Путь Меча

Мгновениями мне казалось, что все вернулось на круги своя, что все – как прежде, и я сам – прежний обаятельный и галантный Чэн Анкор, душа общества… и ничего не случилось, словно и не было никогда разрубленного тела на кабирской улице, не было незнакомца с изогнутым двуручным мечом, не было неба, падающего на турнирное поле…

Не было!..

…Когда шум в зале внезапно стих, я даже не сразу сообразил, в чем дело, всерьез увлекшись беседой с крохотным Сабиром Фучжаном, умевшим на удивление легко управляться с огромным Лунным ножом Кван-до.

Оглянувшись, я понял, что близится кульминация сегодняшнего вечера. Гости уже успели освободить центр зала, в углу расположились толстые зурначи со своими дудками и согбенный старец с пятиструнным чангом – и теперь в кругу остались двое.

Племянник эмира Кемаль аль-Монсор – не по возрасту мощный и крепко сбитый юноша – и его невеста, стройная и легкая на ногу Масако из рода Тодзи.

И блики от огоньков множества свечей играли на безукоризненно отполированных лезвиях: узкой и длинной алебарды-нагинаты в руках госпожи Масако и тяжелого ятагана – в руках Кемаля.

В руках…

Я мысленно одернул себя и стал с интересом ждать предстоящего танца в честь помолвки.

Наконец они поклонились друг другу: аль-Монсор – с неторопливым достоинством и сдержанной улыбкой, Масако Тодзи – низко и почтительно, тоже с улыбкой, но чуть лукавой.

А потом нагината госпожи Масако чуть дрогнула и неуловимым движением взлетела вверх, описывая двойной круг вплотную к замершему Кемалю. Замершему – да не совсем. Трижды раздавался чистый звон металла, – это стремительный ятаган аль-Монсора слегка изменял траекторию клинка нагинаты. И тут же сам Кемаль сорвался с места – и жених с невестой закружились по залу в звонком, блистающем танце под пронзительные вскрики зурны и низкий ропот чанга.

Это было Искусство.

Настоящее.

Дважды мелькало гибкое древко и мерцающее лезвие нагинаты проходило впритирку к шелковой кабе Кемаля; и дважды пылающий полумесяц ятагана касался вышитой повязки, стягивавшей под грудью узорчатое кимоно госпожи Масако.

Через некоторое время упал на пол разрубленный пояс и взвихрились освобожденные полы халата аль-Монсора – но в тот же миг одна из прядей черных волос Масако плавно легла ей на плечо и сползла вниз по широкому рукаву.

Жених и невеста улыбнулись друг другу, и танец продолжился. Некоторые гости, не выдержав, начали присоединяться, и зал наполнился звоном и топотом.

Прекрасная пара! Они были просто созданы друг для друга.

Как мы с Чин.

Раньше…

За моей спиной кто-то вежливо кашлянул.

Я обернулся. Передо мной стоял эмир Кабира Дауд Абу-Салим.

Собственной персоной.

– Приветствую тебя, Высший Чэн Анкор, – негромко произнес он, поглаживая окладистую завитую бороду, лишь недавно начавшую седеть. – За все время празднества мы с тобой так и не успели отдать дань приличиям, поприветствовав друг друга…

– Прошу прощения, великий эмир, что я не успел это сделать первым, – смиренно ответил я, склоняя голову. – Для меня большая честь быть приглашенным на этот праздник.

Кажется, я сказал это излишне сухо, а выдавить из себя соответствующую случаю улыбку и вовсе не смог – все, праздничный водоворот в моей голове смолк, и я вынырнул на поверхность таким же, каким был несколько часов назад.

Эмир чуть заметно поморщился.

– Я хочу поговорить с тобой, Чэн, – по-прежнему негромко, но уже другим тоном сказал он. – Здесь слишком шумно. Пройдем в мои покои…

– Как вам будет угодно, великий эмир, – еще раз поклонился я и почувствовал, что говорю не то и не так.

На этот раз эмир Дауд вообще не ответил, и мне ничего не оставалось, как просто последовать за ним.

5

В личных покоях эмира я бывал не единожды – Дауд любил приглашать к себе победителей турниров, а я частенько входил в их число, – и всякий раз они поражали меня заново. Нет, не своим великолепием – да и не были они так уж подчеркнуто великолепны, – а точным соответствием характеру и даже сиюминутному настроению эмира Дауда. Этого, знаю по себе, не так-то просто добиться, даже имея идеальных слуг. Впрочем, где они, эти идеальные – если не считать моего Коса…

Сейчас покои выглядели сумрачными и даже слегка зловещими. Большая часть свечей в канделябрах на стенах была погашена, и по углам копились вязкие серые тени, словно выжидая своего часа.

Огоньки оставшихся свечей блуждали по перламутровой инкрустации старинной мебели, будто открывая вход в какой-то иной, потусторонний мир. Это было красиво, но вместе с тем немного жутковато.

Хотя, казалось бы, недавно я сам собирался всерьез отправиться в этот запредельный мир теней. И ничего, не боялся… да и сейчас – не боюсь.

Эмир Дауд жестом указал мне на атласные подушки, разбросанные по всему покрывавшему пол ковру. Я послушно опустился на одну из них, а Дауд Абу-Салим устроился напротив, держась неестественно прямо.

Сперва мы немного помолчали. Я ждал, что скажет Дауд, а эмир, по-видимому, собирался с мыслями. Наконец он заговорил – и, признаюсь, от его слов я вздрогнул.

– Ты знаешь, что происходит в Кабире, – начал Абу-Салим без всяких предисловий.

Я не ответил. Я не был уверен, нужен ли здесь ответ, и если нужен – то какой?!

– Конечно, знаешь. И все знают. И я знаю. Но если всем это не нравится, то мне это ОЧЕНЬ не нравится. Как и тебе.

– Мне нравится, – горько усмехнулся я.

– Не перебивай без нужды. Потому что все гораздо хуже, чем ты полагаешь, – жестко сказал эмир, кивнув на мою искалеченную руку.

Это был первый человек, не старавшийся не замечать моего уродства.

– Что может быть хуже, сиятельный эмир?

– То, что это происходит не только в Кабире. Харза, Кимена, Бехзд, Мэйлань… Короче, по всему эмирату и многим сопредельным землям. По нескольку случаев на каждый город, но этих городов довольно много…

Я напрягся.

– Вчера я говорил с Эмрахом ит-Башшаром из Харзы, – продолжил Дауд, глядя мимо меня. – У него погиб друг. Та сабля, что у Эмраха вместо пояса, – память о покойном. Следы привели ит-Башшара в Кабир. И он, как и мы с тобой, пытается понять, что происходит. Только горяч не в меру, как и все харзийцы. Все нахрапом норовит… Говорил – хочет найти этих… людей. Если их можно так назвать.

Так вот в чем дело! А я-то думал… Мне на мгновение стало стыдно.

– Людей калечат и убивают, – так же жестко говорил эмир дальше. – Пусть – немногих. Ты согласишься, что твоя рука – это немного? И правильно сделаешь. Но мы не в силах положить этому конец. Мы – другие. Нам не понять, как оружием можно убивать. А они, те, кого мы ищем, – такие, какие они есть. И, значит, часть из нас должна уподобиться им. Иного пути нет.

– Но это ведь невозможно! – растерянно выдавил я.

– Наши предки были способны на это, если верить легендам. Значит, это возможно. И Эмрах ит-Башшар хочет стать первым…

Дауд Абу-Салим надолго замолчал, и я не решался прервать его молчание. Я и так понимал, кем хочет стать отчаянный Эмрах и зачем ему это нужно. Ах, как я его понимал!..