– Я хочу, чтобы ты стал вторым, – наконец произнес эмир. – Хочу – и не могу приказать тебе. Но иначе при столкновении с Другими ты будешь… обречен.
– Я?! А почему – я?..
– Не перебивай меня! И выслушай до конца. Я допускаю, что Эмрах, побуждаемый местью за друга, действительно научится… – эмир все не мог произнести нужное слово. – И я даже допускаю, что он сумеет найти корень преступлений. Но я хочу, чтобы в этот момент рядом с ит-Башшаром был человек, способный не только на… опрометчивые поступки, но и на понимание. Иначе мы будем гасить огонь огнем. Тем более что у Эмраха наверняка найдутся последователи. Месть – болезнь заразная, вроде чумы…
– Да, заразная, – тихо согласился я. – Хуже чумы.
– Рано или поздно ты сам пришел бы к этому, – кивнул эмир. – Я лишь чуть-чуть подтолкнул тебя. Просто ты – один из немногих, способных устоять на грани. И… ты уже изменился. Разве ты не замечаешь?
– Замечаю, – хрипло проговорил я, не узнав собственного голоса, и откинул правый рукав халата, обнажая обрубок. – Но еще я замечаю и вот это… Не гожусь я теперь в герои. Один, без руки…
– Ты будешь не один. Поисками будут заниматься и другие, помимо Эмраха из Харзы и тебя. А высочайший фирман, обеспечивающий тебе содействие по всему эмирату – и кое-где вне его, – я уже заготовил. Теперь что касается твоей руки…
Эмир как-то странно посмотрел на меня.
– Есть человек, которой берется помочь тебе, – закончил он.
Я почувствовал у себя за спиной какое-то движение и быстро обернулся.
Передо мной стоял шут.
Друдл Муздрый.
Плотный коренастый человечек, похожий на пустынного тушканчика, если можно представить себе тушканчика с непоседливостью хорька, нахальством портовой крысы и многими другими сомнительными для тушканчика достоинствами. Восьмиугольная фирузская тюбетейка чудом держалась на его бритом лоснящемся затылке, а многочисленные пятна на куцем шерстяном халате-джуббе говорили об обильных обедах, сопровождавшихся не менее, а то и более обильными возлияниями.
Крохотные глазки шута сверкали двумя черными маслинами, а между ними алела слива вздернутого носа; при этом луна его лица завершалась черной козлиной бородкой, немытой и нечесаной со дня сотворения мира.
Или еще раньше.
Таким стоял передо мной их шутейшество Друдл Муздрый, посмешище всего Кабира.
Со своим дурацким тупым кинжалом за поясом. И вдобавок с детским маленьким ятаганом, который таскал в последнее время.
– Поговори с Высшим Чэном, Друдл, – спокойно заявил эмир. – А я не буду вам мешать.
Дауд Абу-Салим неожиданно легко поднялся на ноги и беззвучно растворился в тенях.
6
Я выжидательно поглядел на шута. Друдл не обратил на мой взгляд ни малейшего внимания и поспешил плюхнуться на ту самую подушку, с которой только что поднялся эмир.
В руках у шута неизвестно откуда оказалось блюдо с ореховой пахлавой, и он мгновенно набил сладостями свой рот, растянувшийся до ушей.
По-моему, столько пахлавы не влезло бы и в седельный хурджин.
– Ты дурак, – Друдл для верности ткнул в меня толстым и липким пальцем. – Спорить будешь?
Я сперва поперхнулся, словно это в мой рот набили гору сластей, потом представил себя спорящим с Друдлом на предложенную тему и сам не заметил, как отрицательно замотал головой – отрицая непонятно что.
– Значит, договорились, – удовлетворенно подытожил шут. – Ты дурак. И я дурак. Давай поговорим, как дурак с дураком. Руку новую хочешь?
– Зло шутишь, Друдл, – вполголоса ответил я, чувствуя, как во мне закипает гнев.
– Это отвечает умный Чэн Анкор, – блюдо с пахлавой пустело прямо на глазах. – А что ответил бы дурак? Давай попробуем еще раз… Руку новую хочешь? Ну?!
– Хочу!
Я даже не успел сообразить, что отвечаю. И впрямь глупею…
Друдл швырнул пустым блюдом в стену и радостно заскакал на подушке, сплющившейся под его увесистым задом.
– Получилось, получилось! – заорал он на все покои, и я испугался, что сейчас сюда сбегутся слуги – спасать эмира от ночных демонов.
Я огляделся – на всякий случай – и пропустил тот момент, когда у Друдла объявилось новое блюдо.
С виноградом. С розовым гератским виноградом.
– Так, продолжим, – шут задумчиво пожевал одну ягодку, плюнул косточками в медную курильницу, не попал и досадливо скривился. – Переходим ко второй части наших дурацких размышлений! А меч ты новый хочешь? Красивый…
– Нет, – твердо отрезал я. – Не хочу.
– Почему? – осведомился шут, лихо объедая кисть винограда. – Была одна железка, будет другая…
Я мрачно усмехнулся.
– Меч – не железка, Друдл. Меч – традиция рода. Меч – продолжение меня самого. Дурак ты все-таки…
– Понятное дело, – легко согласился шут. – Я и не спорю. А ты кончай изображать грозовую тучу – свечи от страха погаснут. Ты лучше вот о чем подумай: меч твой – железный… Да знаю, знаю, что стальной – не умничай! Так вот, меч – железный, рука – живая… меч, как мы выяснили, это продолжение тебя самого… А рука?
– Что – рука? – тупо спросил я.
– Ну, рука – тоже продолжение тебя самого? Ты что, действительно дурак? За моей мыслью следить не успеваешь? Ну, живо отвечай! Рука – продолжение или не продолжение?!
У меня вдруг закружилась голова.
– Продолжение, – промямлил я. – А как же… это ведь рука. Живая…
– Выходит, что у тебя, Чэн-дурак, два продолжения? Одно – железное, а другое – живое?
– Выходит, что так, – обреченно согласился я.
А что мне оставалось делать?
– И одно продолжение – которое живое – тебе укоротили… Так, может, нам для равновесия надо другую часть удлинить, а? Железную? Меч – железный, полруки – железные, а дальше – как раньше! И получится у нас…
– Не получится, – угрюмо возразил я, удивляясь, что вообще обсуждаю эту ненормальную идею с ненормальным собеседником. – Ты что, сам не понимаешь – пальцы, ладонь, запястье… Это тебе не просто кусок железа!
– А меч – просто кусок железа? – хитро сощурился Друдл, сдвигая тюбетейку еще дальше на затылок.