Нонаме

– Ты и сам не заметишь, как добежишь до этих кустов, наслаждаясь невероятной прелестью лугов: бабочки, птички, стрекозы…м-м-м, загляденье, что душа радуется, – мечтательно произнес старик, – а за кустами ты увидишь то самое место, где я оставляю лодку. Там есть и другие, но они все разломались и гниют теперь потопленные в воде. Так вот там тебе и предстоит свернуть первый раз точно перпендикулярно руслу реки, получается – налево, в сторону заброшенных домов, в которых лет десять назад еще жили лесорубы со своими семьями, пока их промысел окончательно не сошел на нет. Сразу ты их не увидишь, ведь природа в купе со временем скрыла их густой растительность, но уже через пару минут все станет иначе. Ты увидишь полуразрушенные деревянные домики с редкими поваленными заборами, которые можно проломить пальцем, а ведь раньше они стояли непреклонно и их даже красили, кто на что горазд. Соседи как бы соревновались у кого красивее получиться. Кто-то даже нанимал ребятишек для этого дела, но то время ушло, забрав с собой всех жителей. – Глаза старика заблестели и показалось, что он вот-вот обронит слезу, горячо вспоминая те дни. – Пройдя по той заросшей старой дороге, ты непременно должен увидеть справа от себя вкопанные наполовину автомобильные покрышки (так бывший хозяин дома украшал свой участок и прилегающую территорию). – Старик улыбнулся и подмигнул Арчи, и получил взаимную непринужденную улыбку. – Если увидишь их, знай, что ты идешь в верном направлении, и все, что тебе остается – дойти до небольшого озера, мы его называем Малым озером. Если тебе повезет, ты встретишь там местных ребятишек, плавающих на плоту и толкающимися палкой о дно. Дальше дорогу ты сможешь спросить у них. Но если никого не повстречаешь, то придется обойти озеро по часовой стрелке до противоположной стороны и там ты увидишь подножие холма, в котором люди прорыли дорогу, уходящую по диагонали вверх. Если бы склон был выше, то дорога, однозначно, была бы серпантином. Запоминаешь? – Арчи неуверенно кивнул. От кучи информации и палящего солнца у него пересохло в горле и заболела голова. – Поднимешься по ней, и тебя сразу встретит первая на твоем пути асфальтированная улочка, уходящая еще выше и обрамленная с обеих сторон домиками, машинами, оградками, фонарными столбами с тянущимися по ним проводами. В общем всем тем, к чему привыкло твое поколение асфальта, смартфонов и антурнета.

– Интернета, – весело поправил Арчи.

– Ин-тер-не-та. – по слогам медленно повторил старик, пытаясь запомнить это непонятное слово. – А дальше ты уж и сам разберешься.

– Думаю, справлюсь. – Арчи протянул и крепко пожал руку старику. – Но без вас точно не смог бы. Спасибо вам огромное. К сожалению, мне нечем вас отблагодарить, дедушка, а очень хочется.

– Простого и искреннего человеческого «спасибо» вполне достаточно, – душевно произнес он. – Делать добро всегда приятно, особенно, когда его по достоинству оценивают.

Арчи хотел было что-то ответить старику, но сухость во рту не дала ему этого сделать. Он зачерпнул ладонью воду из реки и поднес ко рту. Когда он хотел отхлебнуть, воды в ладони уже не было. Старику не нужно было обладать сверхспособностями, чтобы разглядеть жажду. Он достал из-под тяжелого мусорного пакета коричневую пластиковую бутыль и отвернул крышку. Бутылка прошипела, а из горлышка поднялась пена. Арчи принял бутылку от старика и без раздумий отпил половину.

– Это пиво? Ячмень, пшено? Какой-то странный вкус… Освежающий…

– Квас…

Арчи никогда не слышал такого названия пива и не стал забивать себе этим голову.

– Вы мне очень помогли. Я ценю это и никогда не забуду. – Он поднялся с сиденья, сунул обе ноги в реку и спрыгнул. Не забыв оттолкнуть судно старика подальше от берега, он вышел из воды. – Спасибо, еще раз.

Через пару минут он уже взобрался на берег и с удовольствием смотрел на удаляющуюся лодку. Он помахал старику рукой и, получив в ответ то же самое, развернулся и огляделся по сторонам. Он с легкостью рассмотрел тропинку в высокой траве, извивающуюся вдоль берега до «кричащих кустов» и скрывающуюся за ними. Подумал: «Что за странное название дали этому выделяющемуся на берегу растению? Таких кустов и деревьев миллионы, а прозвище получил только этот. Этакая знаменитость – достояние Слобтауна».

– Сыно-о-ок! – послышался знакомый протяжный голос, доносящийся из удалившейся лодки и преодолевающий расстояние, отталкиваясь от речной глади точно так же, как солнечный луч отражается от зеркала. – Сыно-о-ок! Как тебя зовут, родной?!

– Арчи! Меня зовут Арчи! А вас?!

Старик ничего не ответил. Он лишь плыл и смотрел в его сторону, как заколдованный. Возможно, он не услышал ни ответа на свой вопрос, ни встречного вопроса. А ведь за это короткое время, проведенное вместе, они стали почти что друзьями и так и не узнали имен друг друга, о чем Арчи горячо жалел. Он прокручивал в голове внешность старика, его усыпанное от старости морщинами лицо, его седые волосы и густые брови, нависающие над узкими, добрыми глазами. Он вспоминал его накидку, которой он укрывался от ветра и жары, черные мусорные пакеты, набитые до отказа. Что находилось в пакетах, Арчи не узнал. Он пытался вспомнить, спрашивал ли, куда тот направляется. «Может быть, рыбачить?» Но в голове отчетливо виднелась картина лодки с дедушкой в накидке и с пакетами и никакого намека на удочку, и никакого намека на рыболовную сеть. «В лодке больше ничего не было.»

Арчи еще раз оглянулся посмотреть на дедушку, но тот уже скрывался за поворотом, уходящим за лес, реки.

Преодолев большую часть расстояния от места высадки на берег до уже известных ему кустов, служащих первым ориентиром на его пути, Арчи увидел первые признаки цивилизации. Точнее не цивилизации, а деградации людей, находившихся в этих краях до него и оставивших неизгладимый след на оголенной натуре почти заповедного места, тем самым плюнув в душу редкому наблюдателю.

Сначала ему в глаза бросились окурки сигарет, устилавшие почву, словно островки еще не растаявшего снега после зимы. Он и сам помнил, как зажимал остаток (когда еще курил) сигареты между большим и средним пальцами, сгибал руку в локте, а затем выстреливал окурком вдаль, выпрямляя руку, как толкатель ядра на соревнованиях. И все ради того, чтобы показать, насколько круто и как далеко он может швырнуть окурок этим незатейливым движением. Те времена прошли, как и прошло увлечение к сигаретам вместе с гадкой привычкой срать там, где живешь. Арчи передернуло от нахлынувших воспоминаний.

Тут и там хаотично были разбросаны выжженные кострища, контрастно лежащие на зеленой лужайке, усыпанные все теми же окурками, ржавыми консервными банками, стеклянными и пластиковыми бутылками, полиэтиленовыми пакетами и другими отходами. Особенно Арчи удивило количество мангалов. Какие-то стояли почти новые, какие-то погнувшиеся валялись, стараясь как можно скорее сгнить и не осквернять флору, чего не могли сделать бывшие хозяева. Такие мангалы Арчи видел почти в каждом уважающем себя маркете, и стоили они не дороже пяти баксов.

Он не верил свои глазам. Чем меньше становилось расстояние до кустов, тем больше и больше он не хотел к ним подходить. Он боялся увидеть эпицентр заражения. Он впервые жалел, что не умер в ночном лесу, что его глаза не выклевали вороны, что он вообще сюда добрался. И все же с подкошенными ногами он подошел к этому анти-оазису и обомлел.

Огромный зеленый шар (именно так подумал про «кричащие кусты» Арчи), заросший листвой так, что невозможно было увидеть сквозь него его стенки, то, что было внутри его, если внутри вообще хоть что-то было. Сквозь него не было видно ни единого просвета, намекающего на то, что это все-таки деревья, а не железобетонная конструкция, поросшая мхом и травой. Будто воздушный шар накрыли маскировочной армейской сеткой и оставили на берегу реки томиться под жарким летним солнцем.

Арчи окаменел, челюсть его отвисла от увиденной картины, в широко открытый рот так и норовили залететь прибрежные мошки, летающие в прохладной тени непоколебимых деревьев, а выпученные глаза, казалось, готовы были вывалиться из орбит и покатиться своей дорогой. Его переполняли чувства, которых он раньше никогда не испытывал. С одной стороны – любовь к сотворению природой нечто необычного и невозможного, так редко попадающего на глаза, хотя одному только Богу известно, сколько еще тайн скрыто в недосягаемых уголках планеты, с надеждой сохраняющих свой первозданный вид и зачаровывающих редких зрителей своей притягательностью. С другой – его раздирало от неприязни и злобы за то, что здесь натворили безмозглые существа того же вида, что и он. За их вечное вмешательство, куда не следует, за вечный вандализм и непрерываемое загрязнение окружающей среды. Он готов был сорваться с цепи и побить первого попавшегося здесь отдыхающего, будь то мужчина или женщина, дабы научить уму разуму, если получится. Но, как назло, это место сейчас не тянуло на общественное, и всю свою ненависть он преобразовал в душераздирающий монотонный крик: «Ааааааааа!!!»

Арчи покраснел и стал напоминать обгоревшего на солнце туриста, уснувшего во время отдыха на пляже. На его лбу выступили надувшиеся вены, точно пожарные рукава под давлением. Ему было стыдно и за себя самого, поскольку и он неоднократно надругался (если можно так сказать) над девственной чистотой природы.

Только находясь в этом поистине контрастном месте, он подумал о чудесах света, не доживших до наших дней, благодаря вездесущим людишкам, желающим все и всюду переменить. Он чуть-было не расплакался, а ему действительно хотелось пустить скупую мужскую слезу, с тяжестью падающую сначала на щетину, потом – на землю.

Остановило его только легкое шуршание, с трудом пробивающееся из центра кустов и не дающее уже покоя любопытству и внутреннему исследователю, сидевшего в нем. Он понятия не имел, что за звуки он слышал, и ему непременно нужно было это разузнать, особенно когда этого самого не было видно сквозь непросветную стену из листьев. Ему показалось, что такие звуки он уже где-то слышал и был в этом уверен на все сто процентов. Что-то похожее на звук мнущейся и, возможно, рвущейся газеты, отправляющейся в мусорную корзину легким и точным броском. Параллельно с этим тишину нарушали непонятного происхождения щелчки, напоминающие удар хлыстом, только в разы тише, будто орудовал им не опытный всадник, а ребенок, ударяющий им по ламинированному полу своей детской комнаты.

Симфония неопознанных, но очень привычных звуков заставила ноги Арчи работать по назначению и повела его ближе к источнику звука, чего он сам сразу и не заметил.

Подойдя вплотную к этим, уже казавшимися святыми, кустам, Арчи раздвинул листву, чтобы хоть что-то рассмотреть, но так ничего и не добился, уткнувшись носом в темноту.

Он начал обходить кусты по часовой, двигаясь влево (иначе он бы уперся в обрывистый берег реки) и смотря под ноги, чтобы случайно не наступить на осколок битого стекла и не повредить и без того больные ноги.

На противоположной стороне зеленого сооружения его удивил будто прорубленный дверной проем с ведущей к нему протоптанной много десятилетий назад тропой, идущей от песчаной дороги, о которой рассказывал ему менее часа назад его лодочный друг. Отсюда же он и увидел трос, торчащий из земли и к которому, скорее всего, прицеплял свою лодку старик. Некоторые лодки у берега волочились по дну и ждали своей участи.

Арчи думал продолжить свой путь, чтобы скорее дойти до города и вызвать такси, если ему позволит это сделать его телефон, но не смог устоять перед искушением заглянуть во внутренности кустов.

Там его встретили завсегдатаи того заведения – серые крысы, копошащиеся в груде мусора. Одна из них как раз теребила своей мордочкой комок использованной туалетной бумаги. Похоже, для нее это был изысканный деликатес, заказанный ею в этом ресторане совсем недавно. Другие постояльцы совали свои носы в пустые стеклянные бутылки, слизывали мутную субстанцию с множества использованных презервативов, разбросанных по всему периметру.

На ветках, выпущенных из пяти стволов в обе стороны и сплетающихся между собой, мертвой хваткой образуя круглую стену, висели обрывки какой-то материи. Где-то Арчи даже смог узнать рваные женские трусы, впрочем, это было не так уж и важно, поскольку они гармонично вписывались в это арт-пространство, смердящее дерьмом, мочой и другими неприятными запахами.

От увиденного у него забурлило в желудке, и вчерашние напитки с едой не заставили себя долго ждать, вырвавшись напором изо рта густой струей блевотины, тем самым внеся свое дизайнерское решение в чудесный интерьер.

Когда извержение закончилось, Арчи протер мокрые губы рукавом футболки, оставив на белой ткани неприятного цвета пятно, и поспешил покинуть это гадкое место.

В последний раз он посмотрел на реку и на прекрасный снаружи шарообразный куст и отправился своей дорогой.

Он шел по улице, ведущей от реки, заросшей с обеих сторон непроходимыми зарослями. Он вспоминал слова старика и думал, отчего же то место называли «орущими» или «кричащими» кустами. От того, что местные жители постоянно там пили, ели, срали, а потом в пьяном угаре устраивали шумные оргии, срывая с себя одежду и нежнее белье, и трахались, как в последний раз, нанося себе увечья? Или потому, что растение, действительно, кричало, испытывая тот ужас, который там творился, переживая боль и унижение, доставленные этими звероподобными людьми? Оно как бы молило о пощаде?

Арчи вдруг снова вспомнил образ старика и мусорные пакеты, наваленные по краям хрупкой лодки. Он понял, что они были наполнены тем самым хламом, который он только что видел на берегу, оскверняющий тихое местечко. Он представил старика в образе святого, тянувшего на своей спине эту неподъемную ношу, искупая грешные деяния за все человечество и, возможно, выступая спасителем всего и вся от неминуемой погибели, возникшей от перенасыщения воздуха людским смрадом. К сожалению, тот старик – всего лишь еле различимая точка среди триллионов галактик, точно неспособная изменить мир в лучшую сторону в одиночестве, без хотя бы маленькой и незначительной помощи, но все же помощи.

Арчи вспомнил своих родителей. Они неоднократно говорили ему: «Великое начинается с малого, Арчи. Будь то великая победа или великое поражение. Не забывай об этом». Его глаза покраснели и начали наливаться слезами. Он понятия не имел, от чего в этот день он стал гиперчувствительным, а отчего его эмоции льются рекой, подавно, не знал. Словно все перевернулось с ног на голову, лишь бы он почувствовал себя слабым, беззащитным, жалким человечишкой.

Арчи не был таким. Он был молод и силен, был способен помочь безымянному старику в ответ на его помощь, да не додумался до этого, а может, и ему не было до этого дела, может, потому, что он в первую очередь думал о себе, а не о других, как, в принципе, обычно бывало. Раньше ему было плевать на это с высокой колокольни. Но то было раньше, а сейчас был новый день, и вместе с ним взял свое начало новый человек, озлобленный на себя до глубины души.

Эти мысли крепко засели и укрепились в голове Арчи, и с этими мыслями он незаметно для себя подошел к вкопанным у обочины автомобильным колесам, служившим ему очередным ориентиром. Значило ли это, что он идет в нужном направлении по правильному маршруту, продиктованному ему стариком?

Изгородь из колес обозначала край дороги, по которой раньше ездили редкие в этих краях автомобили. Для Арчи это было неестественно и некрасиво, это нарушало гармонию экологически чистого места, но, когда он подошел поближе и присмотрелся, увидел едва видимый след зеленой краски, которая чудом сохранилась на лысой резине. «Другое дело!» – подумал Арчи и улыбнулся. Он прикинул, что колес не меньше двадцати штук и ради интереса и хоть какого-то развлечения проверил свою гипотезу точным подсчетом. На двадцать седьмом колесе изгородь прекратилась на небольшое расстояние, занятое лужайкой с невысокой травой (не такой, как везде). За ней как будто ухаживали и постригали ее, или просто слишком часто ходили по ней, отчего трава была примятой и только казалась облагороженным газоном.

Заканчивалась лужайка полуразрушенным редким забором, наклоненным в сторону дороги. Трухлявая, покрытая мхом прямоугольная дверь калитки была слегка открыта от наклона и один из ее углов упирался в землю, предотвращая полное ее открытие. Казалось, что вся конструкция вот-вот рухнет от собственного веса или от веса воробья, прилетевшего с ближайшего дерева, севшего на забор и глядящего на незваного гостя, как стражник заброшенного королевства, готовый пойти, точнее, полететь в атаку, созывая своих соратников птичьим пением, и совершить пикирующие удары по глазам, рту, носу, ушам и темечку врага, не забыв и про больной мизинец.

Арчи передернуло от размышлений, от которых он не мог не улыбаться. Какие еще сказки ему лезут в голову, он не понимал, но знал одно четко и уверенно, что ему во что бы то ни стало хотелось заглянуть в таинственную щель калитки и посмотреть на постройку, крышу которой он видел за забором.

Раньше это была двускатная крыша с кирпичной дымовой трубой, из которой, несомненно, пыхая, вылетал густой серый дым. Сейчас она вся прогнила и один скат ее обрушился, как и обрушилась труба, и некоторые ее кирпичики лежали прямо на крыше.

Медленно и уверенно он направился к двери, стараясь не нарушать природной тишины и боясь вспугнуть воробья-стражника. Он подошел ближе, и когда смог разглядеть на заборе паутину с плетущим ее пауком, воробей вспорхнул и с гремящим свистом пролетел возле его правого уха. Еще бы чуть ближе и без царапины было бы не обойтись. Арчи это не остановило. Взглянув на дверь с расстояния вытянутой руки, он подумал, что смог бы проломить ее одним лишь указательным пальцем (о чем и говорил ему старик), настолько она была трухлявой и держалась на честном слове или на молитвах бывших хозяев.

Арчи попытался заглянуть в щель. Та была намного уже, чем казалась раньше, что голова не пролезла в нее. Недолго думая, он потянул край двери. Она, упершись в землю, не открывалась, а вот доска с треском отломилась без каких-либо усилий, глухо упала на землю и примяла невысокую траву. Он прошмыгнул в рукотворно-увеличенный проход, не задев ни двери, ни забора. Как коты и кошки пролазят в такие маленькие отверстия, так и Арчи пролез между трухлявых досок. Сначала он даже порадовался за себя и похвалил за грацию, подобной кошачьей, потом его штанина за что-то зацепилась.

Он с усилием дернул ногой взад-вперед, что забор с калиткой закачались и заскрипели от нагрузки. Арчи запаниковал.

Всему виной был гвоздь в соседней доске. Кто бы мог подумать, что кривой коричневый гвоздь может наделать столько шума, доводя до ужаса взрослого парня, попавшего в не лучшую ситуацию и час за часом находившего новые приключения на свою задницу. Арчи судорожно задергал ногой, а потом потянул изо всех сил и услышал, как рвутся его джинсы, но плевать он на них хотел, сейчас он был не на модном показе, на котором он в принципе ни разу и не был хотя бы в роли зрителя.

Он осмотрел ногу. Гвоздь порвал только штанину, не добравшись до плоти, хотя ему показалось, что из ноги течет теплая струйка крови. Это лишь причудилось ему, видимо, от страха, а может быть, от усталости, которую он испытывал с самого утра. С гадкого, не вселяющего надежду утра.

За забором находился покосившийся бревенчатый дом. Стены его были завалены в бок, отчего лицевая сторона здания имела форму параллелограмма. На ней находились два окна, и что удивило Арчи больше всего: в них были вставлены стекла, да такие чистые, будто их регулярно мыли и протирали, хотя обычно в таких же ветхих домах стекол либо давным-давно не было, либо они были грязными до безобразия. Похожий дом он видел в парке своей школы, когда еще учился в ней. В том доме жил какой-то бомж, и Арчи с одноклассниками ходили к нему в гости и приносили продовольствие и сигареты, купленные на карманные деньги. Взамен от него они получали интересные истории и место, где они курили, не опасаясь быть замеченными. В последствии тот дом снесли, на его месте построили супермаркет, а о судьбе проживавшего в нем человека ходило много догадок, ничем и никем не подтвержденных.

Слева от окон располагалась массивная плоская дверь, обитая фанерой. С самого низа и до замочной скважины (то есть почти до середины) она обгорела, при чем создавалось такое ощущение, что дверь уже была установлена сюда такой, поскольку больше нигде за пределами дверной коробки не было замечено следов пожара.