Пан Володыевский

После этих переговоров послы тотчас разъехались. Турки вернулись к визирю, а Маковецкий, Гумецкий и Мыслишевский в замок, где их забросали тысячей вопросов относительно того, с чем они отправили послов. Они передали предложение турок.

– Вы, верно, не примете его, братья дорогие, – сказал Казимир Гумецкий. – Короче говоря, эти псы требуют, чтобы мы к вечеру передали им ключи от города.

На это многие повторили свою любимую поговорку: «Не разжиреет от нас басурманский пес. Не сдадимся мы и со стыдом прогоним! Не хотим!»

После такого решения все разошлись, и пальба возобновилась.

Между тем турки успели втащить на окопы несколько больших орудий, и ядра, минуя брустверы, стали попадать в город.

Пушкари в городе и крепости работали в поте лица весь день и всю ночь. Если кто из них погибал, заменить его было некому. Некому было и разносить порох и ядра.

Только на рассвете грохот утих. Но едва лишь занялся день и на востоке появилась розовая, с золотистыми краями полоска зари, как в обоих замках забили тревогу. В городе все проснулись. Полусонные толпы появились на улицах и внимательно прислушивались. «Готовится штурм», – говорили горожане друг другу, указывая в сторону замков. «А пан Володыевский там?» – слышались тревожные голоса. «Там, там!» – отвечали другие.

В обоих замках звонили во все колокола, и со всех сторон раздавался бой барабанов. В полумраке занимавшегося дня, когда в городе было сравнительно тихо, звон этот раздавался таинственно и торжественно.

В эту минуту в разных концах лагеря турки заиграли зарю и эхо отдалось по всему необозримому пространству. Языческий муравейник зашевелился около палаток.

На рассвете из мрака стали выступать шанцы и апроши, длинной цепью тянувшиеся вдоль замка. Вдруг на всем их протяжении загремели турецкие пушки; скалы Смотрича откликнулись им громким эхом; поднялся такой страшный грохот, словно в небесном арсенале вспыхнули вдруг все запасные молнии и вместе с небосводом рушились на землю… Не было видно ни турецких укреплений, ни Каменца, виднелась только огромная серая туча, в которой раздавался гром и грохот. Но турецкие пушки были дальнобойнее польских. Вскоре в городе смерть стала собирать свою жатву. Несколько пушек было разбито. Прислуга выходила из строя по нескольку человек сразу. Отцу францисканцу, который обходил шанцы и благословлял пушки, осколком ядра оторвало нос и часть губы; тут же были убиты два храбреца еврея, помогавшие наводить орудия.

Огонь неприятельских пушек был направлен главным образом против городских укреплений. Пан Казимир Гумецкий сидел там, как саламандра, среди дыма и огня. Половина людей его погибла, а остальные почти все были ранены. Он сам онемел и оглох, но с помощью ляшского войта все же заставил замолчать неприятельскую батарею, по крайней мере, до тех пор, пока на место поврежденных пушек не поставили новые.

Прошел день, другой, третий, а этот страшный «разговор» ни на минуту не умолкал. У турок пушкари сменялись четыре раза в день, а в городе бессменно оставались одни и те же, без отдыха, без сна, без пищи, задыхаясь от порохового дыма; многие из них были ранены осколками камней и обломками лафетов.

Солдаты были спокойны, но мещане пали духом. Их приходилось подгонять палками к орудиям, где многие из них погибали. К счастью, на третий день вечером и всю ночь, с четверга на пятницу, главный огонь неприятеля был обращен на замки.

На них, особенно на старый, посыпались ядра и гранаты; но они не причинили большого вреда, ибо в темноте каждая граната была заметна и почти всегда можно было от нее спрятаться. И только под утро, когда людьми овладела такая усталость, что они валились с ног, многие из них стали погибать. Маленький рыцарь, Кетлинг, Мыслишевский и Квасибродский отвечали из замков на турецкий огонь. Генерал подольский то и дело заглядывал к ним и ходил под градом пуль озабоченный, но не обращал внимания на опасность. К вечеру, когда огонь еще усилился, генерал Потоцкий подошел к пану Володыевскому.

– Мосци-полковник, нам здесь не удержаться!

– Мы удержимся, пока они будут довольствоваться пальбой, – но они нас взорвут – уже подводят мины, – ответил маленький рыцарь.

– Неужели подводят? – тревожно спросил генерал.

– Семьдесят орудий гремят, и грохот почти не умолкает, но бывают минуты затишья. В такую минуту прислушайтесь, ваша вельможность, и вы услышите.

Им не пришлось долго ждать – помог случай. Разорвалось одно из турецких осадных орудий. Это вызвало некоторое замешательство; со всех шанцев посылали гонцов узнать, что случилось, и наступил перерыв в стрельбе.

Тогда Потоцкий и Володыевский подошли к самому краю стены и стали внимательно прислушиваться; через некоторое время они уловили отчетливые удары ломов, которыми долбили скалистую стену.

– Долбят, – сказал пан Потоцкий.

– Долбят, – ответил маленький рыцарь.

Потом они оба умолкли. В лице генерала появилось сильное беспокойство; он схватился за голову. Увидав это, Володыевский сказал:

– Это вещь обыкновенная при всякой осаде. Под Збаражем мины подводили день и ночь.

Генерал поднял голову.

– Что в таком случае делал Вишневецкий?

– Мы переходили из более широких окопов в более узкие.

– А что следует делать нам?

– Нам следует забрать пушки и все, что возможно, и перейти в старый замок: он построен на таких скалах, что его не взорвут и мины. Я всегда полагал, что новый послужит нам только для того, чтобы дать первый отпор неприятелю, потом нам придется самим взорвать его на воздух, а настоящая оборона начнется в старом замке.

Настала минута молчания, и генерал понурил озабоченную голову.

– А если нам придется уйти и из старого замка, куда мы уйдем? – спросил он дрогнувшим голосом.

Маленький рыцарь выпрямился, шевельнул усиками и указал пальцем на землю.

– Я – только туда!

В эту минуту опять взревели пушки и целые тучи гранат посыпались на замок, но так как было уже темно, то гранаты были видны прекрасно. Володыевский, простившись с генералом, пошел вдоль стен и, переходя от одной батареи к другой, всех ободрял, давал советы; наконец, встретившись с Кетлингом, он сказал:

– Ну что?

Тот нежно улыбнулся.

– От гранат светло, как днем, – сказал он, пожимая руку маленького рыцаря, – для нас не жалеют огня.

– У них взорвано большое орудие. Ты взорвал?

– Я.

– Мне страшно хочется спать.

– И мне, но теперь не время.

– Да, – сказал Володыевский, – и наши жены, должно быть, беспокоятся. При этой мысли сон пропадает.

– Они за нас молятся, – сказал Кетлинг, поднимая глаза к пролетавшим гранатам.

– Дай бог здоровья твоей и моей.

– Между земными женщинами, – начал Кетлинг, – нет…

Он не закончил, так как маленький рыцарь обернулся и громко крикнул:

– Господи боже! Что я вижу!

И бросился вперед. Кетлинг обернулся с удивлением: в нескольких шагах он увидал Басю в сопровождении пана Заглобы и жмудина Пентки.

– К стене, к стене! – кричал маленький рыцарь, поспешно увлекая их за прикрытие. – Ради бога!

– Ну что поделаешь с такой, как она? – говорил, громко сопя, пан Заглоба. – Я просил, убеждал: «Ты погубишь и себя и меня!» Что ж мне было делать – одну ее пускать, что ли? Пойду да пойду. Вот тебе она!