– Конечно. Но там мой полк, и князь велел ехать по другой дороге. Сейчас же за Кейданами мы свернули на Данов и Кроков, а оттуда, верно, поедем на Бейсаголу и Шавли. Это немного не по дороге, но зато Упита и Поневеж останутся в стороне.
– А пан Заглоба спит себе сном праведника, – заметил Станислав Скшетуский, – вместо того чтобы придумать какой-нибудь выход, как обещал.
– Пусть спит… Должно быть, его утомил разговор с этим болваном комендантом. Видно, ни к чему не привели его красноречивые уверения в родстве между ними. Кто для отчизны не изменил Радзивиллу, тот ему не изменит и ради дальнего родственника.
– А разве они в самом деле родственники? – спросил Оскерко.
– Такие же, как и мы с вами, – ответил Володыевский. – Но где же пан Ковальский?
– Должно быть, в корчме.
– Я хотел у него просить разрешения пересесть на какую-нибудь лошадь: у меня ноги затекли, – сказал Мирский.
– Он, наверное, на это не согласится, – возразил Станкевич, – в темноте легко улизнуть незаметно. А как догнать?
– Я дам ему рыцарское слово, что не удеру, а кроме того, скоро и светать начнет.
– Послушай, где ваш комендант? – спросил Володыевский у стоящего вблизи драгуна.
– А кто его знает.
– Как так: кто знает? Если я тебе приказываю его позвать, так зови.
– Мы, пане полковник, сами не знаем, где он, – ответил драгун, – как Уехал ночью, так и до сих пор не возвращался.
– Скажи ему, когда он вернется, что мы хотим с ним говорить.
– Слушаюсь! – ответил солдат.
Пленные замолчали.
Время от времени слышалось только их громкое позевывание; рядом лошади жевали сено. Солдаты, сторожившие телегу, дремали, другие болтали между собой или закусывали, чем бог послал, так как корчма оказалась необитаемой.
Вскоре и ночь стала бледнеть; на востоке появилась светлая полоса, звезды понемногу стали меркнуть, а затем крыша корчмы и деревья перед корчмою словно покрылись серебром. Немного погодя можно было уже различить лица, желтые плащи и блестящие шлемы.
Володыевский зевнул наконец, открыл глаза и взглянул на спящего Заглобу; вдруг он вскочил и вскрикнул:
– А чтоб его! Панове! Панове! Посмотрите, ради бога!
– Что случилось? – спросили полковники, открывая глаза.
– Посмотрите, посмотрите! – кричал Володыевский.
Пленники взглянули, куда указывал Володыевский, и остолбенели: под буркой в шапке Заглобы спал сном праведным Рох Ковальский. Заглобы в телеге не было.
– Удрал! Ей-богу, удрал! – воскликнул Мирский, оглядываясь по сторонам, точно не веря собственным глазам.
– Снял шлем и плащ с этого дурака и удрал на его же лошади!
– Ну и хитер! Чтоб его разорвало! – сказал Станкевич.
– Как в воду канул.
– Он исполнил свое обещание, что придумает что-нибудь!
– Только его и видели!
– Панове, – сказал Володыевский, – вы его не знаете, но я готов поклясться, что он и нам придет на помощь. Я не знаю как, но уверен в этом.
– Ей-богу, собственным глазам не верю! – сказал Станислав Скшетуский.
Но вот и солдаты узнали, в чем дело, и подняли страшную суматоху. Все подбегали к телеге и таращили глаза на своего спящего коменданта, одетого в бурку из верблюжьего сукна и в рысью шапку.
Вахмистр начал его трясти без всякой церемонии:
– Мосци-пане комендант! Мосци-пане комендант!
– Я Ковальский, а это пани Ковальская! – бормотал Рох.
– Мосци-комендант, пленный удрал! Ковальский вскочил и открыл глаза.
– Чего тебе?
– Удрал тот толстый шляхтич, с которым вы разговаривали.
– Не может быть! – крикнул испуганным голосом Ковальский. – Как это? Как удрал?
– В вашем шлеме и плаще: ночь была темная, солдаты его не узнали.
– Где моя лошадь? – крикнул Ковальский.
– Нету… шляхтич на ней-то и уехал.
– На моей лошади?
– Да.
Ковальский схватился за голову и воскликнул:
– Господи Иисусе! Затем прибавил:
– Давайте мне сюда этого подлеца, который ему дал лошадь.
– Мосци-комендант, солдат не виноват. Ночь была темная, хоть глаз выколи, а на нем был ваш плащ и шлем. Он проехал мимо меня, и я его тоже не узнал. Не садись вы на телегу, ничего такого и не могло бы случиться!
– Бей меня! Бей меня! – кричал несчастный офицер.
– Что прикажете делать, мосци-комендант?