Покидая «ротонду»

Ринат ответил почти сразу.

– Гера! Здорово, мужик. Куда пропал?

– Привет, Заря. Трудно стало в аидовом царстве. Ты как?

– Как в «дитя человеческое»: проснулся – чувствую себя говном, иду на работу – чувствую себя говном… ты на минутку или поболтаем?

У Германа перехватило дыхание. Сдерживая смех, он сказал:

– Нет, болтать не хочу. Хотя, конечно, могу.

– Чего?

– Я тебе сейчас фотку скину. Помощь твоя нужна.

– Окей. А что именно тебе нужно?

– Минуту.

Герман стоял лицом к двухэтажному кирпичному дому, возле входа в подвал. Когда-то, много лет назад, здесь была репетиционная студия для местных рокеров-самоучек. Сейчас это был компьютерный клуб. Причем, судя по вывеске, новой, неоновой – открыли его не так давно. «Неужели ими еще кто-то пользуется?» – подумал Герман.

Он сделал фотографию входа и отправил другу.

– Посмотрел?

– Ага. И что? точка наша старая. Теперь уже нет ее. Компьютерный клуб там открыли. Ты ее в интернете откопал?

– Нет.

– А что нужно-то тебе? Чем помочь?

– Приходи.

– На хрена?

– Ну а сколько мне тут еще одному стоять?

В повисшей тишине Герман слышал стук собственного взволнованного сердца.

– А? Чт… Не понял.

И тут Герман захохотал в трубку, не в силах больше сдержать себя.

– Да, старик, ты все правильно подумал. Сюрприз, твою мать!

***

Через двадцать минут все были в сборе.

Почти все. Не было Валентина.

– Гера, урод чертов, – обнимая друга выкрикивал Антон, – позвонить не мог?! Сюрприз, блин. Мы бы встретили, столик организовали.

– И тогда я бы упустил возможность созерцать вот такие вот рожи, какие у вас сейчас?

Они знают друг друга большую часть жизни. Они не виделись долгие годы. Но пауза повисла вскоре после объятий. Это странно. Это пугает. Герман нарушил неловкую паузу самой верной фразой, какая только есть. Он заговорил о самом этом явлении.

– Ну и чего мы все молчим? Странно это, не правда ли? Неужели нам нечего друг другу скать? Это херня. Херня. Глинт, – обратился он к Антону, – ты какого черта такой толстый стал, а?

– Глинт, – усмехнулся Антон. – я уже давно Антон. Просто Антон, водитель-экспедитор с зарплатой в двадцать три. Она уходит на ипотеку и алименты. Так что я понятие не имею, как я умудрился разжиреть.

Герман знал все это. И о разводе с Юлей. И об ипотеке. Обо всем они говорили, когда ему удавалось раздобыть телефон. Знал он и то, что уже давно никто так Антона не называет. Глинт. Глинтвейн. Он был обречён именно на это прозвище. Когда все пятнадцатилетние подростки пьют все, от чего голова уплывает в алкогольный туман, Антон пил исключительно глинтвейн. Приготовить его, порой, было проблематично. Часто денег не хватало даже на самое дешевое вино. Но чаще – просто не на чем было его готовить. Лавка во дворе дома, где сейчас они стояли, как тут варить вино? Идиотизм. Пижонство. И тем не менее, ничего иного он в рот не брал. Почти всегда был трезвым из-за этого.

– И по-прежнему пьёшь только пойло это своё?

– Водку он пьёт, как свинья. Поэтому и Юлька ушла, – сказал Ринат.

– Юлька ушла, потому что член у меня маленький для неё оказался. И не она ушла, а я, будто ты не знаешь.

– Маленький там член, не маленький, а для меня ты как был Глинт, так им и в жизнь вечную отправишься, – сказал Герман, похлопав того по плечу.

– Я не против, Гер, я не против. Черт! Поверить не могу, что ты тут стоишь с нами! Да! А чего, кстати, мы стоим? Давайте ко мне. Наконец эта конура пригодилась. Теперь не так обидно отдавать половину зарплаты за неё.

– Мужики, блин, мне Майю нужно забрать от стоматолога. Я Дашке обещал, что заберу их.

– Да ты охренел! – Глинт удивленно посмотрел на Рината. – Гера, не общайся больше с этим каблуком! Сотри его номер.

– У Майи отходняк будет после анестезии, а Дашка с ночной, еле ноги таскает. Я и так их там бросил и примчался сюда. Меня двадцать минут не будет. А потом я ваш на всю оставшуюся жизнь. До утра. Отменю все записи на завтра, к черту их!

Гера развёл руки, как бы говоря друзьям: парни, на меня не смотрите, я вообще не знаю, что тут у вас происходит. Ещё недавно я завтракал тюремной кашей.

Он не был знаком с Дашей. Не видел трёхлетнюю Майю. Да, разумеется, Ринат рассказывал ему о своей семье, но в памяти Германа он остался двадцатичетырёхлетним раздолбаем, днями напролёт пропадающим на репетициях. И тут он понял, откуда именно взялась эта пауза вначале их встречи. Перед Германом стояли сейчас другие люди. У них имена его друзей, их лица, повзрослевшие, и местами подернутые волосы сединой, но это были не они. Они этого не видят. Друг для друга они не изменились. Герман же пропустил все. Их свадьбы. Рождения дочерей. Разводы и стоматологов, после ночной смены. Его увозили, и в суде прощались с ним молодые люди, немного начавшие чувствовать всю тщету их попыток ворваться на «большую сцену», но все же глаза их продолжали гореть подростковыми грезами. Теперь же Герман видел перед собой двух взрослых мужчин, и глаза их тускло светились усталостью и полной безнадегой. Наверное они были счастливы своими жизнями. Но Герман сомневался в этом. Он помнил, словно это было только вчера, как ночь сменялась днем, но кто чувствовал усталость? Репетиционные комнаты были их домом. И никакой ипотеки.

– Конечно, Заря, о чем речь, – сказал Герман Ринату. А мы пока глинтвейн сварим, – он подмигнул Глинту. И снова Ринату:

– Кстати, тебя тоже теперь так никто не называет?

– Нет. Меня попрежнему никто не называет по имени.

– Слишком звучная фамилия, что тут скажешь.

– А где Валя? Где наш Святой?

Заря и Глинт переглянулись.

– Ты же не знаешь, действительно. Как раз тогда у тебя и пропала с нами связь, – сказал Заря, и лицо его почернело.

– Чего я не знаю? Где Святой?