Будешь знать, как водку жрать!»

Звезды совсем ушли, восток налился ранеткой. Хоть пиши стихи с натуры. Только пить охота.

Справа у дороги показалось зданьице – приличное такое, кирпичное, с башенками. «Кафе и гостиница» – прочитал. Ишь ты, когда успели? Вроде недавно тут был. Хотя – с полгода, не меньше. Новороссы, когда им надо, строят себе такие игрушки в неделю.

Проехал уже мимо – заметил вдруг: в кафе – свет, а на парковке стоят иномарка и грузовик. КрАЗ. Может, открыто?

Тормознул, сдал задом. По кирпичному крыльцу поднялся, дернул дверь – открыто. В маленьком зальчике – музыка, полумрак, за столиком сидят трое, у стойки – сонный бармен. Сидевшие не обратили никакого внимания, бармен лениво оживился.

– Доброе утро! Попить чего-нибудь несладкого. И, пожалуй, кофе.

Усталость, как ни крути, сказывалась. Час еще как минимум надо продержаться: пока устроишься, то, се… Присел за стол, жадно глотнул минералки. За соседним столиком громко сказали:

– Пора. Полчаса примерно осталось. – Тот, который говорил, почему-то с подозрением покосился на Володю. Тот не обратил внимания.

Трое вышли. За окном взревел КрАЗ.

Кофе слегка взбодрил. Во всяком случае, до города теперь дотянуть можно. Поблагодарил бармена – тот молча кивнул, – вышел.

Зимой светает не так скоро, как темнеет. Но пока сидел в кафе, безморозный воздух стал совсем прозрачным. Глянул на часы – утро уже, начало восьмого. От КрАЗа остались широкие следы. Исчезла и иномарка. Володя завел своего японца, покатил. Вспомнив, что впереди пост ГИБДД, на всякий случай пристегнулся. До поста, однако, не дотянул минут десять: снова прихватило. Чертыхнувшись, остановился на обочине. Не так давно начальники района, где проходила дорога, оборудовали загородные автобусные остановки прочными навесами, рядом поставили крохотные бетонные «скворечники» – туалеты. Начальников это, правда, не спасло, теперь в их кабинетах сидят другие «комиссары». Но «скворечники» остались – и то память.