Потоп. Огнем и мечом. Книга 2

Кмициц бросил на них странный взгляд, а потом сказал холодно, точно обращаясь к кому-то постороннему:

– Когда князь просит, отказываться нельзя!

При этих словах шляхтичи вскочили со стульев.

– Стало быть, хочешь заставить? – спросил мечник.

– Пан мечник, – с живостью ответил Кмициц, – гости поедут, хотят они этого или не хотят, потому что мне так заблагорассудилось; но с тобою я не хочу прибегать к силе и покорнейше прошу исполнить волю князя. Я на службе и получил приказ привезти тебя; но пока не потеряю всякую надежду уговорить тебя, буду просить сделать это по доброй воле! И клянусь тебе, волос у тебя там с головы не упадет. Князь желает поговорить с тобою и желает, чтобы в это смутное время, когда даже мужики собираются в шайки и грабят с оружием в руках, ты поселился в Кейданах. Вот и весь разговор! Будут тебя там принимать как гостя и друга, даю тебе слово кавалера!

– Я протестую как шляхтич! – сказал мечник. – Закон мне защита!

– И сабли! – крикнули Худзинский и Довгирд.

Кмициц засмеялся, но тут же, нахмурясь, сказал, обращаясь к шляхтичам:

– Спрячьте ваши сабли, не то велю обоих поставить у риги и – пулю в лоб!

Шляхтичи струсили, переглянулись, посмотрели на Кмицица, а мечник крикнул:

– Неслыханное насилие над шляхетской вольностью и привилеями!

– Никакого насилия не будет, коли ты, пан, согласишься по доброй воле, – возразил Кмициц. – И вот тебе доказательство: я оставил в деревне драгун, сюда один приехал, чтобы позвать тебя как соседа к соседу. Не отказывайся же, время нынче такое, что трудно отказ принять во внимание. Сам князь попросит у тебя прощения, и будь уверен, примут тебя как соседа и друга. Ты и то пойми, когда бы дело обстояло иначе, пуля в лоб для меня была бы стократ легче, нежели ехать сюда за тобой. Покуда я жив, волос не упадет у Биллевичей с головы. Подумай, пан, кто я, вспомни пана Гераклиуша, его завещание, и сам рассуди, мог ли князь гетман выбрать меня, когда бы таил умысел против вас?

– Так почему же он прибегает к насилию, почему я должен ехать по принуждению? Как могу я верить ему, коли вся Литва кричит о том, что в Кейданах стонут в неволе достойные граждане?

Кмициц вздохнул с облегчением, по голосу и речам мечника он понял, что тот начинает колебаться.

– Пан мечник! – сказал он, повеселев. – Между добрыми соседями принуждение часто берет initim[65 - Начало (лат.).]. Когда ты приказываешь снять у доброго гостя колеса с брички и запираешь кузов в амбаре, разве это не принуждение? Когда заставляешь дорогого гостя пить, хоть вино у него уже носом льется, разве это не принуждение? А ведь тут дело такое, что коли мне и связать тебя придется и везти в Кейданы связанного, с драгунами, так и то для твоей же пользы. Ты только подумай: взбунтовавшиеся солдаты бродят повсюду и творят беззакония, мужики собираются в шайки, приближаются шведские войска, а ты надеешься, что в этом пекле тебе удастся уберечься от беды, что не сегодня, так завтра не те, так другие не учинят на тебя наезда, не ограбят, не сожгут, не посягнут на твое добро и на тебя самого? Что же, по-твоему, Биллевичи – крепость? Ты что, оборонишься тут? Чего тебе князь желает? Безопасности, ибо только в Кейданах ничто тебе не угрожает, а тут останется княжеский гарнизон, который как зеницу ока будет стеречь твое добро от солдат-своевольников, и коли у тебя хоть одни вилы пропадут, бери все мое добро, пользуйся.

Мечник заходил по комнате:

– Могу ли я верить твоим словам?

– Как Завише! – ответил Кмициц.

В эту минуту в комнату вошла панна Александра. Кмициц стремительно бросился к ней, но, вспомнив о том, что произошло в Кейданах, и увидев холодное ее лицо, замер на месте и только в молчании издали ей поклонился.

Мечник остановился перед нею.

– Придется нам ехать в Кейданы, – сказал он.

– Это зачем? – спросила она.

– Князь гетман просит…

– Покорнейше просит! По-добрососедски! – перебил его Кмициц.

– Да, покорнейше просит! – с горечью продолжал мечник. – Но коль не поедем по доброй воле, так этот кавалер имеет приказ окружить нас драгунами и взять силой.

– Не приведи бог, чтоб до этого дошло дело! – воскликнул Кмициц.

– Ну не говорила ли я тебе, дядя, – сказала мечнику панна Александра, – бежим отсюда подальше, не оставят нас тут в покое. Вот и сбылось!

– Что делать? Что делать? Разве пойдешь против силы! – воскликнул мечник.

– Да, – сказала панна Александра, – но в этот презренный дом мы не должны ехать по доброй воле. Пусть берут нас разбойники, вяжут и везут! Не мы одни будем терпеть преследования, не нас одних настигнет месть изменников; но пусть знают они, что для нас лучше смерть, нежели позор! – Она повернулась тут с выражением крайнего презрения к Кмицицу. – Вяжи нас, пан офицер или пан палач, и с драгунами вези, иначе мы не поедем!

Кровь ударила в лицо Кмицицу, казалось, он вот-вот вспыхнет страшным гневом, однако он совладал с собою.

– Ах, панна Александра! – воскликнул он сдавленным от волнения голосом. – Ненавистен я тебе, коль скоро ты хочешь сделать из меня разбойника, изменника и насильника. Пусть Бог рассудит, кто из нас прав: я ли, служа гетману, или ты, обращаясь со мной как с собакой. Бог дал тебе красоту, но сердце дал каменное и неукротимое. Ты сама рада помучиться, только бы кому-нибудь причинить еще горшие муки. Никакой меры не знаешь ты, панна Александра, клянусь Богом, никакой меры не знаешь, а ни к чему это!

– Правильно девка говорит! – воскликнул мечник, который сразу вдруг набрался храбрости. – Не поедем мы по доброй воле! Бери нас, пан, с драгунами!

Но Кмициц и не смотрел на него, так возмущен он был, так глубоко уязвлен.

– Любо тебе мучить людей, – продолжал он, обращаясь к Оленьке. – И изменником ты меня без суда окричала, не выслушав моих оправданий, не дав мне слова сказать в свою защиту. Что ж, быть по-твоему! Но в Кейданы ты поедешь… по доброй ли воле, против ли воли – все едино! Там обнаружатся мои намерения, там ты узнаешь, справедливо ли меня обидела, там совесть скажет тебе, кто из нас чьим был палачом! Иной мести я не хочу! Бог с тобою, но этой мести я жажду. И ничего больше я от тебя не хочу, потому что гнула ты лук, покуда не сломила его! Змея сидит под твоей красою, как под цветком! Бог с тобой! Бог с тобой!