Летописи летающих островов. Книга 1. Через тернии к терниям

– В Белый Бастион.

– …Странные и ужасные наступают времена. Сначала вы берете в плен невинных жителей, после вламываетесь в мой дом, угрожаете моей дочери, а затем просите защиты наших стен.

«Я не собираюсь извиняться за любые действия, которые должны предостеречь об опасности, или обезопасить, или защитить жизнь людей группы и мою», – подумал Леод, но ответил другое:

– Времена такие. Необходимо быть осторожным.

– Говоря от всех жителей, я согласна на ваше предложение остановиться здесь на ночь.

Услышав эти слова, Леод сделал несколько шагов и, остановившись вплотную к столу, протянул над ним по направлению к старосте правую руку. Женщина протянула свою. Они пожали друг другу руки.

– Аглая, моя дочь, вместе с другими покажет вам пустые ничейные дома, которые можно занять.

– Спасибо.

– Мы, Круты, подчинялись и платили налоги Колосьевску, взамен он обязывался нас защищать. Он не может защитить самого себя, не говоря уже о нас. Что нас ждет после падения Колосьевска? У деревни два пути. Первый, если вы остаетесь здесь навсегда, мы объединяемся против общих неосвободцев. Этот вариант нам ближе.

– Если город не устоял, то, как противостоит деревня?

– Мы и не строим пустых иллюзий. Можно попытаться договориться, чтобы выплачивать дань взамен рабства. Такое практикуется.

– Это не жизнь.

– Второй путь. Если вы не останетесь и отправитесь дальше, то, чтобы хоть кто-то из нас выжил, нам придется разделиться: старые останутся, а молодые уйдут с вами.

– У вас только второй путь.

– Думаете, он верный?

– Да, – твердо ответил Леод.

– Может, и не верный. Никто этого не знает, – сказал Ингор. – Но другого выбора у вас просто нет.

Тем временем Дара, отступив от Аглаи, подошла к старику и сказала:

– Извините… за беспокойство.

Он кивнул ей в ответ.

Группа беженцев заночевала в деревне. Леод, зная, как легко они проникли в Круты, назначил сменяющихся часовых. Но в этом не было необходимости, деревня пробудилась и неслышно бурлила. Ее оживили прибывшие беглецы и теперь деревенские решали: остаться или уйти, а кто решился покинуть дом, собирали вещи.

Дара открыла глаза, посмотрела на наручные часы. До выхода слишком много времени, хотя сам выход и так назначен рано утром. Она закрыла глаза, пытаясь заснуть. Ничего. Не вышло. Почему-то не спалось.

Сестры вместе с семьей Инов разместились в одном из предоставленных деревенскими домов. Изба эта представляла собой печальное зрелище, хотя точнее, печальное строение. Совсем обветшалое и пустое, с покосившимися дряхлыми стенами, с прогнившим полом и в щелях потолком, видно, что во время дождей она протекала. В доме было прохладно, хоть и теплее, чем на улице, поэтому все спали не только под принесенными одеялами, но и в верхней одежде.

Из имущества здесь имелись пара больших ветхих шкафа, остатки кирпичной печки, кое-какая посуда, прогнившие полки, несколько ржавых ведер, умывальник и, наконец, самое ценное для остановившихся: без постельного белья старая пружинная кровать, занятая сестрами и не менее старый дырявый диван, на котором спала семья Инов.

Главой семьи являлся Рад Инов, невысокий худощавый мужчина с прямоугольным лицом и светлыми волосами; рядом с ним лежала его жена, Линна, схожего телосложения с мужем молодая женщина с черными волосами, собранными в низкий пучок. Между ними устроилась четырнадцатилетняя девочка, их дочь, Иллара. Маленькая и хрупкая, даже для своих лет, на ней была не только куртка парка, но и шарф с вязаной шапочкой, из-под которой выливались длинные черные волосы.

Все беглецы устроились по трое-пятеро в один дом. Так что жаловаться было особо не на что, хотя было на что, на многое, но не на условия ночевки.

Дара встала с кровати, подошла к ручному самодельному умывальнику и налила туда воды из ведра. Затем она сняла авиационные очки и за резинку повесила их на шее. Мир вокруг сразу же превратился в туманную, размытую трехмерную картинку или картину, у кого что.

После Дара задержала дыхание и спустила на грудь респиратор. Только тогда она умылась. Умывшись, девушка надела свои средства дыхания и зрения (или же средства защиты органов дыхания и зрения) обратно.

До Катаклизма респираторы и противогазы только фильтровали воздух или изолировали человека от его, но после значимого и судьбоносного события их переделали, и они в дополнение стали уменьшать (как в случае с Дарой) и увеличивать окружающее давление для пользователя.

Она взяла из своего рюкзака ручной механический блендер, фрукты и бутылку и, чтобы ненароком никого не разбудить, вышла на улицу. Здесь Дара кинула в блендер фрукты, добавила воды и все перемешала. Когда она закончила, девушка зашла в дом, перелила получившуюся субстанцию в стакан, взяла трубочку и стала есть.

Тут Дара заметила, что на нее смотрит проснувшаяся было Иллара. Но спустя некоторое время девочка опять заснула. Даре всегда не нравилось, когда на неё глазели, особенно на то, как она ест, особенно дети. Но сейчас, Даре было почему-то все равно, она даже улыбнулась Илларе, тем самым пытаясь подбодрить маленькую девочку, но тут же, вспомнила, удивившись, что ее рот закрыт респиратором.

Вообще, всегда угнетает, когда что-то делаешь, или ведешь, или выглядишь не как большинство. Ведь любая белая ворона мечтает быть черной, мечтает иметь черное оперение.

Родители говорят им: «Ты – нормальный, просто ты не такой как все». Хрень это все. Нельзя быть одновременно нормальным и не таким как все. Если ты не такой как все, ты уже ненормальный, таково следствие. Если я нормальный, с какого перепуга на меня указывают пальцем? Почему надо мной смеются? Если они не хотят этого принимать? Большинство-то, нормальных-то. Человек без общества – не человек. А общество формирует большинство. Глупо игнорировать законы большинства, они доминируют, они правят… А раз большинство решило, что нечто – ненормально, значит это ненормально (в понимании сложившегося общества), но отсюда далеко не всегда следует, что быть ненормальным – плохо.

Глупо считать себе тем, кем не являешься. Надо осознать и принять себя таким, каким ты есть на самом деле. Без прикрас. И если вдруг ты «ненормальный», то это не всегда плохо, и это не означает, что ты не имеешь право на счастье.

Когда объективно ты посчитал, что это – плохо. Чтобы исправить ошибки или недостатки, сначала необходимо их признать. И если в себе тебе что-нибудь не нравится, нужно попробовать это изменить.

Когда же объективно ты посчитал, что это – не так уж и плохо или даже хорошо. Ну и пускай тогда. Да, ты не такой, как все – и что из этого? Да, ты согласно общепринятому мнению ненормальный – и что? Да, ненормальный, просто ты немного другой и также как все имеешь право на жизнь и на счастье… По крайней мере таково было мнение Дары.

Хотя нельзя сказать, чтобы Дара в детстве была очень уж несчастна. В школе, университете у нее были друзья, она не была изгоем, напротив, она являлась полноправным членом коллектива. Но был некий осадок, рожденный детскими издевками и приставаниями, начальным отторжением и непризнанием (правда, не всегдашними) и отсутствием любовного счастья – чему тут удивляться, когда всю жизнь закрыто больше половины лица, чего ждать-то.

Позавтракав, Дара присела на кровать и стала ждать. Спустя некоторое время проснулась Линна, затем Мара, Рад и Иллара. Все собрались, позавтракали и вышли из дома.

Они направились к воротам деревни. Это было место сбора, здесь уже стояли люди и подходили новые. Сестры присоединились к стоящим и ждущим. До выхода оставалось минут пятнадцать.

Уже спорили: решали, идти дорогой или по возможности лесом вблизи нее. Леор выбрал второй вариант. «Да, он будет медленнее, но зато безопаснее», – аргументировал лидер.

Среди прибывших видно было новые лица, деревенские, примкнувшие к группе и их провожающие. Если городские были более-менее спокойны, – в связи с более ранним началом путешествия и бегством от конкретного военного уничтожения и порабощения, – то между деревенскими можно было увидеть трогательные и слезливые прощания.

Недалеко от себя Дара заметила Аглаю с матерью. Они обе знали, что, скорее всего, больше не увидят друг друга. У обеих разрывалось сердце. И обе говорили друг другу напоследок приятные, искренние и красивые слова благодарности и любви. Это была каноничная часто повторимая картина прощания: еле сдерживающий слезы родитель, которому плевать на окружающих, и отпрыск, который испытывает, возможно, такие же чувства, но из-за своей молодости и страха перед окружающими людьми показаться слабым сдерживает свои чувственные порывы.

Увидев Дару, Аглая с матерью подошли к сестрам, как обычно люди подходят к тем, с кем хоть как-то, больше остальных, знакомы.

– Привет, я – Аглая, – представилась она сестрам.

– Дара.

– Мара.

– Моя сестра, – кивком указала Дара на Мару.

– Вы присмотрите, пожалуйста, за доченькой, – попросила дрожащим голосом мать Аглаи.

– Ну, мам!

– Конечно, – согласилась Мара. – Вся молодежь уходит?