Покидая «ротонду»

– Уж не извольте сомневаться, господин городской доктор. Петер, как есть.

Ошеломленный увиденным Фромбальд не обратил внимание на тон Гойко. Он был потрясен.

Петер Плогойовиц, шестидесяти лет от роду, умерший в последнем месяце лета этого года, вскоре, после того, как его лягнула лошадь, похороненный без малого три месяца назад, выглядел…

– Словно он живой, – пробормотал Фромбальд еле слышно. – Но как же это? Нет следов разложения…

Он опустился на корточки и наклонился к мертвецу.

– Не стоит вам… – сказал Златан, инстинктивно отступая назад.

Фромбальд, не посмотрев на него, отмахнулся.

– Ну, пускай только попробует шевельнуться, – прошипел Гойко, выставляя вперед острие лопаты, – вмиг голову отсеку.

– Да чего вы его изучаете? – подхватили другие крестьяне, раскопавшие могилу Петера, – Кол ему нужно вбить в грудь.

– Голову отсечь.

– Сжечь тело!

– Угомонитесь! – прикрикнул на них староста, и отступил еще на шаг.

Провизор пристально смотрел на лежащего перед ним покойника, изучая его внешний вид.

Фантастика! Жуткая, непостижимая фантастика. Плогойовиц выглядет так, словно только вчера скончался. Члены его были подвижны; кожа отливала розовым, как у новорожденного. впрочем, с цветом кожи тут еще подумать. Быть может, то был оптический обман. Отсутствие естественного освещения, лишь тусклый свет факелов. Они могли быть причиной, почему Фромбальду не бросилась в глаза естественная синюшность. Факела подкрашивали нежным, живым цветом все, что попадало в их свет.

– А это что такое? Кто-нибудь, посветите ему на лицо.

Когда его просьбу исполнили, имперский провизор увидел нечто такое, от чего ему сделалось не по себе.

На губах Петера была кровь.

Свежая?

Не разобрать. Нужно проверить.

Он снял перчатку, и потянулся к губам Петера.

Ладонь его вспотела от волнения.

Фромбальд в нерешительности остановился, не притронувшись к мертвецу. Но быстро собрался с духом, обругав мыслено себя за глупые предрассудки, несколько раз сжал кулак и вновь потянул кончики пальцев к губам.

– Не делайте этого! – закричал священник.

Фромбальд отдернул руку.

– Что вы орете, как базарная девка? – скрывая волнение за суровостью тона, сказал имперский провизор. – Укусит он меня, что ли, по вашему?

– А вы брата моего спросите, укусит он или нет, – с ехидной горечью сказал Гойко.

– Неужели вам еще нужны доказательства? – Златан медленно приблизился к Фромбальду и положил тому руку на плечо, – оставьте это, прошу вас. Поверьте, это может плохо окончиться.

– У него на губах… – начал Провизор, но закончил за него Златан.

– Кровь, – сказал он, кивнув. – Мы знаем. Это кровь девятерых им убитых. И мы не хотим, чтобы число это увеличилось. Давайте кончать, господин Камерал-провизор. Нужно провести обряд.

Фромбальд поднялся от тела.

– Что вы собираетесь сделать?

– Нужно вогнать кол ему в грудь, затем отсечь голову, а после – сжечь тело.

– Вы вздор несете, – сказал Фромбальд, и голос его не был столь твердым, как раньше. – Я должен… мне необходимо доставить тело покойного в Белград, для дальнейшего…

– Прах его заберешь, – сказал Гойко, – если уж так хочется. А мешать нам не смей.

Фромбальд рассеянно скользнул по нему взглядом и вновь уставился на лежавшего перед ним крестьянина Петера.

– Умолкни, дурень! – крикнул на Гойко староста.

– Прав он! Прав, – вмешались остальные мужчины, кроме священника. – Мы когда еще говорили, что нужно сделать это? А вы? Отправим письмо в Белград!

– Миса был бы сейчас жив! Филип. Анка.

– Зорика!

– Ну-ка, в сторону, доктор.

– Замолчите! Меня обвиняете? Бога побойтесь, как лучше я хотел! – кричал Златан.

Голова Фромбальда пошла кругом. Он не различал слов. Не участвовал в перепалке. Растирая лицо обеими руками, будто прогоняя наваждение, он отошел в сторону, встал в тени факелов, и молча и безучастно наблюдал за дальнейшим.

Разъяренные крестьяне рвали тело Петера Плогойовица на части. Несколько остро заточенных кольев пронзили ему грудь; потом был отвратительный хлюпающий звук, и голова покойного фермера откатилась от тела его.

И прыгали отсветы факелов. И ругань рвала ночную кладбищенскую тишину. Взмывали над головами окровавленные лезвия лопат. И глядя на это, ошеломленный Фромбальд готов был поклясться, что видел, как пальцы Петера сжимались в кулак, в отчаянных попытках спастись, и беспомощно разжимались; и казалось Камерал-провизору при австрийской военной администрации, будто слышит он утробный крик его.

Глава 14

Инсар. Россия.

Герман шел по облезлому коридору, по обоим сторонам которого располагались такие же облезлые двери, обитые черным дермантином, с торчащими клочьями синтетического наполнителя. Некогда здание служило присутственным местом, какой-то госконторой невнятного назначения. Теперь же тут находились офисы. Инсаровские молодые предприниматели, мечтая стать крупными бизнесменами, открывали кальянные комнаты, обставленные старым хламом восьмидесятых годов; экспресс-курсы игры на гитаре; ремонт кофе-машин; фотостудии. Все они сменяли друг друга с фантастической скоростью. Одни закрывались, не в состоянии оплачивать даже аренду, и приходили другие. Чтобы съехать через пару месяцев. Исключение – ломбард. Его дверь не была обтянута черным кожзамом. Она была стальная, с тремя замками.

Поднявшись на третий этаж, Герман почти сразу увидел то, что искал. На одной из дверей висела табличка «Ред Винил Студио». Он вошел.

Небольшая, около десяти квадратных метров, прямоугольная комната разделялась надвое. Вдоль стены стоял диван, рядом с дверью сто лет пустой куллер, судя по пересохшему бачку; стены обшитые поролонам, украшали несколько виниловых пластинок и пара грамот. Вот и все убранство. Заря сидел возле микшерского пульта, уставившись в монитор компьютера. Во второй комнате, плотно прикрытой дверью, у микрофона стоял парень в бейсболке и внимательно слушал Зарю через наушники.

– Давай припев еще раз. Чего-то ты какой-то сегодня несобранный, – говорил Заря парню.