Последний волк

– Я не готов ответить тебе. Просто никогда не задумывался над этим. Я, наверно, родился с этим чувством, с этой жаждой свободы и мне кажется, что всем вокруг оно должно быть свойственно. Я часто ошибался, – признался Волк.

– Ты еще молод и твои ошибки движут мир.

– Я ведь тоже один, – проговорил после долгого молчания Тигр, – один на этой огромной Территории, где все подчиняются мне, даже двуногие в трепете убегают, лишь завидев мой застарелый след. Но некому передать мне свои владения. Нет, я – не Последний. Там, далеко на тепло, есть мои братья. Орлы донесли мне весть о них.

– Так чего ты здесь сидишь! Вперед! Я готов идти с тобой, может быть, и мне повезет, и я тоже найду своих братьев.

– Там нет твоих братьев. Там долгая жара и очень много двуногих. Что ж до меня… Ты принес свободу в этот мир, но не все готовы воспринять ее. Я не могу уйти отсюда, со своей Территории, понимаешь, не могу. Духу не хватает, – выдавил Тигр.

– Чего же ты ждешь?

– Чего? Что родится молодой, такой, как ты, и вспомнит зов предков, и вернется на их землю, и упокоит мой дух. Ты кинул клич, но мы боимся услышать его, не можем откликнуться твоему порыву. Великая Сказка о тебе только начала складываться и лишь новое поколение, от рождения внимающее ей, последует за тобой.

– Ты сказал мне много нового, непонятного. Но у меня впереди долгий путь, я успею обдумать.

– Куда ты, Волк? Оставайся! Моя Территория – твоя Территория.

– Я дошел до Крайнего Моря на восходе, но не нашел своих братьев. Теперь я пойду к Крайнему Морю на закате. Может быть, там мне повезет больше.

– Прощай. Удачи тебе, – крикнул Тигр в спину удаляющегося Волка и тихо прошептал, – я тебе не сказал, что дело твое воссияет тогда, когда от тебя останется только Великая Сказка. Тебе не дано этого понять.

* * *

И вот в своем беге на закат он попал в знакомые места: вот она, та поляна, на которой они загнали косулю с Лобастиком и Ушастиком, а вот если пробежаться по той еле заметной тропке, да у корявого дуба взять вправо, то в двадцати прыжках откроется поворот на лужайку возле логова. Все здесь знакомо, все памятно!

Волк остановился, присел, оглянулся, взгрустнул.

– Эй, друг, – крикнул он сидящему на березе Ворону, – ты не помнишь ли, здесь жила когда-то семья волков, что с ними сталось?

– Здесь когда-то жил Волк и он вернулся, если не ошибаюсь, – ответил Ворон.

– Да, это я. Ответь мне, что случилось с остатками моей Стаи?

– Помнится, ты ушел с симпатичным парнем. Он обещал вырасти в хорошего охотника и, несмотря на молодость, знал Закон, – ответил Ворон.

– Он погиб на охоте, – коротко ответил Волк.

– Достойная смерть, – сказал Ворон и почему-то добавил, – ты не должен винить себя.

– Я задал тебе вопрос, – напомнил Волк.

– Успокойся, я не так стар, чтобы забывать заданные мне вопросы, и не так молод, чтобы отвечать на них не подумав. После твоего ухода, через пару лун, твоя подруга родила. Как я понимаю, это были твои дети. Хорошие получились, крепкие. Шесть серых, двое черных. Потом один серый и один черный умерли, погибли, да не суть, дело прошлое, остальных она подняла. Мне, к сожалению, никогда такого не удавалось, двоих-троих, не больше, да и то давно, я уж и сам забыл – когда. Но при ней был тот, второй, который остался. Ты многому его научил, почтительный сын и хороший охотник. Не знаю, как бы они без него выжили. Он собирал щедрую дань с Леса и его обитатели, плача, отдавали положенное.

– Где они? – прохрипел Волк.

– Весной они ушли, как-то резко поднялись – и ушли. Но не вместе. Четверо серых, из молодых, два парня, две девчонки, ушли на восход. И что их туда потянуло? – глаза Ворона неожиданно блеснули. – А старуха, извини, твоя бывшая, со старшим сыном и сеголетками, одним черным и одним серым, ушли на закат. Почему – не знаю, но того двуногого, которого твоя облизывала, я больше не видел.

– Слишком много знаешь! – воскликнул Волк.

– А я наблюдательный, – ответил Ворон и добавил, – и пуганый.

– Ладно, без обид. Спасибо.

* * *

Волк три дня носился по округе, пытаясь найти следы тех четырех, молодых, понимая в глубине души, что дождь и время давно смыли их, но бегал, спрашивал, искал. Уж он-то знал, сколь необъятны леса и поля во все стороны, куда ни кинь взор, как легко в них затеряться и как тяжело найти дорогу к дому. И он успокоился, и продолжил свой путь.

Волк обошел столицу с холода. Он шкурой чувствовал этот ненавистный ему город, иногда порывы ветра доносили ему его запахи, вовек незабываемые, но это лишь ускоряло бег.

Он не мог знать, что в это время, точнее, через несколько лет после его пробега, в столице начался род психоза или моды на новую породу собак, крупных, серых, с белым подшерстком. Эта порода появилась неожиданно, щенки рождались от сук разной породы, лишь потом поняли, но как-то сразу забыли, что все они пропадали из дома в интересный период. Щенки были крепки, росли быстрее братьев и сестер, радостно урчали, когда им давали свежее мясо, и легко задавали тон в кругу сверстников. Они были прекрасными охранниками для тех, кто их вырастил, но по всем статьям, кроме злобы и физической силы, провалились, когда их попробовали полицейские службы – они совершено не поддавались дрессировке. Быстро выяснилось, что чаще всего щенки рождаются от немецких овчарок, но строго определенных линий.

Особенной популярностью пользовались собаки немолодого собачника из пригорода, интеллигентного, с барскими замашками человека, жившего в окружении постоянно сменяющегося молодняка и четверых взрослых собак, одной суки, постарше, классической немецкой овчарки с утекающим за пределы человеческой памяти рядом предков, другой помоложе, совсем серой, и двумя кобелями приблизительно того же возраста, одним классическим «немцем», как две капли воды похожим на мать, но чем-то неуловимо отличающимся, так что даже специалисты в недоумении разводили руки: «Экстерьер превосходный, но что-то есть не то, в выражении глаз что ли?», другой унаследовал от матери только длинные уши, а в остальном – «Чистый волк. И откуда только взялся?». Приплоды от его собак давали наилучшие результаты, даже от черного кобеля получалось один-два серых щенка, что уже почиталось за счастье. Но этот человек был очень разборчив, на него не действовали никакие просьбы, обычно подкрепленные увесистыми пачками денег, никакие звонки, никакие записки самых известных людей. Он просто заводил очередника в вольер со щенками и ждал несколько минут. Если к ногам посетителя подкатывался серый комочек, он брал его на руки и отдавал со словами: «Он сам вас выбрал. Будьте счастливы.» А если не подкатывался, то успокаивал: «Сегодня не ваш день. Очистите ваши помыслы и приходите месяца через три, к следующим.»

Суки работали на износ, кобелей вязали с двухлетнего возраста. Вскоре по городу ходили гордые серые псы. Они были красивы, их шерсть струилась и бег был бесподобен, сочетая легкость и мощь. Они не признавали ошейников и поводков и гуляли по аллеям и бульварам свободно, с презрительной невнимательностью к окружающим. Собаки их трепетали и обходили стороной, люди же вскоре привыкли и даже не хватали на руки детей при их приближении. Но кроме неспособности к дрессировке у них был еще один большой недостаток, который проявился лишь со временем и не позволил, в результате, зарегистрировать эту породу в качестве официальной, «Столичной». Перед полной луной ими овладевало беспокойство, они метались и завывали, а потом некоторые на обычной прогулке вдруг исчезали под воздействием неизвестного импульса, устремляясь крупными прыжками на север или на восток, и люди приветствовали этот побег, благожелательно расступаясь, и машины, когда их выносило на мостовую, резко тормозили, объезжали и останавливались, и все они, соблюдая ритуал, начинали громко хлопать в ладоши, залихватски свистеть, жать в клаксоны и кричать: «Молодец! Удачи тебе!»

Они никогда не возвращались и их бывшие хозяева постепенно смирились с мыслью, что это навсегда, и когда случался очередной побег, хозяева обреченно говорили соседям и знакомым: «Вот и нашему срок пришел. Жаль, нам было хорошо с ним.» И немедленно вставали в очередь за новым.

* * *

Неожиданно все вокруг изменилось, как будто Волк пересек незримую границу. Позади остались нанизанные на нитки дорог почерневшие деревни с вкраплениями бисера новых особняков, необъятные просторы лысоватых полей и непролазных лесов. Впереди простиралась игрушечная страна. Ему раньше не приходилось пересекать столько дорог, по которым со строго определенной скоростью ползли мощные огромные машины людей, не приходилось видеть этих автострад, уходящих в никуда, несущихся долгими часами мимо лесов и полей, но стоило Волку свернуть в сторону, где, по обыкновению, должны были начаться безлюдные леса, как он наталкивался на деревни и даже города. Обязательное возвышение костела или кирхи, муниципалитет в окружении розовых клумб, аккуратные, под красной черепицей дома, с низеньким, до миллиметра выверенным штакетником вокруг, который почему-то напоминал крепостной вал больше, чем трехметровые глухие заборы вокруг особняков, оставшихся позади. Еще одна странность – около этих домов, с геометрически точными клумбами под окнами, совсем не было никакой живности, попадались, конечно, добродушные собаки, призывно махавшие хвостами из-за штакетника, который едва превышал их холки, но не помышлявшие о том, чтобы перепрыгнуть его, изредка раскормленные коты, шипя, выгибали свои спины, и тут же, отяжелев, плюхались на брюхо, – и все. Никакой добычи!

– И как они здесь живут? – удивлялся Волк, направляясь к ближайшей роще.

Но и там его ждало разочарование.

– У них что, ветки с деревьев не падают?

Все чисто, как будто вчера подмели, все вылизано, в общем, противно до отвращения.

– Так не может быть! Так жить нельзя!

И вот на фоне этой почти стерильной чистоты он, наконец, увидел добычу – оленя, но какого, таких он на своей земле не встречал. Красавец! Чуть меньше лося, но какие формы, какое благородство движений, как он прыгал, уходя от погони! Но все не то, шерсть, как вчера вымытая, более того, расчесанная, рога и копыта отскоблены, даже блестят на солнце, а выносливости никакой – зажирел. Даже резать не интересно, но надо – есть хочется.

– И что мне здесь делать? – думал Волк, – здесь не может быть моих братьев, здесь жить хорошо, но скучно. Здесь тебя быстро посчитают и навесят бирку.

* * *

Его появление зафиксировали – в этой стране фиксировалось все. Удивились, газеты подняли шумиху, все полосы и экраны заполонили его изображения. Поднялась дискуссия, быстро долетевшая до парламента, предлагались самые разные варианты, вплоть до выделения Последнему Волку специальной территории в национальном заповеднике, огороженной и закрытой для посещений.

Было созвано специальное заседание парламента, на котором после бурных дебатов на трибуну поднялся Патриарх, девяностолетний гигант, не усохший с годами, человек, который в незапамятные времена правил этой страной долгих пятнадцать лет, человек, к слову которого прислушивались даже молодые, буйные.

– Дамы и господа! Узнав о повестке сегодняшнего заседания, я, честно говоря, подумал, что наши многоуважаемые коллеги из партии «зеленых» как обычно порют чушь и подменяют высосанными из пальца проблемами реальные задачи, от решения которых зависит настоящее и, главное, будущее нашей страны. Но подумав, я решил прийти и непременно выступить. Быть может, это мое последнее выступление в этом зале и я надеюсь, что высокое собрание не будет возражать, если кому-то покажется, что я говорю не совсем по теме. Потому что говорить я буду как раз по интересующему вас всех вопросу, но в более широком, человеческом и, если хотите, историческом аспектах.

Вы сейчас озабочены судьбой Последнего Волка. Понимаю. Гордое животное, вид, который в изобилии водился на Земле совсем недавно, на нашей памяти, вдруг исчез. Я допускаю, что это в значительной мере связано с причинами, которые перечисляли мое многоуважаемые коллеги, что дальше нам грозит исчезновение других видов животных, но я призываю вас к другому. Посмотрите на себя! Задумайтесь о себе! О судьбе своих детей и внуков!

Вспомните. На протяжении веков наша страна и сопредельные с нами страны были символом процветания. Наши мужчины, сильные, крепкие, не боялись никакой работы, были готовы в любую минуту идти в бой, они подняли эту страну, они отстроили эти города, эти соборы, эти мосты. Они создали эту божественную музыку, которая по сей день является единственным, что объединяет нашу нацию в общей слезе восторга, написали тексты, которые, если бы нынешнее поколение удосужилось их прочитать, ответили им на большинство вопросов, которые они ставят, но на которые не способны ответить. Они проникли в глубины мироздания, они вскрыли законы природы, они создали новые устройства, аппараты, станки, облегчившие повседневный тяжелый физический труд, они создали нашу могучую промышленность, давшую товары всему миру. Где эти мужчины?! Вы, вы, вы превратились в нацию болтунов, не желающую и не могущую заниматься нормальным трудом, вы – нация болтунов, предпочитающая копание в юридических или психиатрических казусах реальной работе на земле, возведению зданий, которое прославит вас в веках, созданию новых машин, всему, где надо приложить свои руки. Изнеженные, надушенные, в кокетливых паричках, чуть ли не с подведенными глазами, вы даже женщину не можете трахнуть в свое и ее удовольствие, да простит меня высокое собрание за это выражение!

А наши женщины? Где они, широкобедрые, крепкие, работящие, рожавшие между делом по десятку детей, державшими дом и семью? Эти, нынешние, вешалки с длинными ногами, которые вдруг возомнили себя равными мужчинам, что, впрочем, и немудрено с такими мужчинами, ринулись в бизнес, в общественную деятельность, стали самостоятельно утверждать свое положение, свой статус. Они забыли о главном предназначении женщины – рожать и воспитывать детей. Они предпочитают общение с себе подобными и на исходе жизненных сил производят на свет каких-то полудохляков, которые, благодаря достижением современной медицины, несут дурную кровь дальше, производя себе подобных.