– У пана директора есть. А у нас – справки.
– Ну-ка, позвольте… О-сел-ков Степан… Гражданства нет. Частичное поражение в правах. Находится в ограниченной собственности… Потрудитесь объяснить!
– В крепости мы, ваше высокоблагородие.
– В какой крепости?
– У его, значит, сиятельства графа Мальцова, с Сеченя.
– Сечень, Сечень… Это в Архиерее?
– Ага, ваше высокоблагородие. Бета Архиерея. Там, в путевом листе, все написано.
Отвечая, Степашка с восхищением изучал форменную рубашку офицера: шелк с изумрудным отливом, золоченые пуговицы, на груди – россыпь значков, на плечах – погоны с восьмиконечными звездами. «За такую роскошь, – читалось на простоватой физиономии Степана Оселкова, частично пораженного в правах, – душу продать не жалко…»
К сожалению, таможенник не оценил чужую зависть по достоинству.
– Рабы, что ли?
– Никак нет! Говорю ж, крепостные мы…
С вниманием, не предвещавшим ничего хорошего, таможенник уставился на Степашку, затем окинул цепким взглядом притихшую труппу. На его поясном крюке зашевелилась мамба.
Мамбе не нравились люди без паспортов.
– В крепости? Очень интересно, – на унилингве таможенник говорил прекрасно, без малейшего акцента, в отличие от бойкого, но косноязычного Степашки. – И где же ваш… э-э… крепостник? Хозяин? Или его доверенное лицо? В бега податься решили?
– Да ни боже ж мой, ваше высокоблагородие! – всплеснул руками Степашка, честный, как святой под присягой. – Пан директор с нами летит. У него, значит, и доверенность, и паспорт, и все бумаги…
Таможенник позволил себе скептическую ухмылку.
– Вы прилетели, а директор, значит, летит? Кстати, директор чего?
Уловив не слова, а интонацию, к офицеру живо подтянулась пара рубежников с шевронами сержантов, синхронно сплюнув бетельную жвачку в утилизатор. Их пояса оттягивали кобуры, из которых грозно торчали рукояти мультирежимных разрядников «Тарантул». Рядом болтались браслеты силовых наручников.
Возможно, в другое время и в другом месте эта парочка в алых форменных шортах выглядела бы комично, но только не в данном случае. Рубежник или полицейский при исполнении редко располагает к веселью. Особенно если ты – объект его профессионального интереса.
– Здесь я! Прошу прощения, задержался! Багаж получал…
Лючано грубо растолкал очередь и предстал перед таможенником, торопясь извлечь необходимые документы.
– Кто вы такой?
– Лючано Борготта, полноправный гражданин. Директор «Вертепа», художественного театра контактной имперсонации графа Мальцова.
– Паспорт? Доверенность?
– Извольте.
– Надзорное обязательство?
– Вот.
– Приложите ладонь к идентификатору.
Лючано приложил.
Толстогубое лицо таможенника ничего не выражало. Лишь слегка раздувались ноздри широкого приплюснутого носа, украшенные должностной татуировкой. Вудун словно к чему-то принюхивался. На табло портативного идентификатора он не смотрел: информация в расширенном объеме подавалась на биолинзы-симбионты офицера. Разглядеть их не представлялось возможным, но Тарталья был наслышан о таможенных профессиональных аксессуарах.
«Пусть он не дочитает до отметки про судимость, – молился про себя Лючано. – А если дочитает, пусть не сочтет препятствием для въезда на Китту! Визу дали без проблем, теперь главное, чтоб этот не уперся…»
Спустя минуту лицо офицера ожило. Он приветливо улыбнулся:
– Все в порядке, баас Борготта. Благодарю за сотрудничество. Итак, сколько… м-м… крепостных в вашем театре?
– Одиннадцать человек. Список есть в доверенности и в надзорном обязательстве. Доверенность генеральная, на пять лет. Прошу обратить внимание.
– Вижу. Поставьте багаж на транспортер. Вы не возражаете, если моя мамба его проверит, пока мы с вами уладим все формальности?
– Не возражаю.
Теперь офицер обращался только к Лючано. Остальные перестали для него существовать. Крепостные. Почти рабы. Почти вещи.
– Перед досмотром не желаете сделать заявление? Наркотики? Радиоактивные материалы? Взрывчатые вещества? Опасные амулеты?
– Нет.
– Яды? Аккумуляторы ёмкостью выше 5-го класса?
– Нет.
– Оружие мощностью выше 2-го гражданского значения?
– Церебральный парализатор «Хлыст». 1-е гражданское значение, разрешения не требуется. Больше ничего.
– Покажите, пожалуйста.
Тарталья открыл саквояж и продемонстрировал таможеннику маленький парализатор установленного образца. Ортопедическая рукоятка из черного пластика, короткий титановый ствол, хромированный спусковой крючок; под прозрачной накладкой – гематрическая печать разрешенной мощности.
Вудун кивнул, сверкнув серьгой в правом ухе.
– Закрывайте. Итак, баас Борготта, вы – директор театра. Актеров вижу. А где ваш реквизит?
Когда и каким образом таможенник отдал приказ мамбе, Лючано не заметил. Просто смертоносная змея длиной в полтора человеческих роста вдруг пришла в движение. Она плавно стекла с поясного крюка на транспортер и с тихим шелестом заструилась меж сумок, чемоданов и рюкзаков труппы, то и дело высовывая раздвоенный язычок и тычась им в сваленные грудой вещи. Зрелище завораживало. Тарталья с заметным усилием оторвал взгляд от мамбы, выпустив ее из поля зрения.
– А мы и есть – реквизит, – пожал плечами он. – Повторяю, у нас театр контактной имперсонации. Кукольники мы. На профессиональном жаргоне – невропасты. Никогда не слышали?
– Кажется, что-то краем уха… – неуверенно протянул офицер. – Можете пояснить вкратце?