Пожиратель душ. Об ангелах, демонах и потусторонних кошмарах

Но я боролся как лев, молча, перекатываясь по шатающемуся полу колокольни, ударяясь о стены, отрывая от лица цепкие пальцы. И все же они вновь и вновь тянулись ко мне. А в голове все сильнее звучал жуткий, настойчивый шепот:

«Зачем тебе глаза?! Вечная тьма лучше…»

Я заметил, что звучание колоколов изменилось. Почему? Теперь слышалось только две ноты – третий колокол умолк. Холод больше не пробирал до костей. Сквозь мглу как будто пробивался сероватый свет.

Толчки заметно ослабли; отбиваясь от невидимого противника, я почувствовал, как они стали реже, спокойнее, а потом и вовсе прекратились. Два оставшихся колокола перестали звонить.

Мой противник вдруг дрогнул и застыл. Я откатился и встал на ноги в серой дымке, ожидая нового нападения. Его не последовало.

Тьма над Сан-Хавьером медленно, постепенно развеивалась.

На смену серой дымке пришел молочно-белый переливчатый рассвет, затем показались бледно-желтые пальцы солнца, и наконец оно ярко заполыхало, как в летний полдень! С колокольни я видел улицу, где мужчины и женщины, не веря глазам своим, радовались голубому небу. А под ногами у меня валялся язык одного из колоколов.

Дентон пошатывался, словно пьяный. Его бледное лицо было в крови, одежда изорвана и покрыта пылью.

– Готово, – прошептал он. – Это… существо можно было призвать единственным сочетанием звуков. Когда я испортил один колокол…

Он умолк и поглядел вниз. Там лежал Тодд; его одежда измялась, исцарапанное лицо кровоточило. Он тяжело поднялся на ноги. В его глазах стоял чудовищный ужас, и я невольно отшатнулся, прикрыв руками лицо.

Тодд вздрогнул.

– Росс, – прошептал он бледными губами. – Господи, Росс… Я… Я ничего не мог поделать! Я совершил это не по своей воле, клянусь! Что-то неустанно твердило мне, что я должен вырвать вам глаза… и Дентону тоже… а потом и себе! Какой-то голос в голове…

Тут я понял и вспомнил зловещий шепот, раздававшийся в мозгу, когда я боролся с беднягой Тоддом. Эта злобная сущность, названная в «Книге Иода» Зушаконом и известная муцунам как Зу-ше-куон, бросила зловещий могущественный клич, приказав нам ослепить себя. И мы едва не подчинились этим беззвучным жутким командам!

Но теперь все было хорошо. Или нет?

Я надеялся, что страшное происшествие навсегда останется заперто за дверями моей памяти, ибо не стоит забивать голову такими вещами. И, несмотря на резкие нападки и недоумение людей, после того как на следующий день колокола были разбиты с благословения главы миссии, отца Бернарда, я твердо решил никому не открывать правды.

Я надеялся, что тайна известна лишь троим – Дентону, Тодду и мне – и что мы унесем ее с собой в могилу. Но случилось нечто, заставившее меня нарушить молчание и предъявить миру факты. Дентон также согласился, что мистики и оккультисты, разбирающиеся в подобных вещах, смогут более эффективно применить свои познания, если случится то, чего мы опасаемся.

Спустя два месяца после происшествия в Сан-Хавьере наступило солнечное затмение. В тот день я был дома в Лос-Анджелесе, Дентон – в штаб-квартире Исторического общества в Сан-Франциско, а Артур Тодд – в своей квартире в Голливуде.

Затмение началось в семнадцать минут третьего, и уже через несколько секунд я почувствовал нечто странное. К моему ужасу, глаза снова начали зудеть, и я принялся отчаянно тереть их. Затем, вспомнив о возможных последствиях, я убрал руки и поспешно сунул в карманы. Но зуд не прекратился.

Зазвонил телефон. С радостью отвлекшись на него, я торопливо снял трубку. Звонил Тодд. Я не успел сказать ни слова.

– Росс! Росс… опять началось! – прокричал он в трубку. – Я борюсь с собой с самого начала затмения. На меня это действует сильнее, чем на других. Росс, помогите мне! Оно хочет, чтобы я… Я больше не могу…

И он умолк.

– Тодд! – закричал я. – Подождите… потерпите еще немного! Я скоро приеду!

Ответа не было. Я немного подождал, затем повесил трубку и поспешил на улицу, к машине. Обычно я доезжал до Тодда минут за двадцать, но тогда домчался за семь, рассеивая фарами тьму, принесенную затмением. В голове вились жуткие мысли. У дома меня нагнал полицейский на мотоцикле; нескольких слов хватило, чтобы он помог мне попасть внутрь. Дверь в жилище Тодда была заперта. Несколько раз мы окликнули его, не получили ответа и выбили дверь. Во всех комнатах горел свет.

Не хочу даже думать о том, каких космических чудовищ можно оживить с помощью древних заклинаний и звуков, ибо мне кажется, что в миг, когда прозвенели потерянные колокола Сан-Хавьера, началась страшная цепная реакция, и клич этих зловещих колоколов оказался гораздо действеннее, чем мы полагали.

Однажды пробужденное древнее зло не может с легкостью погрузиться обратно в тягостный сон, и я с любопытством и ужасом ожидаю того, что случится в день следующего солнечного затмения. В голове все время вертятся слова из адской «Книги Иода»: «Он может быть призван на Землю до назначенного часа», «День он может сделать ночью», «Все живое, все дышащее, все движущееся умирает при его приближении». И самые страшные и многозначительные: «Затмение – его вестник».

Не знаю, что случилось в тот день у Тодда. Телефонная трубка свисала со стены, а рядом с распростертым телом моего друга лежал пистолет. Но я пришел в ужас не от алого пятна крови на халате, с левой стороны груди, а от пустых темных глазниц, слепо глядевших с искаженного мукой лица, и окровавленных пальцев Артура Тодда!

Гидра

Погибли два человека; возможно, три. Это все, что известно. Бульварные газеты полыхали заголовками о загадочном увечье и гибели Кеннета Скотта, видного балтиморского писателя и оккультиста, а позже они точно так же спекулировали на исчезновении Роберта Людвига, чья переписка со Скоттом хорошо известна в литературных кругах. Столь же странная и еще более пугающая смерть Пола Эдмонда, хоть и отдаленная от ужасающей сцены смерти Скотта на ширину целого континента, явно была с ней связана. Это видно из присутствия некоего вызвавшего бурные дискуссии объекта, который обнаружили в окоченевших руках Эдмонда – и который, по утверждению легковерной публики, стал причиной его гибели. Подобная причина представляется неправдоподобной, тем не менее, бесспорно, Пол Эдмонд умер от потери крови, вызванной рассечением сонной артерии, как верно и то, что в деле имеются подробности, труднообъяснимые в свете современной науки.

Бульварные журналисты донельзя раздули значимость дневника Эдмонда, и даже серьезным газетам непросто осветить сей необычный документ, не подвергнув себя при этом обвинениям в «желтизне». Лучше всех вышла из положения «Голливуд ситизен ньюс», опубликовав наименее фантастичные фрагменты дневника и недвусмысленно дав понять, что Эдмонд был беллетристом и что записки этого человека изначально не задумывались как беспристрастное изложение событий. Напечатанная неизвестной типографией брошюра «Об отсылании души», которой в дневнике отведена столь важная роль, имеет в своей основе, судя по всему, чистый вымысел. Ни один из местных книготорговцев о ней не слышал, и мистер Рассел Ходжкинс, виднейший библиофил Калифорнии, заявляет, что и заголовок, и само это издание, судя по всему, родились в уме несчастного Пола Эдмонда.

Тем не менее, согласно дневнику Эдмонда и некоторым другим документам и письмам, обнаруженным в его столе, именно эта брошюра побудила Людвига и Эдмонда предпринять роковой эксперимент. Людвиг решил нанести своему калифорнийскому корреспонденту визит и отправился из Нью-Йорка в неспешный вояж через Панамский канал. «Карнатик» пришвартовался пятнадцатого августа, и Людвиг успел несколько часов побродить по Сан-Педро. Именно там, в пахнущем плесенью магазине старой книги, он и приобрел брошюру «Об отсылании души». Когда молодой человек прибыл в голливудскую квартиру Эдмонда, книжка была при нем.

И Людвиг, и Эдмонд глубоко интересовались оккультными знаниями. Они даже попробовали свои силы в колдовстве и демонологии, что стало результатом их знакомства со Скоттом, который располагал одной из лучших в Америке оккультных библиотек.

Скотт был странным человеком. Худощавый, с острым взглядом, молчаливый, почти все время он проводил в Балтиморе, в старом особняке. Глубина его познаний в эзотерических материях граничила с феноменальной. Он прочел «Ритуал Чхайи» и в письмах к Людвигу и Эдмонду упоминал, какие смыслы на самом деле кроются за намеками и угрозами этого полумифического манускрипта. В его обширной библиотеке встречались такие имена, как Синистрари[8 - Синистрари, Людовико Мария (1622–1701) – монах-францисканец, теолог, автор книг по демонологии.], Занкерий и печально известный Гужено де Муссо[9 - Гужено де Муссо, Роже (1805–1876) – французский писатель, исследователь эзотерики, развивавший антисемитские идеи.], а в сейфе своей библиотеки он, по слухам, хранил солидный альбом, заполненный выписками из таких фантастических источников, как «Книга Карнака», грандиозный «Шестидесятизначник»[10 - «Шестидесятизначник» – название артефакта из книги Артура Мейчена «Повесть о черной печати».] и кощунственный «Старший ключ», о котором рассказывают, что на земле существует лишь два его экземпляра.

Не приходится удивляться, что двум студентам не терпелось сорвать покров неведомого и узреть потрясающие воображение тайны, о которых так осторожно намекает Скотт. В дневнике Эдмонд признался, что прямой причиной трагедии стало его собственное любопытство.

И тем не менее приобрел брошюру Людвиг, и они с Эдмондом принялись изучать ее на квартире последнего. Эдмонд описал книжицу достаточно четко, поэтому странно, что ни один библиофил не смог ее идентифицировать. Если верить дневнику, она была невелика, примерно четыре дюйма на пять, переплетена в обложку из грубой оберточной бумаги и от возраста пожелтела и крошилась. Печать – шрифтом восемнадцатого века с «длинной s» – была небрежной, и в книге не значилось ни выходных данных, ни имени издателя. Она насчитывала восемь страниц, семь из которых были наполнены, по выражению Эдмонда, обычными софизмами о мистике, но на последней приводились конкретные указания по достижению того, что нынче называется «выходом в астрал».

В общих чертах процесс был обоим студентам знаком. Их исследования позволили им узнать, что душа – или на современном оккультном языке «астральное тело» – считается эфирным двойником, призраком, способным проецироваться на расстояние. Но что касается конкретных инструкций – это была необычная находка. К тому же инструкции казались не слишком сложны в исполнении. Эдмонд намеренно темнит о приготовлениях, но нетрудно сделать вывод, что для получения необходимых ингредиентов два студента посетили несколько аптек; где они раздобыли cannabis indica[11 - Индийская конопля (лат.).], позже обнаруженную на месте трагедии, – загадка, но, разумеется, не из тех, которые не поддаются решению.

Пятнадцатого августа Людвиг – очевидно, не поставив в известность Эдмонда – послал авиапочтой письмо Скотту, где описал брошюру и ее содержание и спросил совета.

В ночь на девятнадцатое августа, приблизительно через полчаса после того, как Кеннет Скотт получил письмо Людвига, два молодых оккультиста затеяли свой трагический эксперимент.

Позже Эдмонд корил во всем себя. В дневнике он упоминает обеспокоенность Людвига, словно тот чувствовал некую скрытую опасность. Людвиг предложил повременить с опытом несколько дней, но Эдмонд посмеялся над его страхами. В конце концов молодые люди сложили требуемые ингредиенты в жаровню и подожгли смесь.

Они осуществили и другие приготовления, но Эдмонд говорит о них довольно уклончиво. У него бегло проскальзывает пара упоминаний о «семисвечнике» и «инфрацвете», но что скрывается за этими терминами, понять не удается. Двое молодых людей решили попробовать спроецировать свои астральные тела через весь континент. Целью была попытка связаться с Кеннетом Скоттом. Во всем этом явственно слышится нотка юношеского тщеславия.

Cannabis indica входила в смесь на жаровне как один из ингредиентов, что подтверждает и химический анализ. Именно присутствие индийского наркотика многих побудило считать, что позднейшие записи в дневнике Эдмонда порождены таким ненадежным источником, как фантомы опиумного или гашишного опьянения, которые приняли такие причудливые формы исключительно потому, что обоих студентов в то время крайне занимали соответствующие темы. Эдмонду снилось, что он видит дом Скотта в Балтиморе. Но необходимо помнить, что до этого он много смотрел на фотографию этого дома, которую поставил перед собой на столе, и сознательно желал к этому дому отправиться. Иными словами, нет ничего более логичного, чем то, что Эдмонд попросту увидел во сне предмет, который желал увидеть.

Но точно такое же видение посетило и Людвига, или, по крайней мере, так он впоследствии утверждал – если, конечно, в этой записи Эдмонд не лжет. По мнению профессора Перри Л. Льюиса, признанного эксперта в области сновидений, Эдмонд во время гашишного опьянения говорил о своих иллюзиях вслух, не имея к тому сознательного намерения и позднее не сохранив об этом никаких воспоминаний. А Людвиг, как в гипнотическом трансе, всего лишь видел фантазмы, вызванные у него в мозгу словами Эдмонда.

Эдмонд указывает в дневнике, что, понаблюдав несколько минут за горящей жаровней, впал в состояние дремоты, но различал окружающую обстановку четко, хоть и с некоторыми любопытными изменениями, которые можно приписать исключительно действию наркотика. Курильщик марихуаны видит, как крошечная каморка превращается в огромную сводчатую залу; точно так же Эдмонд утверждал, что комната, в которой он сидел, словно бы увеличивается в размерах. Но, как ни странно, этот рост был неестественного свойства: постепенно искажалась геометрия комнаты. Эдмонд подчеркивает этот момент, не пытаясь объяснить его. Когда именно сдвиг стал заметным, он не упоминает, но в какой-то момент юноша оказался в центре помещения, которое хоть и узнавалось как его собственное, изменялось до тех пор, пока не сошлось в определенной точке.

Здесь заметки почти утрачивают связность. Эдмонду явно непросто описать, что представлялось ему в этих видениях. Все линии и изгибы комнаты, со странной настойчивостью повторяет он, словно указывали на одну конкретную точку: жаровню, где тлела смесь одурманивающих веществ и химикатов.

Постепенно в его уши проник очень тихий настойчивый звон, но стал сходить на нет и наконец полностью затих. В тот момент Эдмонд приписал звук действию наркотика. Лишь позднее он узнал об отчаянных попытках Скотта пробиться к нему посредством междугородного телефонного звонка. Пронзительный сигнал телефона мало-помалу ослабел и умолк.

Эдмонд был по натуре испытателем. Он старался перемещать взгляд на конкретные объекты, которые помнил: на вазу, на лампу, на стол. Но комната, казалось, обладала необъяснимой вязкой текучестью, и он неизменно обнаруживал, что его взгляд скользит вдоль искривленных линий и закруглений и вновь оказывается устремлен на жаровню. Тогда-то Эдмонд и осознал, что в этом месте происходит нечто необычное.

Смесь уже не тлела. Вместо нее внутри жаровни выстраивалось странное кристаллическое образование. Описать этот объект Эдмонд не нашел возможным. Он смог лишь сказать, что кристалл казался продолжением искривленных линий комнаты, уводил их за пределы точки, в которой они сходились. Очевидно, не ощущая безумности подобного концепта, он далее указывает, что его глаза начинали болеть, когда он рассматривал кристаллический объект, но он не мог отвести взгляд.

Кристалл тянул Эдмонда к себе. Тот почувствовал резкое и мучительное притяжение, в воздухе зазвучал высокий монотонный гул, и внезапно с нарастающей скоростью Эдмонд поплыл к предмету в жаровне. Кристалл всосал его – такова необъяснимая фраза самого Эдмонда. На мгновение он ощутил невероятный холод, а затем ему явилось новое видение.

Серый туман и зыбкость. Эдмонд подчеркивает это странное ощущение неустойчивости, которое, по его заявлению, возникло у него внутри. Он чувствовал себя, по собственному неясному выражению, облаком дыма, колышущимся и бесцельно дрейфующим в пространстве. Но, глянув вниз, он увидел свое тело, полностью одетое и, без сомнения, вполне материальное.

Его ум начало теснить крайнее беспокойство. Туман сгущался и закручивался водоворотами. Кошмарный беспричинный страх, знакомый курильщикам опиума, схватил его в тиски. Эдмонд чувствовал, что к нему приближается нечто – невероятно ужасное и несущее мощную угрозу. А потом туман совершенно внезапно пропал.

Далеко внизу Эдмонд увидел то, что поначалу принял за море. Он висел без какой-либо опоры в пустом пространстве, а от горизонта до горизонта мерцала и расползалась вздымающаяся и опадающая серая масса. Колеблющуюся свинцовую поверхность усеивали круглые темные пузырьки; их было несметное количество. Он почувствовал, как вопреки своей воле устремляется вертикально вниз; по мере приближения к таинственной серой массе он все яснее ее разглядывал.