Король Камней

– Огонь в горне, лава в утробе вулкана. Хлеб и вода, и два живых свидетеля…

– Ты, хлеб, свидетельствуешь?

– Да.

Хлеб умолк. Молчал и Амброз. Над конклавом повисла такая тишина, что безмолвию ночного кладбища впору было обзавидоваться. Казалось, «кисея глухоты» перестала пропускать звуки в обе стороны, расплавленным воском затекла в уши – и застыла.

Взгляды сошлись на Симоне Пламенном.

7.

– Убийца не может наследовать убитой!

Кому принадлежал визгливый выкрик, осталось тайной. Миг, и благопристойный конклав превратился в растревоженное осиное гнездо.

– Пересмотреть очередность!

– Исключить из наследников!

– Позор убийце!

– Торги! Всё на торги!

– Тор-ги! Тор-ги!

Маги вскочили с мест – откуда и прыть взялась! Тобиас Иноходец в возбуждении притопывал деревянной ногой, роя землю, как норовистый конь – копытом. Пальцы Газаль-руза зловеще шевелились. В любое мгновение Злой Газаль был готов пустить в ход свои знаменитые перстни. В руке Осмунда возник жезл. Голова Н’Ганги издавала гудение, грозя обратиться в рой пчел. Бледный, как смерть, Вазак отступал к шатрам, намереваясь в случае драки спастись бегством.

– Братья! Стыдитесь!

Максимилиан Древний вознесся над готовыми сцепиться чародеями, окутан шевелением теней, словно коконом тьмы. Голос старейшего из магов был подобен удару колокола, вытеснив иные звуки. Маги замерли; Древний выдержал паузу, дождавшись тишины.

– Обвинение предъявлено. Нам следует выслушать Симона Остихароса. Кто-то считает иначе?

Не слыша возражений, он кивнул:

– Говори, брат Симон.

– Что ж, я отвечу, – Симон встал. – Да, я виновен.

Учитель Инес выглядел угрюмым и сосредоточенным, как человек, принявший решение: трудное, но окончательное. Он говорил только с Максимилианом, игнорируя остальных.

– Инес была неизлечимо больна, – слова давались Симону с трудом. Чувствовалось, что старец не привык объясняться или оправдываться. – Я опасался, что она в плену или мертва, и явился в ее башню, намереваясь это выяснить. Циклоп, слуга Инес, отказался пускать меня к ней. Я вспылил. Инес все слышала; чтобы спасти Циклопа, ей пришлось спуститься к нам. На это ушли последние силы больной. Инес умерла у нас на руках. Да, я виновен в ее смерти, но убила ее болезнь.

– Как трогательно! – шмыгнул носом Тобиас Иноходец.

Насмешку одноногого никто не поддержал.

– От какой болезни умерла Инес?

– Ее тело было подвержено хаотическим метаморфозам.

– Никогда не слышал ни о чем подобном!

Осмунд Двойной был взволнован. Маги вновь зашумели:

– И я не слышал…

– И я…

– Что-то не слишком верится…

– Надо взглянуть на тело!

– Где вы ее похоронили?

– Там, – указал рукой Симон. – Впрочем, тело Инес продолжило меняться и после смерти. Я сжег его.

– Он убил ее! И скрыл следы!

– А вдруг он врет? Вдруг тело цело?

– Хотел сжечь, но не успел!

– Увы, Симон, – лицо Древнего скрывали тени, но от слов его веяло печалью. – Мы обязаны проверить твои слова. Кто пойдет к могиле, чтобы удостовериться?

Талел Черный презрительно фыркнул:

– В этом нет нужды. Я чую пепел даже отсюда. Симон говорит правду – по крайней мере, насчет сожжения. Это случилось позавчера. Я прав, брат Симон?

– Ты прав, брат Талел.

– Инес умерла три недели назад. Почему ты сжег ее тело только сейчас?

– Не твое дело, брат Талел.

Талел рассмеялся, но остальные приняли сказанное Симоном за оскорбление:

– Я ж говорю: следы заметал!

– Ну да, истории рассказывают живые!

– Мертвецы молчат…

– Опасался: поднимем, расспросим…

– Дело скверное, – подвел итог Максимилиан. – Все мы слышали свидетельство хлеба. Уверен, вода скажет то же самое. Симон Остихарос убил свою ученицу, утверждая, что не желал этого. С другой стороны, сожжение тела вызывает у собравшихся законные подозрения. Полагаю, если Симон доброй волей откажется от участия в наследовании…

От Симона не укрылось, как напрягся молчавший до сих пор Амброз. Хладнокровие изменило королевскому магу. На лице его вновь проступили сошедшие было багровые пятна, выдавая сильное волнение – на грани вожделения.