Женский портрет

– Не знаю, что вы мне там приписываете, но я вовсе не искательница приключений. Женщины не похожи на мужчин.

Ральф медленно поднялся со стула, и они направились к калитке, на которую запирался сквер.

– Да, – сказал он, – женщины редко кричат, какие они смелые. Мужчины же – без конца.

– Им есть о чем кричать.

– Женщинам тоже. Вот вы, например, – смелости в вас хоть отбавляй.

– Да как раз хватает, чтобы доехать в кебе до гостиницы Прэтта. Но не более того.

Ральф отпер калитку и, когда они вышли из сквера, снова запер ее.

– Попробуем найти вам кеб, – сказал он, направляясь с нею на соседнюю улицу, где было больше вероятности решить эту задачу, и еще раз предложил проводить Изабеллу до гостиницы.

– Ни в коем случае, – решительно отказалась она. – Вы и так устали; вам надо вернуться домой и сейчас же лечь в постель.

Они нашли свободный кеб, Ральф усадил ее и постоял у дверцы.

– Когда люди забывают о моей немощи, – сказал он, – мне тяжело, но еще тяжелее, когда они помнят об этом.

16

У Изабеллы не было никаких тайных причин отказывать Ральфу в удовольствии проводить ее, просто ей пришло на ум, что она и без того несколько дней нещадно злоупотребляет его вниманием, а так как юным американкам присущ дух независимости и излишняя опека быстро начинает их тяготить и казаться чрезмерной, она решила ближайшие несколько часов обойтись собственным обществом. К тому же Изабелла очень любила время от времени побыть в одиночестве, которого с момента приезда в Англию была почти полностью лишена. Дома она беспрепятственно наслаждалась этим благом и сейчас остро ощущала, насколько ей не хватает его. Однако вечер ознаменовался неким происшествием, и – прознай о нем недоброжелатель – оно сильно обесценило бы наше утверждение, будто только желание остаться наедине с собой побудило Изабеллу отклонить услуги своего кузена.

Часов около девяти, расположившись в тускло освещенной гостиной и поставив подле себя два высоких шандала, Изабелла пыталась погрузиться в пухлый, привезенный из Гарденкорта том, но, несмотря на все усилия, вместо напечатанных на странице слов видела другие – сказанные ей в тот вечер Ральфом. Внезапно раздался негромкий стук в дверь и появившийся вслед за тем слуга, словно бесценный трофей, преподнес ей визитную карточку гостя. Переведя взгляд на сей сувенир и обнаружив там имя Каспара Гудвуда, Изабелла ничего не сказала, и слуга, не получая распоряжений, продолжал стоять перед ней.

– Прикажете проводить джентльмена сюда, мадам? – спросил он, склоняясь в поощряющем поклоне.

Изабелла все еще раздумывала и, раздумывая, посмотрелась в зеркало.

– Просите, – сказала она наконец и в ожидании гостя не столько оправляла прическу, сколько заковывала в броню свое сердце.

Мгновенье спустя Каспар Гудвуд молча жал ей руку, дожидаясь, чтобы слуга закрыл за собою дверь.

– Почему вы не ответили на мое письмо? – проговорил он, как только они остались вдвоем, громко и даже слегка повелительно, тоном человека, привыкшего четко ставить вопросы и добиваться прямого ответа.

Но у Изабеллы и у самой был наготове вопрос:

– От кого вы узнали, что я здесь?

– От мисс Стэкпол, – ответил он. – Она известила меня, что сегодня вечером вы, по всей вероятности, будете дома одна и согласитесь принять меня.

– Когда же она виделась с вами, и… и сообщила вам это?

– Мы не виделись. Она написала мне.

Изабелла молчала. Она не садилась, не садился и он. Они стояли друг против друга, словно противники, готовые ринуться в бой или по крайней мере помериться силами.

Генриетта и словом не обмолвилась о вашей переписке, – сказала наконец Изабелла. – Это дурно с ее стороны.

– Вам так неприятно видеть меня? – произнес молодой человек.

– Я не ожидала вас. А я не охотница до подобного рода сюрпризов.

– Но вы же знали, что я в Лондоне. Мы вполне могли встретиться случайно.

– Это называется случайно? Я не предполагала встретить вас здесь. В таком большом городе нам вовсе не так уж непременно было встретиться.

– Даже написать мне было вам, очевидно, в тягость, – сказал он. Изабелла ничего не ответила. Вероломство Генриетты – как она аттестовала поступок подруги – вот что занимало ее мысли.

– Генриетту никак не назовешь образцом деликатности! – воскликнула она с горечью. – Она слишком много себе позволила.

– Я, надо полагать, тоже не образец – ни этой, ни многих других добродетелей. Я виноват не меньше, чем она.

Изабелла бросила на него взгляд: никогда еще его подбородок не казался ей таким ужасающе квадратным. Уже одно это могло бы ее рассердить, но она сдержалась:

– Ее вина больше вашей. Вы, пожалуй, не могли поступить иначе.

– Разумеется, не мог! – воскликнул Каспар Гудвуд, принужденно смеясь. – А теперь, раз я уже здесь, позвольте мне по крайней мере остаться!

– Да, конечно. Садитесь, пожалуйста.

Она вернулась на прежнее место, а он с видом человека, привыкшего не придавать значения тому, как его принимают, занял первый попавшийся стул.

– Я каждый день ждал ответа от вас. Вы не удосужились написать мне даже несколько строк.

– Мне нетрудно написать несколько строк и даже страниц. Я молчала намеренно, – сказала Изабелла. – Я считала, так будет лучше.

Он слушал, глядя ей прямо в глаза, но, когда она умолкла, потупился и уставился в одну точку на ковре – казалось, он напрягал все силы, чтобы не сказать лишнего. Он был сильный человек, к тому же достаточно умный и, даже сознавая себя неправым, понимал – действуя напролом, он только резче подчеркнет, насколько шатка его позиция. Изабелла вполне могла оценить преимущества над подобным противником и, хотя у нее не было желания козырять ими, в душе, надо думать, радовалась возможности сказать: «А зачем вы писали ко мне?» – и сказать это с торжеством.

Наконец Каспар Гудвуд вновь поднял на нее глаза – казалось, они сверкают сквозь забрало. Он обладал острым чувством справедливости и был готов всегда и везде, денно и нощно отстаивать свои права.

– Да, вы сказали: «Я надеюсь, вы никогда не станете напоминать мне о себе». Я не забыл ваших слов, но я не счел это требование законным. Я предупреждал, что очень скоро напомню о себе.

– Я не сказала – никогда.

– Ну в ближайшие пять, десять, а то и двадцать лет. Это одно и то же.

– Вы так полагаете? А, по-моему, это большая разница. Я вполне могу себе представить, что лет через десять между нами завяжется самая милая переписка. К тому времени я уже овладею эпистолярным стилем.

Она знала, насколько ее слова не соответствуют серьезному выражению лица собеседника, и, произнося их, отвела глаза в сторону. Когда она вновь устремила их на Гудвуда, тот как ни в чем не бывало спросил:

– Как вам нравится в гостях у дяди?

– Очень нравится, – обронила Изабелла, но тотчас снова вспыхнула: – Зачем вы преследуете меня? Какой в этом смысл?

– Тот смысл, что я не потеряю вас.